Электростепи
- Подробности
- 5324
- 17.07.2014
- Петр СВОИК, экономист, кандидат технических наук
Русификация казахстанского энергорынка: кто в выигрыше?
Приезд на внеочередное заседание Консультативного комитета по нефти и газу в Алма-Ату в составе Евразийской Экономической комиссии (ЕЭК) бывшего премьер-министра Казахстана, а ныне союзного министра по энергетике Даниала Ахметова оживил тему объединения энергорынков Казахстана, России и Белоруссии.
Похоже, после отмены таможенных границ наиболее важной на ближайшие годы по своему значению, и не только экономическому, но и политическому, становится как раз отмена границ электрических.
Благо со строительной и финансовой точек зрения никаких крупных мероприятий не требуется: физически Российская, Казахстанская, Белорусская энергосистемы являют собой техническое и оперативное целое еще со времен СССР. Единственное, что надо бы восстановить-отремонтировать и запустить на проектном напряжении уникальные ВЛ- 1150 кВ на постоянном и переменном токе, связывающие Экибастуз с востоком и центром России. И то – нагрузки и в Казахстане, и в России советского уровня еще не достигли, и несколько лет это пока терпит.
В основном же речь идет о таких нормативно-законодательных и организационных мероприятиях, которые уже обеспеченное техническими связями энергетическое пространство трех объединившихся государств (с Арменией и Киргизией техническое единство также полное) превратят и в общий рынок электроэнергии.
Так вот, по заказу ЕЭК уже подготовлен проект Концепции единого рынка, предполагающий реформу казахстанского и белорусского энергорынков по российскому образцу, с созданием на базе такой «русификации» наднационального рынка электроэнергии с соответствующими наднациональными органами.
Процесс форсируется: меньше чем через год – до 1 июля 2015-го Концепцию запланировано утвердить, год спустя должна быть принята Программа формирования энергорынка, а до 1 июля 2019 года планируется подписать международный договор о его создании.
Согласно проекту Концепции, во всех трех странах планируется разделить конкурентные и монопольные виды деятельности в энергетике и ввести рынок мощности по российскому образцу. На наднациональном уровне будет работать рынок электроэнергии. Потребители смогут заключать долгосрочные договоры на закупку электроэнергии с поставщиками из других стран ЕАЭС и получать равный доступ к инфраструктуре по ее передаче. На спотовом рынке будет продаваться электроэнергия в объеме пропускной способности трансграничных ЛЭП с того рынка, где цена в данный момент наименьшая. К 2019 году должны заработать сегмент долгосрочных договоров и балансирующий рынок, спотовый — в тестовом режиме.
Наднациональными органами станут Совет ОЭР Евразийского союза и координаторы системных операторов, сетей и регуляторов.
Ожидается, что в результате объединения рынков страны ЕАЭС получат дополнительный рост ВВП на $7,2 млрд, экспорт электроэнергии за пределы Единого экономического пространства превысит 30 млрд кВт-часов (сейчас — 14 млрд), трансграничные ЛЭП будут загружены не на 20%, как сегодня, а на 95% с пятикратным ростом перетока — до 27 млрд кВт-часов. В частности, уже на начальном этапе можно получить положительный эффект от поставок из Казахстана в Белоруссию в объеме $250 млн в год и от использования транзита через Казахстан дешевой энергии сибирских ГЭС в европейскую часть России в объеме $150 млн в год.
Что ж, сами по себе такие прикидки верны: лучшая загрузка мощностей, и особенно загрузка на полную мощность тех самых межгосударственных ЛЭП, безусловно, сулит существенные выигрыши. Однако есть «подвопрос»: а как выигрыши от перехода к общему рынку электроэнергии распределятся между государствами-участниками?
Точно ли все будут именно в плюсах или дополнительные выигрыши одной стороны обернутся проигрышами другой?
За аналогами далеко ходить не надо: еще на стадии оформления Таможенного союза были расчеты общего выигрыша после отмены таможенных границ. В частности, прогнозировался рост ВВП вследствие увеличения взаимного товарооборота. Да, такой эффект тоже наблюдается, но для Казахстана он… отрицателен. По той простой причине, что при общем положительном сальдо внешней торговли (на чем держится, в частности, устойчивость бюджета и курса тенге) соотношение экспорта-импорта как раз с Россией и Белоруссией далеко не в нашу пользу. Причем с развитием интеграции наш проигрыш только растет: если в 2011 году отрицательное торговое сальдо Казахстана с Россией составило $8333 млн, то в 2013 году оно выросло уже до минус $11916 млн.
Теперь прикинем наши плюсы-минусы при объединении энергорынков.
Что касается вписывания казахстанской энергетики в российскую рыночную модель – тут особых усилий прилагать не требуется. Модель у нас ровно та же, причем внедренная и раньше, и размашистее российской.
Мухтар Аблязов любил вспоминать, как он, в бытность министром энергетики, пытался вместе с тогдашним премьером Касым-Жомартом Токаевым и еще каким-то (сейчас не помню) вице-премьером зайти к Чубайсу, тот их мурыжил в приемной, а премьер и его заместитель покорно ждали. И только он, Мухтар, гордо заявил: сами проведем реформу!
И действительно главный реформатор РАО ЕЭС несколько лет уговаривал Путина перевести российскую энергетику на «оптовый рынок электроэнергии». И в результате этот переход происходил там по частям и растянулся на несколько временных этапов. А вот казахстанскую энергетику мы перевели на ту же модель – одним махом.
Здесь к месту рассказать, что это за модель (с нашими попутными комментариями).
Рынок организуется, во-первых, за счет отделения производителей электроэнергии — электростанций, объявляемых продавцами (и это – правильно!), от электрических сетей, доставляющих эту электроэнергию потребителям. При этом сами электросети никем на этом рынке не объявляются — ни покупателями, ни потребителями (и это – неправильно!). Покупатели же на таком рынке организуются искусственно – это так называемые ЭСО – энергоснабжающие организации, которые уже и перепродают оптом купленную энергию реальным потребителям.
Плюс на оптовый рынок допущены и особые крупные, реальные покупатели. О них расскажем ниже.
Соответственно, коль скоро сам такой рынок имеет искусственно организованную основу и действующие на нем «покупатели» в большинстве своем — всего лишь перепродавцы, то он имеет закрыто-ограниченный характер, называется «оптовым» и дополнен так называемым «розничным рынком» электроэнергии, уже с реальными потребителями.
Вся эта «двухуровневость» нагромождена, чтобы создать как бы конкуренцию там, где ее нет. Вернее, ее абсолютно точно нет в Казахстане (и в Белоруссии), почти нет в российской энергетике, хотя там кое-где и кое-когда она возможна.
Насчет же «кое-где» и «кое-когда» — поучительная история, которую стоит знать, чтобы без иллюзий понять происхождение чубайсо-аблязовских рыночных электрореформ на евразийских просторах.
В основе копируемого у нас и относительно распространенного в отдельных (отнюдь не во всех!) развитых странах «свободного» рынка электроэнергии лежит даже не прагматический экономический расчет, а идеологическая либеральная парадигма, принципиально отвергающая роль государства в экономике и стремящаяся использовать силу рыночной конкуренции везде, где это возможно.
И даже где невозможно.
Возможность же продемонстрировать силу рыночных отношений в электроэнергетике впервые появилась при объединении энергосистем Северной Европы – где Швеция, Норвегия и Финляндия сами по себе успели пона-строить до того массу ГЭС на своих реках. При создании «НордПула» в начале 90-х годов предложение реально превысило спрос, электростанции вступили в настоящую конкурентную борьбу, рынок понизил стоимость киловатт-часа — все были счастливы. Вплоть до кризиса конца тех же 90-х, когда тот же рынок кратно взметнул цены, и скандинавам пришлось прибегать к госрегулированию.
Второй пример – английская «тэтчеризация» электроэнергетики, акт уже прямо не экономический, а политико-идеологический. Успех рынка электроэнергии в Великобритании – тоже весьма относительный, со времен «железной леди» различного рода «либеральные» отношения в нем постоянно пересматриваются-реформируются, госрегулирование оттуда никак не вытесняется, а скорее усиливается.
Континентальная Франция, кстати, не приветствующая частника в энергетике и «тупо» ее администрирующая, имеет лучшие показатели и по эффективности, и по стоимости киловатт-часа.
Почему именно в ельцинские времена потребовалось радикальное погружение в рынок советской электроэнергетики, почему лучше всего на роли электрореформаторов подошли Чубайс в России и Аблязов в Казахстане – это понятно. Осталось понять, как же такой «рынок» работает здесь и сейчас.
Так вот, вернемся в наши электростепи: насчет «конкуренции» на «оптовом» рынке многое может пояснить диаграмма, составленная по отчету КОРЭМ (Казахстанский оптовый рынок электроэнергии и мощности) за 1 квартал 2014 года (см. диаграмму №1).
Как видим, избыточен по генерации только павлодарский энергоузел, все остальные без исключения области и энергорегионы Казахстана – потребляют больше, чем способны выработать их собственные электростанции. Поэтому если «оптовый рынок» в Казахстане и возможен, то только в Экибастузе.
При этом и такой рынок есть олигополия – его контролируют всего лишь три продавца (Экибастузские ГРЭС-1 и ГРЭС-2, Аксуйская ГРЭС), дающие в сумме до 50% всей генерации Казахстана.
Мало того, этот же «рынок» есть и олигопсония – его контролируют всего-то несколько покупателей-олигархов. И здесь дело даже не в том, что общая доля потребления именно крупных предприятий в Казахстане весьма велика (порядка 40%), а в том, что львиную долю потребления среди них имеют несколько «штучных» компаний (см. диаграмму №2).
И — внимание! – как раз самые главные из этих потребителей имеют «свои» электростанции, у которых и «закупаются». Тут вся фишка в том, что казахстанский «оптовый рынок» пусть и формально, но все-таки как-то конкурентен и сколько-нибудь подотчетен… только на 5%. Именно эти пять процентов от общего объема продаваемой на оптовом рынке электроэнергии реализуются на так называемых «централизованных торгах», по которым существует хоть какая-то публичная отчетность. Остальные же 95% на этом «оптовом рынке» элементарно распределяются через так называемые двусторонние долгосрочные договоры.
Относительно которых (кто кому сколько и по какой цене продает) информации, как ни штудируй отчетность КОРЭМ, не найдешь. Ясно здесь только одно: никакого «свободного рынка» в подборе пар «продавец-покупатель» в казахстанском случае быть не может даже теоретически. Это чистая «распределиловка», в которой каким-то образом участвуют частные хозяева главных электростанций Казахстана и они же выступают в роли покупателей для своих главных предприятий. При некоем участии уполномоченных на регулирование такого «рынка» госорганов.
КОРЭМ же – просто крыша для такого частного распределения, со своей пятипроцентной рыночной долей и такой же пятипроцентной прозрачностью.
Итак, на искусственно созданном «оптовом рынке» электроэнергии встречаются, с одной стороны, реальные электростанции, самые крупные и экономичные из которых приватизированы. С другой стороны — допущенные на этот «рынок» частные промышленные потребители, самые крупные из которых находятся в руках тех же частных владельцев. Плюс на этом рынке находятся те самые искусственные ЭСО, между которыми распределяется уже оставшаяся после олигархического «самообеспечения» электроэнергия.
И уже эти ЭСО распределяют эту электроэнергию на «розничном рынке», на котором у потребителей есть только одно «право» – платить по назначенным им «предельным» тарифам.
Фактически нынешний казахстанский «энергорынок» есть мощный механизм дотирования всем населением и всеми предприятиями несырьевого сектора нескольких «избранных» энергетических и экспортно-сырьевых олигархий.
Что же изменится для казахстанской экономики и для населения, если такой «рынок» будет включен в похожий российский механизм?
Лишь то, что «обирание» населения, малого и среднего бизнеса и несырьевых производителей через повышенные после олигархического распределения тарифы пойдет уже не только в пользу наших собственных олигархий, но и российских тоже. Это так, поскольку российская электроэнергетика и ее соответствующий «рынок» объективно намного больше и мощнее, с несоизмеримо большим запасом генерации. И таким же превышающим наши возможности олигархическим лоббированием.
Так, если у нас сейчас установленная мощность всех электростанций в районе 17 ГВт и практически вся она уже «съедена» (некоторый запас остается только в Экибастузе), то в России один только профицит электрической мощности оценивается величиной 10 — 12 ГВт. Можно себе представить, какие «двусторонние» договоры будут нарисованы теми и другими генерационными и экспортно-сырьевыми олигархиями, делая «замыкающими» плательщиками население и несырьевую промышленность на нашем общем евразийском пространстве.
Спрашивается, что же делать?
Во-первых, конечно, объединяться. По большому счету – это правильно.
Во-вторых, серьезно пересматривать концепцию казахстанского энергорынка — убирать неработоспособные искусственные коммерческие придумки и непрозрачную олигархическую начинку. Тогда на базе сведенного в единую логику физического процесса выработки-потребления электроэнергии и экономических взаимоотношений субъектов этой выработки, транспорта и потребления можно будет смело, на общую пользу, взаимодействовать с российским и белорусским энергорынками.
А что касается возможного несовпадения, в этом случае казахстанской и российской рыночных моделей, то проблем не будет. Рынок в электроэнергетике – как место встречи электростанций и сетевых предприятий, покупающих электроэнергию для продажи ее потребителям, с тарифной и организационной регулирующей ролью государства и с нормативно-аудиторским профессиональным контролем — дело полезное и эффективное.
Принципиально такое понятное и прозрачное устройство естественно вписывается и в российскую модель энергорынка, которой мы можем пожелать избавления от олигархизации и непрозрачности.
