Бывшие соотечественники, нынешние сокамерники
- Подробности
- 3945
- 05.01.2017
- Али ФЕРУЗ, специально для «Новой газеты»
Спецприемник — место, где годами сидят люди, нарушившие паспортный режим. Решетки, охрана и прогулки по расписанию — типовые условия. Даже для детей
По данным комитета «Гражданское содействие», с 2013-го до 2016 г. судами России было принято 513 289 решений о выдворении иностранцев с территории России. С момента вынесения такого решения человек должен в течение 20 дней покинуть страну. Но тех, у кого нет паспорта или денег на билеты, а также женщин с детьми до 4 лет высылают из страны через спецприемник.
Между участниками СНГ существует договор, по которому каждая страна обязуется за свой счет возвращать своих высылаемых граждан.
Документы на задержанных отправляют в МВД по месту их постоянной регистрации на родине. Если местные правоохранители гарантируют России возмещение стоимости билетов, мигрантов отправляют за счет российского бюджета, а уже дома родное государство взыскивает с них деньги, чтобы вернуть их России. Но нередко переговоры затягиваются. В спецприемниках люди могут находиться годами.
К тому же в спецприемниках также содержатся мигранты из Африки, Афганистана, Турции, Польши. Эти страны расходы РФ на высылку своих граждан не компенсируют.
Как правило, мигранты попадают под выдворение в результате полицейских рейдов: у многих в момент проверки просто не оказывается с собой документов.
Год отсидки мигранта в спецприемнике обходится России в 300 000 рублей. Билет до Ташкента стоит 15 000 рублей. За эти деньги его можно было бы выслать 20 раз
— Ситуация получается такая: человек сидит в спецприемнике 2 года, потому что по закону дольше там держать нельзя, выходит на улицу, и через пару дней его снова на 2 года забирают, — объясняет Светлана Ганнушкина. — Условия в спецприемнике настолько плохие, что после 4 лет, прожитых там, человек уже не в состоянии работать, он вообще уже ни на что не способен.
— Содержания одного мигранта в спецприемнике, включая обслуживание, питание, коммунальные услуги, — это в среднем 25 000 рублей в месяц (около 400 рублей в день). В год получается 300 000, — говорит Андрей Бабушкин, председатель Комитета «За гражданские права».
Билет на самолет в Ташкент стоит 15 000 рублей. За 2 года, которые выдворяемый может провести в спецприемнике, он мог бы вернуться на родину 40 раз.
Владимирский спецприемник
Владимирский спецприемник — 4-этажное кирпичное здание на окраине города. Периметр обнесен двумя рядами колючей проволоки и высоким металлическим забором. Штукатурка на стенах здания местами слезла, из кирпичей торчит ржавая арматура.
Такие спецприемники есть в каждом субъекте Федерации, всего в России их 85, и тот, куда приехали мы, по оценкам правозащитников, — «не самый худший». Валентина Чупик, руководитель организации «Tong Jahoni», припомнила лишь один вопиющий случай: в 2011 году здесь в камере вместе со здоровыми людьми держали мужчину с открытой формой туберкулеза. Тогда разгорелся скандал, после чего условия в спецприемнике улучшились.
Владимирский спецприемник рассчитан на 100 человек, но вмещает и больше: по словам охранника, «сколько наловят». Тут сидят люди разных национальностей: армяне, таджики, узбеки, киргизы, украинцы и даже белорусы. Но больше всего узбеков и таджиков.
На момент нашего визита в спецприемнике содержалось 97 человек. После этого «еще привозили». Мигрантов доставляют сюда партиями — за один раз не менее 10 человек.
Спецприемник — режимный объект. Мужские и женские камеры, в каждой — по 4 человека. Во всех камерах установлено видеонаблюдение. Туалеты находятся там же — в камерах. Железные двери, на окнах решетки.
Свидания с людьми, находящимися здесь, нужно заказывать заранее. Здесь не тюрьма, конечно, но условия не сильно отличаются от тюремных. Близкие передают задержанным еду и одежду. Мы тоже везем передачку нашим героям: два десятка пачек лапши быстрого приготовления, три блока сигарет «Ява», соль, сахар, сладости и яблоки. Продавщица в гастрономе у вокзала сразу спрашивает: «В тюрьму, что ли? Конфеты в пачках не нужны, на развес выйдут дешевле, сигареты лучше брать по 30 в пачке, а не стандартные 20».
У нее нет сомнений, что мы едем во Владимирский централ.
Свидания в спецприемнике начинаются с двух часов. За 15 минут до этого времени у входа уже стоят люди. К воротам подходит молодая девушка с грудным ребенком в коляске. Ребенок в розовом комбинезоне ежится от ветра. Зябко.
Девушку зовут Татьяна. Гражданского мужа, с которым они вместе прожили 3 года, задержали полицейские, когда он возвращался из Москвы, с работы. В столице он трудился на стройке. Жена — гражданка России, муж — гражданин Узбекистана. Татьяна надеется, что супруга от депортации спасет общий ребенок, годовалая дочка Диана.
Вдали стоит другая женщина. Правой рукой прижимает к уху телефон, левой — машет кому-то, подняв голову. Кому, не разглядеть: на окнах решетки. Я слышу узбекское слово «жоним» — «душа моя». С мужем женщина не виделась несколько месяцев, принесла передачку.
Дорога до входа в приемник усыпана желтыми листьями. Мы заходим внутрь. За парой железных дверей — просторный холл. Справа окошко — мужчина в черной форме принимает заявления на передачу. «Если одежды много, можете не расписывать, укажите просто: «вещи», — говорит охранник.
У противоположной стены — стол с шариковой ручкой на веревке и стул. Один из сотрудников на входе проверяет пакеты с продуктами: «Сахар, 1 пачка, вижу, есть. Пряники, 3 пачки, ага. Сигареты, сейчас посчитаем».
Кроме сигарет и «роллтонов» родные теперь часто приносят теплые носки, свитера — многие сидят здесь месяцами: попали летом, а пробыть придется неизвестно сколько.
Сотрудники болтают между собой, смеются и переглядываются. Металлическое ограждение с турникетом разделяет холл пополам. Все свидания проходят у турникета. Туда мигрантов выводят по предварительному запросу.
— Я не против мигрантов, мне все равно, но надо же как-то ограничивать количество. Выйди на улицу в Москве — как будто в Душанбе оказываешься, — говорит охранник. — Я отработал участковым 8 лет. И вот у меня к людям уже нет чувств. Я на улице вижу бездомную собаку, у меня к ней больше жалости.
Татьяна передает через ограждение годовалую Диану на руки отцу. Папа берет дочку, подбрасывает и ловит ее. Диана смеется — передние зубы как у зайчика. Таня за преградой наблюдает за мужем с дочкой, улыбается. Разделенные хромированными штангами, они так и стоят: один по ту сторону, в заточении, другая — по эту, на свободе.
Другая женщина плачет: ее мужа отказываются приводить. Охранники говорят, что он не писал заявление на свидание. Женщина плохо понимает по-русски. Выходит сотрудница, глядит на нее сочувственно и — дает разрешение на свидание.
Олтиной
Почти полгода назад 36-летняя Олтиной Азизова пришла сюда сама, вместе с тремя детьми: старшей, 5-летней Сарвиноз, 3-летним Сардором и 6-месячной Сарвиной.
Сотрудница спецприемника Нина Шувалова разрешила мне встретиться с Олтиной в кабинете начальника. Детям будет слишком холодно стоять на бетонном полу коридора: нет теплой обуви. За все 4 месяца, что они тут, у Олтиной я первый посетитель.
— Привет! — машет рукой Сардор и беззаботно улыбается. Он родился в России и говорит по-русски. На узбекском знает лишь пару слов.
В сопровождении охранницы в зеленой куртке мы проходим внутрь. Олтиной в домашнем синем халате садится за стол напротив меня.
— Последнее время я не работала, сидела дома с детьми. Муж и его брат работали. В основном — на стройке. Я им дома готовила, стирала и за детьми ухаживала. Паспорт у меня отобрал работодатель, когда я приехала в Россию. А восстановить его только в Узбекистане можно. Так что в роддом я попала без документов. Дочери, Сарвиноз, никакого свидетельства о рождении не выдали. В графе «Мать» в справке о рождении врачи написали «неизвестная». И отпустили на все четыре стороны.
Олтиной рассказывает свою жизнь спокойно и уверенно. Ее рассказ временами перебивают крики детей — они бегают, шкодничают. Охранница в углу улыбается.
— Второго я родила также без паспорта, — Олтиной указывает на Сардора, который продолжает хулиганить. — Сделать нормальное свидетельство о рождении опять не смогла, так они и остались со справками. Третьему все бумаги оформила сразу, тогда у меня уже был паспорт. Но чтобы вернуться домой и купить билеты на самолет, справок из роддома, которые были у старших, недостаточно.
Чтобы оформить свидетельства о рождении, Олтиной пришлось обратиться к посреднице, которую порекомендовали знакомые узбеки. К таким людям мигранты вообще обращаются чаще, чем в официальные органы, от которых все равно никакого толку. Ей Олтиной заплатила 50 000 рублей и отдала бумаги из роддома. Через некоторое время женщина принесла Олтиной свидетельства о рождении детей. С этими документами она собиралась на родину. При пересечении границы в московском аэропорту выяснилось, что бумаги поддельные.
— На таможне были добрые люди, не арестовали меня с детьми. Сказали срочно вернуться обратно во Владимир и обратиться в ЗАГС, выдавший документ. Поверили мне, мои дети очень на меня похожи, — говорит она с гордостью.
В ЗАГСе Олтиной сказали, что свидетельств на ее детей не выписывали. А справки из роддома уже пропали вместе с посредницей.
Единственным выходом осталось самой пойти в спецприемник. «Там помогут сделать документы и отправят домой», — посоветовали юристы. В самом спецприемнике маму приняли сразу и пообещали отправить в Узбекистан через пару месяцев.
— Они меня без веревки продержали два месяца. «Подожди, мол, подожди». А потом сказали, что не могут ничего сделать, — продолжает Олтиной. — Когда я спросила, как же мне быть, сказали: «Сделай анализ ДНК, докажи, что дети твои». Я подошла к Нине Михайловне, она дала мне номер человека из диаспоры, Шоносира, который в местной мечети собрал денег и оплатил тест ДНК.
Олтиной говорит, что сотрудники спецприемника к ней относятся с большим сочувствием, чем к другим, — из-за детей.
— Помнишь, женщина-охранница, которая вместе со мной была? — вспоминает Олтиной. — Она хотела пойти на телевидение в программу «Пусть говорят». Сказала: мол, Оля — это она меня так называет на русский манер, — я пойду и все расскажу, они не имеют права здесь тебя с тремя детьми держать и мучить. Это противозаконно. Но я ее отговорила. Не хочу, чтобы меня и моих детей показывали по телевизору. Сарвиноз скоро пойдет в школу. Все будут в нее тыкать пальцем.
Иногда имам мечети приносит Олтиной передачки. Имама зовут Ринат Хазрат. В передачках — еда, сладости детям и памперсы, которых все равно не хватает.
— Морально я как-то справляюсь. Дети меня отвлекают, но другие… им труднее. Совсем молодые ребята, которые после школы приехали заработать, а их посадили… сюда.
Срок заключения в спецприемнике, по словам Олтиной, зависит от того, сколько денег мигрант сможет достать.
— У руководства приемника есть свой адвокат. Зовут Наталья Аббасовна. Она говорит, что мне на услуги как минимум нужно 50 тысяч рублей. А как я найду такие деньги?
По словам Олтиной, адвокат спецприемника просит деньги не только у нее. За получение в посольстве сертификата на возвращение она берет 10 тысяч рублей. В самом посольстве это стоит 36 долларов, то есть чуть больше 2 тысяч.
— Если сюда попадет спокойный, простой человек, он точно 2 года здесь просидит. Тут надо с ними скандалить и требовать свое, — продолжает она. — А если у человека нет опоры, нет родных, друзей — ему будет хуже.
— А у тебя есть опора?
— Муж знает, что я сюда попала. Его родители тяжело больны, он не смог приехать за мной. Но, если я тут останусь до зимы, он точно приедет и заберет меня отсюда.
Когда мы расстаемся, Олтиной одной рукой подхватывает 6-месячную Сарвину, другой берет пакет с передачкой. Других детей охранница за руки ведет к лестнице. Сардор оглядывается и по-взрослому серьезно смотрит на меня. В холле молча в обнимку через ограждение, как склеенные, стоят мужчина с женщиной. Прощаются.
Дильшод
Дильшод Тожикулов сидит в этом же спецприемнике. Он родом из Андижана, как и Олтиной. Ему 31 год. На родине он не был 12 лет. Когда российская миграционная служба запросили информацию о нем у Узбекистана, выяснилось, что такого человека не существует: за время, пока Дильшод жил в России, его лишили гражданства. Высылать его попросту некуда.
— Меня подставил свой… узбек. Короче, я работал на стройке у узбека, Саида, из Сурхандарьи. Два месяца он не отдавал нам деньги. Вместо зарплаты каждый день вешал на уши лагман — завтра отдам, потом отдам, — объясняет Дильшод. В спецприемнике он уже год и 8 месяцев.
— Под конец я его посадил перед собой и сказал: «Брат, мы мусульмане. Альхамдулиллах! Оба находимся на чужбине, — рассказывает он. — Мне уже не 12 лет. Один раз обманете, второй раз обманете — дальше не прокатит. В конце глаза заполнятся кровью, и может начаться бойня. Это неправильно». Он мне ответил: «Хорошо, нет больше слов, мол, во вторник или максимум до среды с вами рассчитаюсь». Просто я ему поверил. Он взял в руки Коран и сказал: «Парни, в этот день вам отдам долг». После этого ему не поверить нельзя ведь.
Мы жили там же, где и работали, в большом здании. Одну комнатку обустроили под себя, там же и готовили. Там было так красиво, — на несколько секунд Дильшод замолкает. — В конце недели он приехал с товарищами. Я тогда не понял, что они фээмэсники. А потом они показали удостоверения и скрутили мне руки. Через четыре месяца будет 2 года, как я тут сижу. Здесь еще женщины сидят из-за этого паразита. Наши женщины! — говорит Дильшод. — Они тоже на него работали, а когда начали просить зарплату, он их сдал.
Руководство спецприемника сообщило Дильшоду, что, как только он отсидит свои 2 года, его отпустят со справкой, он сможет получить вид на жительство в России, а потом и гражданство. Но за это он заплатит двумя годами своей жизни.
СПРАВКА
Как устроен спецприемник
ПИТАНИЕ
Олтиной: Иногда с утра кормлю детей «роллтоном», которые приносят в передачке. Еще дают кашу из пшенки. Раз в неделю — из риса. На обед: первое — гречневый суп, лапша. Там одна вода. Есть невозможно. На второе — пюре с кусочком рыбы или гречка. В неделю раз дают макароны. На ужин — капусту вареную и немного тушенки. Если дети не наедаются, пою сладким чаем.
Дильшод: В неделю раз по пятницам нас кормят сосисками. В остальные дают котлеты, рыбу. В общем, неплохо кормят.
УСЛОВИЯ
Олтиной: Меня поселили в отдельную камеру вмести с детьми, и даже принесли телевизор. Теперь дети смотрят Пятый канал, там по субботам и воскресеньям показывают мультики. Иногда — новости по НТВ. Нам разрешают пользоваться телефоном.
Женщин выпускают во двор три-четыре раза в неделю. Если у охраны хорошее настроение, то через день. Но вообще здесь нет понятия права. Если немного поспоришь, сразу сажают в КПЗ. Вчера один парень вышел после двух суток. Его ничем не кормили. Неподалеку находится тюрьма, при ней КПЗ, куда и отвозят.
Дильшод: Здесь неплохо, терпимо. За 20 месяцев, которые я тут сижу, меня ни разу не выводили на свежий воздух. Мужчины сидят в камерах безвылазно. В некоторых камерах есть телевизоры.
ГИГИЕНА
Олтиной: Постель меняют в неделю раз, по понедельникам. Выдают мыло, туалетную бумагу, бритву на неделю. Свои вещи сами стираем. Хозяйственного мыла не хватает, а я с наглой рожей прошу у них еще.
Дильшод: Постель меняют, как положено, в неделю раз. Выдают мыло туалетное, хозяйственное, бритву и туалетную бумагу. В душ ходим раз в неделю, больше не пускают: душевая слишком маленькая.
МЕДИЦИНСКАЯ ПОМОЩЬ
Олтиной: В спецприемнике часто болеют. Когда у врача спрашивают лекарство, он говорит: «Такого нет». Не выделяют денег на таблетки. Можно заболеть и умереть запросто. Был случай, когда у одного из мужчин уши загноились. Врачи не давали ему лекарств и лечить не стали. Он от боли кричал и бил по дверям. Я сильно испугалась. Потом я спросила, что случилось, и передала ему таблетки. За столько месяцев у меня уже много разных таблеток. Но-шпа, анальгин, парацетамол.
Дильшод: Иногда у них бывают лекарства, а иногда нет. Но ко всем относятся по-разному. Ребятам из нашей камеры всегда дают таблетки.
При участии Лиды Калоевой, для «Новой газеты»
P.S.
После нашей встречи с Олтиной «Новая газета» направила запрос в управление по вопросам миграции УМВД по Владимирской области, чтобы узнать, на каком этапе находится дело Олтиной Азизовой. К моменту публикации материала официального ответа мы не получили. В телефонном разговоре начальник спецприемника Юрий Мышов объяснил: «То, что вам сказала Олтиной, — это одно. С человеком просто истерика. Она здесь находится долго. У каждого человека может быть срыв. Мы все прекрасно понимаем, и ее положение понимаем, но сделать ничего мы не можем. Такие у нас законы. Вот как будет суд, в судебном порядке признают, что она мать этих детей. Мы же говорим не просто так, ведь мы тоже что-то делаем».
По словам Олтиной, условия содержания после нашего посещения немного улучшились, во всех камерах поменяли матрацы, кормить стали лучше. Сейчас маленькие заключенные Сарвиноз и Сардор простудились, болеет и 6-месячная Сарвина. Врачи говорят: «Лекарств нет. Если станет совсем плохо — вызовем «скорую».
