НЕВАДА-СЕМИПАЛАТИНСК: КАК ЭТО БЫЛО…

• 

Подробности

1763

27.08.2023

Олжас СУЛЕЙМЕНОВ, поэт, президент Международного Антиядерного Движения «Невада-Семипалатинск». Фото из архива автора

29 августа 1991 года – дата формального закрытия Семипалатинского ядерного полигона.

…Из СМИ нам стало известно, что Министерству обороны России и «Росатому» было поручено подготовить российское ядерное оружие к возможным испытаниям. Решение о тестовом подрыве боеприпаса на специальном полигоне может быть принято в ответ на аналогичные испытания оружия в США.

Думаю, сейчас – самое время, чтобы вспомнить и восстановить правдивую историю Международного Антиядерного Движения «Невада-Семипалатинск», остановившего испытания на Семипалатинском и других ядерных полигонах.

Испытания на полигоне остановились 19 октября 1989 года. Но вниманием государства отмечено 29 августа 1991 года – дата формального закрытия полигона.

Передаю главу из новой книги «Так было…» для публикации в «Новой газете – Казахстан».

Историю о том, как это было.

Об испытаниях тогда знали все. В 1949 году произошел первый взрыв, но он был секретный. Постепенно народ начал узнавать, что взрывы идут, а люди болеют и умирают. Наш выдающийся ученый Каныш Сатпаев, президент Академии наук, снарядил экспедицию с Бахией Атчабаровым и с 1957 года по 1961 проводил исследования в тех местах. Сохранилось 12 томов – результаты его работы, но они были, естественно, засекречены. В 1961 году никто бы не стал это публиковать. Даже Академия наук СССР, когда к ней обратились с этими материалами, поизучала их и сказала: «Нет, это всё вздор. Никаких там вредоносных последствий не было и не может быть». Спустя много лет, когда я исследовал истории болезни людей в Семипалатинской области, то не нашел ни одного случая лейкемии или болезни, связанной с радиацией. Писали, что человек ушел из-за туберкулеза, дизентерии, из-за других привычных болезней.

В 1962 году Никита Хрущев провел испытания супербомбы на Новой Земле. Естественно, это взбудоражило мировую общественность, и тогда материалы экспедиции Атчабарова были, видимо, востребованы. В августе 1963 года был заключен международный договор о запрещении испытаний в воздухе, воде и на земле. Испытания ушли под землю. Бурят стометровую колонну, на дно закладывают заряд, сверху заливают все бетоном. Бетон застывает, потом можно взорвать, и всё, сказали, что это безопасно для народа. И мы поверили в это. Я написал в 1963 году стихотворение о запрещении испытаний:

«О страна, ты прошла испытания Казахстаном –
есть сегодня земля,
на которой «грибам» не расти.
Испытали Тараса.
Фёдора испытали.
Петроград, прости.
Ленинград, мою землю прости…»

Я говорил не только об атомных испытаниях, но об испытаниях людей, народов, которые проходили именно на нашей территории.

«Казахстан, ты огромен –
пять Франций –
без Лувров, Монмартров –
уместились в тебе все Бастилии грешных столиц.
Ты огромной каторгой
плавал на маленькой карте.
Мы с тобою на этой каторге родились».

Стихотворение завершалось словами:

«И да здравствует запрещение испытаний!»

Да, испытания ушли под землю, и мы пребывали в этом радостном успокоении до 1989 года. В то время в стране полным ходом шла Перестройка, декларировавшая гласность. И свобода слова коснулась даже военных, что поразительно.

Однажды ночью в феврале 1989 года мне, как депутату Верховного Совета СССР^[1], позвонил человек и сказал: «Я — летчик с аэродрома Чаган, это недалеко от Семипалатинского полигона. Мы думали, кому нам позвонить, решили, что вы сможете донести это до верхов: вчера, 12 февраля, при испытаниях бомбы повышенной мощности произошел выброс радиоактивных газов, и облако фронтом в несколько десятков километров прошло и над нашим городком. А у нас здесь дети, семьи, поэтому мы не можем это терпеть».

Я спросил: «Может, это случайность? Ведь испытания давно перевели под землю…».

Он сказал: «Всегда при подземных испытаниях выбрасывается радиоактивный газ, но обычно атомщики во время испытаний рассчитывали розу ветров, чтобы это облако не коснулось жилых поселков, городов, ушло в степь. Хотя в степи тоже люди живут, чабаны, но там народу меньше, чем в городах».

Утром я собрал в Союзе писателей депутатов Верховного Совета КазССР Дмитрия Снегина, Саина Муратбекова и Кадыра Мырзалиева. Мы составили письмо в Верховный Совет СССР, в котором сообщили об этом событии. И потребовали прекратить испытания.

Письмо дошло до адресата. Через некоторое время Горбачев позвонил Колбину: «Что там у вас, серьезно ли это всё? Пусть мне местные власти сообщат, в какой степени это все повлияло на здоровье и жизнь населения». И Колбин дал поручение секретарю Семипалатинского обкома Кешириму Бозтаеву подготовить такое письмо, которое тот подготовил и направил. (Впоследствии, спустя годы, люди, не знавшие всей истории, начали говорить, что именно это письмо Бозтаева Горбачеву стало причиной закрытия полигона.)

В итоге правительственная комиссия пришла к выводу о том, что все в порядке. И испытания продолжились «в штатном режиме».

17 февраля произошел новый взрыв еще большей мощности. Историкам будет полезно узнать: почему были увеличены мощности этих испытаний? Дело в том, что Горбачев через некоторое время после вступления в должность решил сократить испытания, чтобы американцы, в свою очередь, сделали то же самое. И целый год ничего не испытывал. Но в США продолжались взрывы. Горбачев продержался год. И после продолжения испытаний на Семипалатинском полигоне специалисты начали наращивать мощности, чтобы наверстать упущенное время.

Тогда и родилось наше Движение.

26 февраля мне, как кандидату в депутаты Верховного Совета Нового Созыва было положено 10 минут прямого эфира. И я их использовал: сообщил о происходящем на полигоне и призвал людей на митинг. 28 февраля в Союзе писателей было запланировано собрание книголюбов. Я сообщил, что на этом собрании речь пойдет и о проблеме ядерных испытаний.

28 февраля к зданию Союза писателей Казахстана, где нами были озвучены требования к Правительству СССР и всем государствам – членам ядерного клуба, пришли тысячи людей. Многие приехали из Семипалатинской области. Мы услышали трагические истории вымирания целых семей. Сколько людей ушло из жизни и сколько не родилось из-за этих испытаний, сорок лет гремевших на родине Абая? Этот вопрос – для мудрецов следующих столетий.

Я сказал, что мы назовем это движение не «Семипалатинск», а «Невада-Семипалатинск», потому что два этих суперполигона живут как сиамские близнецы, если один заболеет, то и второму не поздоровится, если один остановится, то и другой замолчит. Поэтому мы решили: давайте остановим наш полигон, тогда и американцы свой остановят. Так претворялась в жизнь теория взаимозависимости.

Митинг выплеснулся на улицы, где скандировались лозунги с призывами закрыть ядерные полигоны и отказаться от ядерного оружия. Так возникло Международное Антиядерное Движение «Невада-Семипалатинск», поддержанное миллионами казахстанцев. Мы объявили по радио: чтобы войти в Движение, достаточно прислать свою подпись на любом листочке бумаги. В течение последующих двух недель мы получили два миллиона подписей… Подписывались все: и школьники, и студенты, и пенсионеры, посылали по почте, несли тетрадные листы, ватманы с подписями. Поразительно, я помню, что мой кабинет был завален этими рулонами, но потом это все куда-то исчезло... Жаль!

…В одно из воскресений марта 1989 года я, случайно зайдя в свой кабинет в Союзе писателей, который был штаб-квартирой «Невады-Семипалатинск», застал там людей в штатском, которые просматривали списки членов только что созданного Движения. Список из двух миллионов казахстанцев осилить было явно невозможно. Я посочувствовал этим людям (среди них был и тогдашний председатель КГБ). Сошлись на том, что они попали в мой кабинет случайно.

В то время мы переживали миг демократии. Краткий миг демократии, которым мы воспользовались и создали движение.

Тогда как раз начались выборы в Верховный Совет нового созыва. Товарищи выдвинули мою кандидатуру от Алма-Аты. Естественно, ЦК многое сделал, чтобы помешать мне. Против меня выставили рабочего строителя. После первого тура итоги голосования были подсчитаны так, что возникла необходимость второго тура. Я дал объявление в «Казахстанскую Правду», что снимаю свою кандидатуру. Бороться с бригадиром не буду. И через день получаю звонок из Москвы: «Срочно вылетайте в Москву. Вы включены в состав делегации, сопровождающей Горбачева на встречу с Маргарет Тэтчер».

Я ничего не понял, но вылетел.

В Лондоне Горбачев засел за переговоры с Тэтчер. Десять часов они переговаривались, не выходя. Тогда в лондонских газетах появилась информация о «железном мочевом пузыре» советского лидера. Но тогда и у Тэтчер он был железным: они не отходили друг от друга все эти десять часов. Думаю, именно тогда в Лондоне решалась судьба СССР. Тэтчер высказывала планы, согласованные всем Западом.

А я водил Раису Максимовну по музеям и историческим местам, о которых сам узнавал на ходу. Когда летели обратно в Москву, меня вызвали в кабину пилота: звонил Геннадий Толмачев. А он тогда руководил моей избирательной кампанией. И сообщает, что во многих областях назначили второй тур голосования. Почему? Потому что не выбрали секретарей обкомов. В том числе, и Семипалатинского. И эти области пригласили меня выдвинуть свою кандидатуру на вторые туры. Я согласился попробовать от Семипалатинской.

Прилетели туда, провели митинги. В итоге на выборах сто процентов – за. Я понимаю, что такого не бывает просто так. Задумался: почему так произошло? И потом, через месяцы понял, что Движение наше оказалось единственным союзником Горбачева против военно-промышленного комплекса в вопросе ядерных испытаний. ВПК был против Горбачева после того года молчания полигона, в результате которого США не остановили испытания. И тут вдруг обнаруживается союзник в лице депутата Сулейменова, которого все давят. И Горбачев принял довольно решительные меры – вызвал в Англию в составе высшей делегации и позвонил Колбину, чтобы ЦК не мешал мне попасть в Верховный Совет.

***

В то время на краткий миг мы почувствовали, что избиратели и депутаты обрели небывалую мощь. Это сейчас Парламент не имеет никакого реального значения, формально принимая законы. Голосуют «за» или «против», но чаще – «за», подписывая документы, подготовленные тем или иным клерком в администрации президента.

А тогда мы, как депутаты, выбирали и меняли даже союзных министров. Рассматривали их достижения или ошибки. И если ошибки оказывались неисправимыми, наши решения были отрицательными.

Я, признаюсь, использовал ситуацию в пользу Движения.

Помню, как мы рассматривали деятельность Евгения Чазова – министра здравоохранения СССР. Интеллигентный человек, лечивший Брежнева и других секретарей и членов Политбюро.

Я пришел к нему и сказал: «Евгений Иванович, завтра мы будем обсуждать Вашу кандидатуру на Верховном Совете. Я мог бы выступить там, но сначала решил прийти к Вам и обсудить один вопрос.

А вопрос такой: за все 40 лет испытаний на Семипалатинском полигоне в Абаевском районе не построили ни одной лечебницы, ни одного здравпункта. За все эти 40 лет в ближайших больницах не лечили и не фиксировали случаи лейкемии. Все умирали от «привычных» болезней типа туберкулеза. Врачи как будто не замечали этой проблемы. Это претензии нашего Движения к вашему министерству.

Сейчас у них не хватает лекарств. За 40 лет люди там не видели даже рентгеновской установки. Я бы хотел, чтобы Вы все-таки связались со здравоохранением области по этому вопросу. Тогда я не буду выступать завтра».

Он вызвал своего заместителя и спросил:

«Сколько у нас венгерских передвижных рентгеновских установок?»

- Двадцать семь.

«Все отправить в Семипалатинскую область!»

И прибавил большое количество лекарств, которые также были отправлены в областные больницы.

***

В 1989 году Движение остановило на Семипалатинском полигоне 11 взрывов из запланированных 18, с каждым днем обретая поистине всенародную поддержку. Вскоре 130 тысяч шахтеров Караганды начали забастовку. Поначалу у них были простые требования: улучшить условия труда, повысить заработную плату и т.д. После седьмого взрыва на полигоне я прилетел в Караганду и убедил шахткомитет включить в требования самый главный пункт: остановить испытания на полигоне. И вскоре они приняли резолюцию: в случае продолжения испытаний начать бессрочную забастовку. К ним присоединились рабочие Семипалатинска, Павлодара, Усть-Каменогорска и Жезказгана. Требования рабочих поддержал и Верховный Совет СССР. Власти СССР попытались ввести в дело резервный полигон на Новой Земле. Верховный Совет, в котором по моей инициативе была создана парламентская ассоциация «За безъядерный мир», воспротивился этому. А это 150 активнейших голосов из 500!

Седьмой взрыв оказался последним. Больше на полигоне не было ни одного испытания. Движение достигло успеха, впервые в мире применив новую модель - взаимодействие народной и парламентской дипломатии, ликвидировав четвертый в мире по своей разрушительной мощи ядерный потенциал и сделав первый реальный шаг к всеобщему ядерному разоружению. В результате пять ядерных полигонов прекратили свою деятельность: Семипалатинский полигон, Новая Земля, атолле Муруроа, Лобнор и Невада – на всех них был наложен мораторий.

Это народ закрыл полигон. Последний взрыв прозвучал 19 октября 1989 года. 20 ноября 1989 года было принято Постановление Верховного Совета СССР с поручением Правительству страны рассмотреть вопрос о закрытии Семипалатинского полигона, а 22 мая 1990 года Верховный Совет КазССР принял Постановление о закрытии Семипалатинского полигона. Указ о закрытии был подписан Назарбаевым 29 августа 1991 года, через неделю после неудавшегося путча, когда министр обороны Язов и председатель КГБ Крючков находились в «Матросской тишине». А на полигоне тишина была уже около двух лет.

Годы спустя, среди тех, кто в то время затаился и даже не пикнул, пошли разговоры о том, что наше Движение было создано по указке властей, которые якобы сами давно собирались закрыть полигон, но не знали, как это сделать. Те, кто участвовал в тех исторических событиях, конечно, понимают, что все это досужие разговоры. Если бы Правительство СССР само захотело закрыть Семипалатинский полигон, то зачем бы оно в лице министра обороны СССР маршала Язова предлагало Движению – а значит, Казахстану в мае-июне 1991 года пять миллиардов рублей компенсации за разрешение произвести хотя бы три калибровочных взрыва? И наш ЦК и Правительство склонялись к согласию – деньги были нужны. Движение выступило с лозунгом «Компенсации – да, взрывам – нет!». И Верховный Совет республики отклонил это предложение.

1989 год завершился печальным событием. 14 декабря мы с Андреем Дмитриевичем Сахаровым возвращались из Кремля. Он проводил меня до гостиницы «Москва», где я жил. Мы поднялись в мой номер. А там стояла группа невадовцев с киноаппаратом. Ораз Рымжанов и Володя Рерих, наша съемочная группа. И мы решили записать с Сахаровым интервью на кинопленку. И часа два записывали. А у меня в номере ничего кроме сухого печенья и кофе не было. Вот этим кофе мы его и угощали. Часов в девять вечера мы закончили, я проводил его до машины. Напоследок он сказал: «Завтра не опаздывайте! Завтра – главное голосование! Мы должны голосовать против власти КПС». Я говорю: «хорошо, придем, проголосуем». Проводили. И все. Через пару часов у него случился удар, и он ушел.

18 декабря его провожал стотысячный митинг. В Президиуме был Ельцин, Юрий Николаевич Афанасьев, несколько физиков, его друзей, вдова Андрея Дмитриевича. Все высказались. Я тогда сказал: «В ссылке он жил в Горьком, в поселке Щербинка. И таких щербинок на совести нашей власти оказалось много. Одна из них будет носить имя Сахарова».

Оттуда мы пешком пошли в гостиницу «Россия» на второй этаж. Там были затемнены окна, расставлены столы. Вдове – отдельный стол. Рядом за другим столом Ельцин с физиками. И я как участник тех событий. Сидим, поддерживаем печальные тосты. Ельцин с первой рюмки ушел в аут, начал приставать ко всем, кто шел к вдове выражать свои соболезнования, требовать сфотографироваться с ним.

Поговорили, выступили, послушали. И разошлись.

(Ораз Рымжанов принялся за полнометражный фильм «Полигон», который успел снять и получить Госпремию Казахстана. Елена Боннэр, вдова Сахарова, несколько раз выходила на меня в начале с просьбой, а потом и с требованием показать отснятый материал, которого набралось на километр. Андрея Дмитриевича в тот вечер, оказывается, впервые снимали на кинопленку. А этот материал лучше сохраняется в архиве. Впоследствии можно было бы сделать большой фильм о Сахарове. Но Рымжанов почему-то не отдал ни метра отснятого. А потом ушел из жизни. А Казахстан кино-архивы не сохраняет.)

Так и началась эта эпоха окончательного развала Советского Союза – державы, созданной с таким трудом и такими жертвами. Неумелая политика Горбачева и пьяная, разнузданная политика Ельцина. А потом в раздробленной стране появились и мелкие диктаторы, о которых надо говорить отдельно.

***

Несколько месяцев мы ждали – успеет ли Правительство СССР «рассмотреть вопрос о закрытии полигона». Решения Правительства ни в том году, ни в следующем не состоялось. Но испытания прекратились. Мы получали много звонков и писем от наших появлявшихся за рубежом союзников с поздравлениями и словами поддержки. Прекращение взрывов стало результатом взаимодействия народной дипломатии и парламентской.

Замысел – взаимодействие избирателей и избираемых – вероятно, был заложен в основу демократии еще основоположниками два с лишним тысячелетия назад.

Эта модель впервые начала проявляться в политике нашего государства благодаря активности Движения. И мы начинали надеяться, что ей можно придать постоянный характер, тогда за ней начинало брезжить, угадываться желаемое нами будущее страны.

…В марте 1990 мы разослали сообщение о том, что Движение «Невада-Семипалатинск» предлагает провести Международный конгресс под девизом «Избиратели мира против ядерного оружия». В мае, в Алма-Ате.

Первыми, кому послали приглашение, стали главы организации «Врачи мира против ядерной войны» доктор Лаун (США), доктор Чазов (СССР). Затем оповестили антиядерщиков Японии, Франции, Англии. Получили подтверждения об участии. Из США сообщили, что в конгрессе изъявили желание участвовать сотни избирателей, знающих об успехах «Невады-Семипалатинск». И недавно возникшая организация «Парламентарии за глобальные действия» обязательно пришлет свою делегацию. Целый ряд конгрессменов и сенаторов высказались за участие в конгрессе. Такие же обнадеживающие, бодрящие нас сигналы поступили из Англии и Франции – стран, входящих в Атомный Клуб, вместе с СССР и США.

К тому же, это страны, где избираемый еще зависит от избирателя. Поэтому разговор может получиться интересный и полезный для нашего дела.

Чем конгресс будет отличаться от всех других? Впервые в одном зале, плечом к плечу будут сидеть и дискутировать избиратели и избираемые. Это будет форум народной дипломатии и парламентской, участвующих в обсуждении главного вопроса века.

Меня как организатора тревожили весьма прозаические вопросы – где разместить делегатов? Как обеспечить прибытие и отбытие участников? Единственное, что не волновало – где провести конференцию. Совсем недавно закончилось строительство большого, вместительного здания на углу проспектов Ленина и Абая, начатое еще при Кунаеве. Задумано оно было, наверное, именно для таких форумов. Громадный зал, мягкие, удобные кресла, просторная сцена и даже система синхронных переводов была предусмотрена заранее.

Но где найти столько средств, чтобы всех принять и достойно провести встречу? У Движения денег не было. В Правительства Москвы и Алма-Аты за помощью не обращались: общественным организациям не положено по закону. И богатые спонсоры еще не появились.

И я, обдумывая эту почти гроссмейстерскую задачу, все-таки нашел точный ход. Ход к Анатолию Карпову: он тогда был Председателем Фонда Мира СССР.

«Мы ведь за безъядерный мир боремся! И к тому же я – председатель Шахматной федерации КазССР.»

В этом Фонде деньги были не бюджетные, поэтому и обратился. Собрали папку обращений, пожеланий, списков желающих прибыть из зарубежья – всё, что говорило о важности предстоящего мероприятия.

И Карпов перечислил на счет Движения 400 тысяч рублей. Еще полновесных советских рублей, когда доллар США во Внешэкономбанке стоил 62 копейки. Этой суммы, как мне сообщили, хватало на размещение гостей в лучшей гостинице «Казахстан».

А самолеты?

«Пусть сами добираются. Так принято на всех международных мероприятиях.»

«Парламентарии сами купят билеты, а рядовые избиратели? Ведь конференция проходит под девизом "Избиратели мира".»

Додумался еще до одного грамотного хода – обратился прямо к Министру гражданской авиации СССР – Бугаеву. Зашел в его кабинет – «посоветоваться пришел». Посоветовались. И Бугаев выделил нам большой самолет.

Более трехсот участников прилетели на нем из Нью-Йорка. Он весь день, пока шла конференция, стоял в аэропорту Алма-Аты. И во второй день доставил этих американцев-избирателей и парламентариев – в Семипалатинск. Там в Абаевском районе состоялся митинг. И вечером того же дня лайнер, забрав тех же пассажиров, улетел в Америку.

Этот запоминающийся эпизод выразил общую атмосферу конгресса, насыщенного кислородом чистых намерений, поступков и надежд. И нам было дано на себе это почувствовать. Возможно, кто-то в этот момент потихоньку делал себе карьеру, но мы, не скрываясь, участвовали в создании нового мира и его надежд.

Не забыть вдохновением наполненный зал конгресса избирателей и парламентариев! Ни одного занудного доклада, ни одной речи по бумажке. Никаких обвинений, жалоб, проклятий. Говорили профессионально и экспромтом о новой данности – молчит Семипалатинский полигон, молчит полигон на Новой Земле. Советский Союз прекращает испытания, а, может, уже прекратил! «Дело за нами!»

Ближе к завершению слово взял бывший генерал, много лет отдавший американскому ядерному оружию. После выхода на пенсию примкнул к антивоенному движению и завоевал авторитет активной деятельностью. Он, заканчивая свое выступление, напомнил, что завершаются все сроки выдвижения кандидатов на Нобелевскую Премию Мира: вручение уже в октябре. Можно опоздать, а самое важное событие, достойное этой Премии, конечно, - остановка испытаний ядерного оружия. «Предлагаю конференции выдвинуть на эту Премию руководителя Движения "Невада-Семипалатинск" – Олжаса Сулейменова!».

Зал с минуту поддерживал предложение генерала.

Я вышел на трибуну. Помню основные тезисы своего заключительного слова: «Мы убедились, что способны многого добиться, если объединить народную дипломатию с парламентской. Еще большего можно достичь, если объединить все антиядерные, антивоенные организации Мира в Глобальный Альянс. Учредительную конференцию надо провести в Нью-Йорке, в зале Штаб-квартиры ООН. Такая символика придаст Альянсу дополнительной энергии.

Каждый участник будущего Альянса должен знать стратегию наших общих действий. Мы не боремся с правителями и правительствами. Мы будем работать с избирателями в тех странах, где они имеют влияние на избираемых. Избиратель должен потребовать от кандидата в депутаты, в конгресс, сенат, во все парламенты стран Атомного Клуба включить в свои программы единый наказ – выступать против оружия массового уничтожения, прежде всего, ядерного. Такой наказ должен получить от своих избирателей каждый кандидат на пост президента или премьер-министра.

А что касается Нобелевской Премии, – я поднял над головой раскрытую ладонь – это жест нашего Движения, протест против пяти полигонов Земли. Замолчали пока только два. Наша работа продолжается: мы должны остановить и остальные – в штате Невада, на атолле Мороруа, в пустыне Лобнор, на Новой земле. Давайте остановим все полигоны. И когда это случится, мы сами придем в Нобелевский комитет и потребуем свою премию!».

Зал аплодировал значительно дольше, чем генералу.

Вернувшись в Америку, генерал, видимо, убедил свою организацию не упускать Премию этого года, и сразу после возвращения на родину, выдвижение состоялось. Выдвинули самого генерала за активную антиядерную деятельность, приведшую к сокращению испытаний в СССР. Вскоре он слетал в Норвегию и получил желаемое.

Исчезнувшие награды

Американские партнеры, вероятно, почувствовали, какую-то неловкость от случившегося. Через несколько месяцев мне позвонил Узакпай Караманов - Председатель Совета Министров КазССР и радостно сообщил: «Олжас! Сүйінші! На твое имя в канцелярию пришел денежный перевод из какого-то американского Фонда – 628 тысяч долларов!»

(Позже я понял, что это был ответ американцев на мой отказ от Нобелевской премии. Своеобразная компенсация. Вероятно, часть первоначально круглой суммы, аналогичной Нобелю, ушла на налоги.)

- Новость хорошая, с меня пол-литра. Когда приходить за премией?

- Сегодня доложу президенту, оформим, как следует, и пригласим получать.

Он доложил президенту. И был уволен.

Президент присвоил себе эти деньги. Видимо, сильно нуждался в долларах. С этого началась его активная президентская деятельность на новом посту.

Американцы были несколько озадачены, потому что никакого ответа и благодарности не дождались.

Похожий случай произошел позднее и с французской наградой. Первый французский посол в Казахстане Бертран Фессар де Фуко осенью 1992 года сообщил мне, что Президент Миттеран по пути в Пекин решил сделать остановку в Алма-Ате на пару часов. И вручить мне награду за антиядерную деятельность – Орден Почетного Легиона.

«В 11 утра будет вручение. Но не в посольстве. Вас пригласят. В 12 месье Президент отбудет в аэропорт.»

Миттеран прилетел в назначенное время. Я сижу, жду звонка.

Тишина.

Оказалось, Назарбаев встретил его и сообщил, что «Сулейменов сейчас в отъезде». Миттеран оставил орден – чтобы передали, когда я вернусь. И улетел в Пекин.

Вскоре я увиделся с послом и спрашиваю:

«А где орден?»

Фуко развел руками. Он понял – что здесь происходит.

Через некоторое время Назарбаев через МИД настоял, чтобы его отозвали во Францию.

Страна должна гордиться своими сынами – теми, которых награждает мир. Не говоря уже о президенте. А он присвоил орден себе.

И впоследствии всячески блокировал деятельность «Невады». Как только та или другая компания проявляла к нам устойчивый интерес и помогала нашей деятельности, ее закрывали.

***

В январе 1991 года мы были близки к всемирному отказу от оружия. Провели учредительную конференцию Глобального Антиядерного Альянса, в Нью-Йорке, в зале Штаб-квартиры ООН, как и задумывалось. Там собрались все антиядерные движения мира, антивоенные, экологические — все подряд.

Я предложил программу Глобального антиядерного альянса: провести межпарламентский референдум, чтобы все парламенты, а их около 200, ответили на один вопрос:

«Нужно ли ядерное оружие нашей стране и человечеству?»

И первым парламентом, который ответит на этот вопрос, будет Верховный Совет СССР.

Шеварднадзе тогда был с нами. Он связался с Михаилом Горбачевым, сообщил ему об этой программе, и Горбачев ответил: возражений нет, пусть Верховный совет СССР будет первым в этом межпарламентском референдуме. А это значило, что если Парламент самой сильной ядерной державы заявит, что ему не нужно ядерное оружие, тогда и остальным: американцам, англичанам, французам и китайцам не останется ничего другого как согласиться.

Глобальный Антиядерный Альянс создал первую межпарламентскую делегацию, в которую вошли два конгрессмена и два сенатора США, два парламентария из Англии и двое из СССР: это руководитель атомного института академик Евгений Велихов и я ^[2]. Мы вылетели из Нью-Йорка в Москву, встретились с Горбачёвым, все обсудили, вечером полетели в Англию, встретились с министром обороны, изложили предложения о референдуме и наших планах. Оттуда утром отправились в Вашингтон для встречи с Бушем-старшим. Он тогда еще не вернулся из Мексики, и мы объяснили все советнику по безопасности, который отвечал за оборону. Когда выходили, в коридоре Белого Дома встретили президента, усталого после полета, но улыбчивого. Конгрессмены нас представили и мы обсудили все в коридоре. Обозначили наши намерения и выразили надежду на то, что и Конгресс, и Сенат США примут участие в запланированном референдуме.

Это был колоссальный шанс. И если бы не бездарное ГКЧП в августе, которое развалило СССР, посадило Ельцина, который окончательно добил эту идею, все могло бы получиться. Тогда взаимоотношения Буша и Горбачева были такие теплые, что международную обстановку они согревали. Теперь, спустя 30 лет, когда мир на грани мировой войны, конечно, никакой референдум уже не спасет.

…История совершается, когда сочетаются тысячи насыщенных биографий народов в одну большую биографию человечества. Мы знаем, что эту единую судьбу можно мгновенно сократить. Собранную всем временем в тысячелетиях, эту судьбу за несколько секунд можно прекратить вообще! Сегодня мы уже не включаем телевизор, потому что боимся увидеть, как на экране расцветают ядерные взрывы, которые могут прозвучать совсем рядом с нами. Необходимо сделать все возможное, чтобы отдалить этот миг, а если повезет, избавить от этого мига человечество.

И это понимание делает еще более важной память о том времени и осмысление тех событий, в которых нам удалось поучаствовать. А наше Движение добавило историкам несколько событий и дат мирового исторического значения.

…Недавно я прочел список государственных праздников и официальных дат истории Казахстана. И вновь среди них не нашел 19 октября – день последнего испытания. День, когда полигон замолчал. Вместо этого продолжает свое календарное существование 1 декабря – день первого президента. Когда историческая память страны переполнена ложными фигурами и датами, необходимо бороться, защищая от них нашу историю.