Дежавю

Подробности

6482

27.11.2014

Петр СВОИК экономист, кандидат технических наук

Чем кризис 1998 года отличается от нынешнего?

Нынешняя мировая и внутриказахстанская обстановка, проистекающая из так и не преодоленного глобального кризиса 2007 – 2008 годов, заставляет вспомнить кризис 1997 – 1998 годов. Так, экономическая и политическая ситуация в Казахстане и России накануне ноябрьского досрочного президентского Послания – почти калька с августовского 1998 года дефолта в России. С той лишь разницей, что досрочными президентскими выборами и очередной «неожиданной» девальвацией тенге теперь, похоже, не отделаться.

И поскольку История ходит по спирали, нелишне вглядеться, как все складывалось на предыдущем витке.
Первые после распада СССР годы мы просто выживали, создание национальной государственности и суверенной рыночной экономики больше шло методом тыка.
На рубеже 1995 – 1996 годов сработала формула «сначала политика, потом экономика». В первую очередь было устранено двоевластие – Верховный Совет сведен к полностью контролируемому двухпалатному парламенту, а чуть-чуть тронутые «перестроечной» вольницей областные и городские Советы переформатированы в такие же придаточные органы при акимах.
Затем, с назначения премьером Акежана Кажегельдина, начались макростабилизация и «приватизация по индивидуальным проектам», увенчавшиеся Стратегией «Казахстан – 2030», с которой и началась традиция президентских Посланий.

Правда, неожиданно вспыхнувший тогда биржевой кризис, подкосивший южноазиатских «тигров» и затронувший развитые страны, опустил нефтяные цены ниже 10 долларов за баррель. Заодно поставив под сомнение нацеленную на три десятилетия вперед идею создания «профессионального государства».
А уже под занавес, когда спокойствие на мировых биржах было восстановлено, рухнула, подкошенная теми же низкими нефтяными ценами, пирамида российских ГКО – рубль обесценился сразу в два с лишним раза.
Интересно, что хлопот добавил и Акежан Кажегельдин – к осени 1997-го он слишком уж явно стал претендовать на первенство, а через год и вовсе выдвинулся кандидатом в президенты.
Идеологический дискурс в обществе тогда тоже имел повышенный градус. Разогретые еще перестройкой СМИ позволяли себе многое из того, что сейчас находится под жесткой самоцензурой. Да что пресса, если даже аким Кустанайской области Балташ Турсумбаев, в недавнем прошлом зампред Совмина, председатель Госагропрома, публично выразил несогласие со «сверхпрезидентской» Конституцией 1995 года. А в начале 1996 года в «АиФ» вышло наделавшее много шума заявление целого ряда академиков, народных писателей и артистов, общественных деятелей (и даже одного министра) «Не можем молчать». Созданное тогда гражданское движение «Азамат» поставило перед властью непростую задачу: как предотвратить дальнейшее фрондирование и сползание в оппозицию национальной интеллигенции. И очень не случайно, что 17 марта 1998 года на расширенном заседании Госкомиссии по проведению Года народного единства президент Назарбаев произнес потрясающие слова: «К сожалению, удалось внедрить в массовое сознание казахов простенькую и убийственно эффективную мысль о сплошной продажности и ничтожности казахской элиты».
Одним словом, тот 1998 год получился критически насыщенным.
В Казахстане, как полиэтническом государстве, остро стоит национальный вопрос. Эта тема пронизывает все аспекты общественных отношений. Что отражается, с одной стороны, в непрерывных заклинаниях властей на тему общенацио-нального согласия, а с другой – пророчествами (и тревожными ожиданиями) всяческих конфликтов. Более того, именно национальная проблематика – подоплека всего того, что определяет так называемый «курс реформ президента Назарбаева», всех главных событий экономической и политической жизни и прогнозов на будущее. Поскольку этот курс, по сути, есть сочетание демократической общегражданской риторики с практической опорой власти на этническую (а на самом деле – клановую и родоплеменную) доминанту.
Надо сказать, что в истории редки случаи, когда нация формировалась бы мирным путем, без насилия, крови, войн и революций. Население СССР, за малым исключением, действительно составляло нацию, своим страшным примером подтверждая эту горькую истину. Советская нация (частью которой был и многонациональный народ Казахстана) была самой молодой в мире. Российские государи удовлетворялись своей властью над территориями и почти не посягали на жизненные уклады подданных им народов. Формирование новой общности людей – советского человека – начала Гражданская война, потом советская нация пропускалась через сталинскую мясорубку и спаялась на сковородке Гитлера.
Объективно, из всех народов СССР, включая даже депортированных, именно казахи, хотя и не покидали родины, подверглись самой быстрой и радикальной, а потому и самой жестокой трансформации. Поскольку кочевой образ жизни, который они вели плоть до тридцатых годов, категорически не соответствовал требованиям коллективизации и индустриализации, их тотально и форсированно принудили к оседлости, что привело к страшной физической и духовной катастрофе. Народ, живший родоплеменным строем и обладавший соответствующим сознанием, в считанные десятки лет был втиснут в совершенно иную цивилизацию и экономику, потеснен подавляющим количеством незваных гостей, насильно отвращен от многовекового уклада и принужден к чужеродной вере и жизненным стандартам.
В результате до обретения суверенитета казахстанское общество не просто являло сбой срез всего СССР. Это был срез по самому глубокому, противоречивому и болезненному месту. Здесь присутствовали как элементы самой современной инфраструктуры, элита советской административной, научной и гуманитарной интеллигенции, так и худшие образцы наспех сколоченной «периферийной» государственности и культуры, камуфлирующие прежний общественный строй и «степной» менталитет.
Проиллюстрируем это фатальной неискоренимостью взяточничества в казахстанских вузах. Готовность студентов давать взятки, а профессоров – брать, как, скажем, продажность и «послушность» судей, следователей и прокуроров, вдвойне несокрушимы в Казахстане именно по своей евразийской природе. У нас существуют как прозападные корни этого зла – бюрократизм, дефицит культуры и контроля, бедность и безнаказанность дающих и берущих, так и местные азиатские традиции, по которым «позвонковое право» и подношения – естественный способ отношений между старшими и младшими, не равными по должности и социальному статусу.
Специфика Казахстана в том, что классическая для всех государств СНГ постсоветская номенклатурная и семейно-клановая приватизация власти и собственности прошла здесь по родоплеменным признакам, когда кредиты, лицензии, акции и доходные места распределялись и распределяются с учетом происхождения претендента и его личной преданности.
В классической связке бытия, определяющего сознание, – сознание на порядок инерционнее. Поэтому строить либеральную экономику на родоплеменном менталитете – значит, просто разрушать и то и другое. Создаваемый властями общественный строй и клановый менталитет возводят принципиальные барьеры перед конкурентной экономикой, массовым предпринимательством, формированием среднего класса и реализацией прочих декларируемых президентом целей, в достижимость которых он, судя по всему, верит.
Тойнби очень точно заметил, что кочевник, оказавшийся по соседству с цивилизацией или включенный в нее, становится ее паразитом.
Надо признать, как бы кто ни относился к «реформам президента» и к нему лично, что нынешняя система власти в Казахстане достаточно адекватна состоянию общества, и в первую очередь уровню развития интеллигенции, потенциал которой – характерный показатель жизнеспособности нации и государства. Режим вполне успешно опирается на нищету духа, байство и лакейство национальной (включая и неказахскую часть) интеллигенции, ее провинциализм, склонность к духовной проституции и неготовность к организованному сопротивлению. Показательно, что при сплошном плаче и заклинаниях на «кухонном» уровне, признаваемой всеми необходимости оппозиции во главе с лидером общенационального масштаба, национальная интеллигенция пока так и не смогла выдвинуть ни одного политика, бизнесмена, культурного или религиозного авторитета соответствующего уровня. А немногие попытки такого рода приносят только разочарования, что лишь усиливает моральный паралич и апатию общества.
Прогнозировать дальнейшее развитие национального вопроса в Казахстане довольно трудно из-за патовой ситуации. Если с экономической точки зрения возможность строительства в Казахстане сбалансированной, самодостаточной и не колониальной промышленной хозяйственной системы равна нулю, то вероятность реализации здесь суверенной этнонациональной идеи есть величина отрицательная.
Сказанное может быть воспринято как некая ностальгия по советскому имперскому прошлому, а то и прямое подстрекательство к его воссозданию. Однако, как бы кто ни мечтал о восстановлении СССР или ни страшился бы этого, возвращаться некуда, и это замечательно! Россия, конечно, еще не демократическая страна, но уже и не империя, и все ее субъекты получили суверенитет для решения всей массы местных проблем, и сейчас держат суровый экзамен на самостоятельное выживание.
А коль скоро принципиальное отличие государственности Казахстана от тех же Татарстана, Башкирии или Калмыкии лишь в том, что «больше прав – больше ответственности», в одном казахи должны иметь безусловный приоритет перед всеми «некоренными» – в лидерстве по строительству правового демократического государства и гражданского общества.
Единственный путь к стабилизации и началу развития – это форсированная трансформация власти и управления по демократическим стандартам, начиная с низового уровня. Цель – как можно скорее построить политическую систему, симметричную российской, а в более широком смысле – европейской, что только и способно решить задачу евразийской интеграции при сохранении национальной государственной субъектности. Как нас учили: чтобы объединиться, нужно хорошенько размежеваться. То есть надо размежевать городское самоуправление и центральную власть на законодательную, исполнительную и судебную. Другого пути нет.
Здесь надо подчеркнуть, что утверждение о безальтернативном демократическом варианте именно вытекает не из наших предпочтений или желаний, а из того совершенно объективного обстоятельства, что иных системно устойчивых, политико-экономических конструкций в границах современного Казахстана создать просто невозможно. Не случайно, что как сами власти (хотя и на словах), так и их оппоненты и критики, на каких бы позициях они ни стояли, совершенно единодушны в понимании правильного облика Казахстана как государства правового и демократического.
Однако надо особо подчеркнуть также и то, что этот безальтернативный положительный вариант отнюдь не означает, что развитие ситуации в Казахстане неизбежно пойдет по этому пути. Расхожие утверждения о том, что Казахстан обречен на рынок, демократию и благополучие, к сожалению, не имеют под собой объективных оснований. Напротив, едва ли не по всем основным внутренним объективным факторам Казахстан как раз таки скорее обречен на ослабление самостоятельности и скатывание к международной опеке.
Без поддержки сверху ни одна общественная организация, построенная по профессиональному, социальному, этническому или региональному признаку, или на их комбинации, не имеет политических перспектив – именно как общественная организация (а сейчас сверху идет не поддержка, а целенаправленное их подавление и разрушение). Это иллюстрируют примеры Компартии, независимых профсоюзов, партии «Азат», движения «Азамат». Сейчас самая активная общественная сила в Казахстане – движение пенсионеров «Поколение» – корпоративная возрастная организация, безусловно, заслуживающая уважения, но в плане политического и модернизационного потенциала объективно малоперспективная.
В этих условиях единственный ответ на вопрос, а возможно ли хотя бы в принципе возникновение силы, способной осуществить трансформацию системы в положительном направлении, может быть только такой: эта сила — персонифицированная национальная элита, если она сможет самоопределиться и консолидироваться вокруг общей цели.
Историю двигали именно элиты – правящие, сотрудничающие или конфликтующие с властью.
Если заглянуть в самую суть ситуации в Казахстане, то весь ее драматизм в том, что именно элиты сейчас и нет. Тот высший слой государственных администраторов, депутатов, банкиров и бизнесменов, который принято именовать национальной элитой (и в этническом, и в гражданственном смыслах этого термина), на самом деле не обладает таким определяющим для подлинной элиты качеством, как способность адекватно оценивать общественные процессы и реформировать их в положительном направлении. В Казахстане властвующие персоналии – заложники собственной системы, поскольку они не могут или не желают трансформировать ее в более устойчивое демократическое состояние.
Есть некоторые сферы, где полноценная здоровая элита отсутствует почти полностью. Самый очевидный пример – «правоохранительная» система. Уровень профессионализма, элементарной добросовестности, наконец, просто исполнительности в следственных органах, прокуратуре, а теперь уже – и в судах, стал проблемой не только для деятелей оппозиции или, скажем, предпринимателей, пытающихся найти защиту своих прав, а в целом для Казахстана. А государство в любом виде – демократическом, авторитарно-полицейском – просто не может существовать без дееспособных силовых органов.
И наоборот, можно назвать сферы, где национальная элита достаточно развита именно в положительном смысле. Прежде всего – это средства массовой информации.
Если же брать в целом, то положительной национальной элиты в Казахстане все-таки нет. В том смысле, что нет критической массы личностей, наличия у них властных и материальных возможностей, а также – общественного статуса, авторитета и, что не менее важно, потребности действовать в сторону политической демократизации и экономической демонополизации.
Здесь пора сделать еще один важный вывод. Коль скоро практически все государственные и негосударственные институты сейчас не в состоянии предотвратить продолжающееся системное гниение (а большинство мыслящих людей не сомневаются, что это именно гниение, а не трудности роста), общество не может не защищаться, пусть и подспудно.
И здесь (как это уже не раз повторялось в истории, в том числе в истории Российской империи и СССР) неизбежно происходит персонализация (субъективизация) политики. Весь негатив происходящего связывается с действующим носителем власти, а надежды на улучшение – с появлением новой сильной личности.
Вот почему такой отклик в казахстанском обществе находят любые телодвижения по поводу чьих-либо личных претензий на национальное лидерство. По существу все партийное строительство в суверенном Казахстане – это история индивидуальных амбиций, а партийные организации – это только способ оформления персональных команд.
История учит, что остановившийся в своем развитии этнос становится материалом для опередивших его народов или получает новый импульс к самостоятельному движению в будущее лишь одним из трех вариантов – внутренней войной, внешним насилием или, что случается много реже, целенаправленным воздействием власти. Поскольку казахстанская власть, эксплуатируя и опираясь на худшую часть прошлого, толкает Казахстан не вперед, а назад, дело идет, скорее, к негативным развязкам.
…
Скажи, сумевший дочитать это до конца читатель: нет ощущения дежавю?
Еще бы все это было написано и опубликовано (http://www.ca-c.org/journal/15-1998/st_04_svoik.shtml) в… июне 1998 года.
Какие правки надо вносить в этот текст спустя шестнадцать с лишним лет? Разве только вычеркнуть движение «Поколение», давно уже не беспокоящее власти…
Выходит, цикл непрерывного подъема нефтяных цен, начавшийся вскоре после кризисно критического 1998 года, просто-напросто отложил то, что вызывало неудовлетворенность настоящим, тревогу за будущее и ощущение надвигающихся перемен уже тогда.
Но на этот раз повторения нефтяных «тучных лет» уже не будет. И точно так же недавно выдвинутая все тем же бессменным президентом Стратегия «Казахстан – 2050» уже никак не сможет стать новым бессрочным кредитом нашего быстро прессуемого исторического времени…

• < Назад
• Вперёд >