«Мы не вышли из чатов. Мы живы»
- Подробности
- 1674
- 24.12.2023
- Андрей СЕРАФИМОВ, Катя ОРЛОВА
Российские адвокаты — о том, как изменилась их работа в военное время и помогает ли теперь политическим делам огласка
2023 год, пожалуй, стал одним из самых сложных для российской адвокатуры. Правозащитные организации были признаны иноагентами, нежелательными или вовсе ликвидированы, а самих адвокатов стали отправлять в СИЗО по надуманным обвинениям, а по факту просто за защиту политических заключенных. «Новая газета - Казахстан» поговорила с оставшимися в России адвокатами о том, каково сейчас работать с политическими делами, помогает ли таким кейсам огласка и сколько их коллег ушли из правозащиты к концу года.
Не ходите к СМИ
— Сотрудник [ФСБ] в день задержания порекомендовал нам не обращаться к правозащитникам и журналистам, намекнув, что так будет лучше для нас, — вспоминает один из первых разговоров со следователем девушка политзаключенного, которого задержали в одном из регионов России около полугода назад. В стране его преследуют по политической статье, но о деле не знает практически никто, кроме адвоката и нескольких правозащитников. Нам известны полные обстоятельства дела и имена героев, но редакция не публикует их, поскольку близкие задержанного опасаются, что это может повлиять на исход дела. При допросах силовики несколько раз намекали: без публикаций в СМИ приговор может быть мягче. Об этом говорит та же девушка задержанного.
Ее слова подтверждает и адвокат, который работает над этим делом, — она также попросила об анонимности. По словам адвоката, теперь публикации и огласка могут давать негативный эффект, хотя раньше ситуация была «противоположной»:
— Сейчас крайне противоположная ситуация. Хайп дает очень плохой результат: наказания [становятся] жестче, а процесс — хуже, — рассуждает адвокат в разговоре с нами. Она отмечает, что и до начала войны в Украине ситуация была «не очень хорошая», а теперь вообще появилась «общая тенденция» на ухудшение. Это касается дел всех категорий, а не только политических. Хотя в политических процессах, признается адвокат, работать сложнее всего: правовые нормы попросту не действуют. Отдельно она отмечает, что ей известно как минимум о пяти делах в Сибирском федеральном округе, которые до сих пор остаются непубличными в надежде на благоприятный исход. Нам не удалось подсчитать, сколько политических дел в России остается без внимания СМИ. В «ОВД-Инфо» рассказали нам, что огласка в политических делах приводит «к разным последствиям» и их не всегда можно отследить.
— Конечно, мы стараемся освещать как можно больше дел, особенно тех, где присутствуют акты насилия и развязанные руки силовиков. Но подзащитные по разным личным причинам не всегда готовы к огласке, и мы уважаем любой выбор в этом случае, — сообщили в «ОВД-Инфо».
Михаил Бирюков, адвокат и бывший следователь по политическим делам, говорит, что многие его коллеги из адвокатской среды считают, что огласка может «служить поводом» для наиболее жестких действий со стороны следствия и судей. У самого Бирюкова, признается он, нет однозначной позиции относительно того, помогает ли огласка в политических делах:
— Я, например, понимаю, что в Москве, вне зависимости от того, говоришь ты о деле или нет, наши суды выносят образцово-показательный приговор. И на приговор, который вынесет судья, не влияет публичность дела, — рассуждает Бирюков, отмечая, что в регионах «эти вопросы решаются по-другому». Он также говорит, что дела, например, по «фейкам» об армии — статья 207.3 УК — находятся на контроле Генпрокуратуры и решения по таким делам принимаются «на несколько ином уровне». Бирюков полагает, что вопрос публичности — это «личное дело каждого» и каждый из подзащитных выбирает стратегию сам. С этим соглашаются и в «ОВД-Инфо», отмечая, что каждый процесс индивидуален.
«Признание вины — единственная возможность»
Мы поговорила с другим адвокатом, который защищает одного из самых известных политзэков России. Этот собеседник отмечает, что «по крайней мере в Москве» появилась «колоссальная невозможность заключения договоренностей», а весь переговорный процесс между следствием и защитой «перестал работать». Это приводит к тому, что только выполнение требований следствия может помочь улучшить исход дела.
— Новых требований [от следователей] нет. [Остаются] всё те же требования: признание вины улучшит участь подсудимого, — рассуждает адвокат в разговоре с нами. Особенно по политическим делам, говорит юрист, отмечая, что единственным вариантом улучшить исход процесса остаются признание вины и отсутствие огласки. — Сейчас я точно могу сказать, что публичность и политические лозунги приведут в тюрьму на долгие годы по политическим кейсам. Признание вины и тихий процесс — единственная возможность оказаться на свободе скорее. Такова реальность.
По словам адвоката, «если выходить в паблик», итоговый срок всегда будет больше.
В последние годы в отношении работы российских адвокатов часто использовался термин «паллиативная помощь», подразумевающий, что они не могут помочь своим подзащитным, а только поддержать их и облегчить ситуацию во время судебного процесса. «Крестным отцом» этого термина себя считает адвокат Илья Новиков, которого лишили адвокатского статуса в июне этого года и против которого возбудили дело о госизмене.
Адвокаты Вадим и Мария в разговоре с нами тоже использовали этот термин. «Это всегда зависит от дела, — всё же уточняет Вадим. — Переквалификация обвинения на другую статью и уменьшение срока — это паллиативная помощь или все-таки еще реальная? Мне кажется, здесь нужно оценивать конкретно каждый кейс и каждое дело. Если мы говорим про дела о “фейках”, то там, что бы ты ни делал, результат будет предсказуем. Это на 100% будет наказание, связанное с лишением свободы. Вопрос только в том, насколько оно будет суровым — это будет пять или семь лет?»
«Договорняк» невозможен
Последние десятилетия судьи постепенно становились всё более «закрытой кастой», рассказывает адвокат Михаил Бирюков. По его словам, эта тенденция появилась еще при бывшей главе Мосгорсуда Ольге Егоровой, которая возглавляла главный московский суд почти так же долго, как Владимир Путин возглавляет страну, — с 2000 по 2020 год. При ней появился порядок, в котором представителем судьи всегда выступал секретарь суда, а судьи практически полностью дистанцировались от общения с адвокатами. Общение оставалось только в рамках судебного процесса, и там, говорит Бирюков, какое-то время еще имел место обмен мнениями. «За последние десять лет живое общение сократилось до минимума. Если раньше мы могли говорить с судьями, то теперь практически все судьи избегают личного общения с адвокатами, и мы общаемся обычно через помощников судей. Когда получается поговорить, обсуждаем только процессуальные вопросы, которые позволят нам минимизировать ущерб для наших подзащитных, не затягивать процесс и избрать оптимальный вариант поведения. Но даже это теперь огромная редкость», — подытоживает Бирюков.
Поэтому он считает, что сейчас «договорняк» между адвокатом и судьей по политическим процессам практически невозможен. «Не может быть договорных матчей в ситуации, когда команда играет в одни ворота и исход процесса предрешен, — объясняет он. — Тем не менее в тех политических процессах, в которых я участвую, судьи стараются максимально соблюдать все процессуальные нормы, приобщают к материалам все доказательства, которые мы предъявляем. Ни разу не прерывали выступления наших подзащитных по ВКС: яркий пример — дело Ильи Яшина, где формально судья мог прекратить трансляцию после нескольких предупреждений, но всё же дал ему договорить до конца. Поэтому я полагаю, что судебная система в России не безнадежна».
Адвокат Вадим рассказывает, что часто судьям в политических делах не нравится, когда на процессы приходят группы поддержки обвиняемых. «Для судей объяснимо наличие прессы на резонансных процессах, но, когда приходят сочувствующие, я вижу с их стороны совершенно другое отношение», — говорит он.
«Может быть, они сами где-то накосячили?»
В середине октября Басманный суд Москвы отправил в СИЗО троих адвокатов политика Алексея Навального: Вадима Кобзева, Игоря Сергунина и Алексея Липцера. Их обвинили в участии в экстремистском сообществе: якобы они помогали Навальному руководить им. Теперь за это защитникам грозит до шести лет колонии. Двое других адвокатов политика — Александр Федулов и Ольга Михайлова — были вынуждены срочно уехать из страны, чтобы не оказаться в тюрьме. За ними обоими до самой посадки на самолет велась слежка, а видеозаписи отъезда публиковались в провластных СМИ, например, в Russia Today.
В июне правозащитный проект «Агора» признали нежелательной организацией, теперь сотрудничество с ним уголовно наказуемо — за это можно получить до десяти лет колонии. В этом году в реестр иноагентов также продолжили вносить другие правозащитные организации — например, «Школу призывника», «Команду против пыток», «СК SOS». И всё же адвокаты продолжают работать по политическим делам.
«Большинство моих коллег уже даже немного пришли в себя от шока после ареста адвокатов Навального и продолжают работать в прежнем режиме, — рассказывает адвокат Михаил Бирюков, защищающий в том числе Илью Яшина. — И, наблюдая чаты правозащитных организаций, я вижу, что готовность адвокатов вступать в политические процессы, выезжать по политически мотивированным задержаниям абсолютно не снизилась. Количество участников правозащитных чатов не сократилось. Никто не вышел из чатов. И это радует. Мы продолжаем работать. Мы живы».
«Адвокаты вздрогнули, многие испугались, — рассказывает защитница из Москвы Мария (имя изменено). — На меня это не повлияло в [решении] о том, участвовать или нет. Я как защищала, так и буду защищать. Кто, если не мы? Тех коллег, кто ушел [из правозащиты], мало, в основном они уехали за границу».
Региональный адвокат Вадим признается, что арест адвокатов не был неожиданностью и «все прекрасно понимали, что что-то подобное может произойти». «Просто никто не хотел верить, что произойдет так быстро, — продолжает он. — После первого шока мы как юристы пытались понять, что эти адвокаты могли сделать не так, — пока еще не было понятно, с чем связано обвинение. Я сам себе задавал дурацкий вопрос: может быть, они сами где-то накосячили? Думаю, это просто защитная реакция. Хотя сейчас в целом Уголовный кодекс стал такой книжкой, где выбирают любой состав и по нему сажают человека. Так же, как блюда в меню выбирают».
После ареста адвокатов, говорят защитники, некоторые из них пересмотрели практики общения со своими доверителями по политическим делам. «Такое происходит впервые в российской практике, что три адвоката, работающих по политическим делам, оказываются обвиняемыми, — говорит адвокат Михаил Бирюков. — Поэтому, конечно, это заставило многих коллег пересмотреть и протоколы общения со своими подзащитными, и обмен информацией с ними, и вопросы конфиденциальности этих отношений».
Другой защитник Андрей (имя изменено), также занимающийся политическими делами, рассказывает, что на одном из процессов по делу о «военных фейках» в перерыве судья отозвала его и предложила не зачитывать свидетельства о войне в Украине, которые тот хотел приобщить к делу, — чтобы не рисковать. «Потом в процессе она просто молча приобщила эти документы без оглашения», — добавляет он.
«Потери адвокатов, которые мы понесли, трудно восполнимы»
В апреле из России пришлось уехать еще одному адвокату Навального Вадиму Прохорову, защищавшему также Илью Яшина и Владимира Кара-Мурзу. «За несколько дней до оглашения приговора [Владимиру Кара-Мурзе] я покинул Россию. Сейчас пока нахожусь за пределами России. Как прокурор, так и судья по разным основаниям заявили, что необходимо не только отчислить [меня] из адвокатской палаты, но и обдумать вопрос о возбуждении уголовного дела. Также я получил через одного из политиков предупреждение о возможном интересе со стороны одного из заместителей генерального прокурора, который как раз курирует наше дело», — рассказал Прохоров в интервью русской службе «Голоса Америки». Кроме него, Россию покинули еще десятки адвокатов, защищавших преследуемых по политическим мотивам людей. Среди них — Дмитрий Захватов, Михаил Беньяш, Евгений Смирнов, Валерия Ветошкина и другие.
«С начала войны релоцировались и больше не могут работать очно в России порядка 50 защитников», — рассказывает менеджер по работе с юристами «ОВД-Инфо» Иван Вторюшин. При этом, утверждает он, адвокаты пока не перестают работать с «ОВД-Инфо» — туда даже приходят новые люди: «Больше приходит новых [адвокатов], чем уходят. Уходят единицы, посчитать точно не смогу, но за 2023 год порядка десяти защитников. Причины разные, но основные две: риски работы в России и релокация. Например, после истории с адвокатами Навального один адвокат отказался работать с нашими делами из-за риска быть преследуемым за защиту политических активистов».
«Уехали очень многие адвокаты, которые работали по политически мотивированным делам, и их отсутствие ощутимо. Для меня — невосполнимо, — говорит адвокат Михаил Бирюков. — С другой стороны, я вижу, что всегда находятся люди, которые готовы вступить в дела такого рода. Но, к сожалению, эта категория дел требует и особой выдержки, и особого опыта, и особого подхода. Поэтому потери адвокатов, которые мы понесли, трудно восполнимы».
В октябре «Коммерсант» рассказал, что правительство предложило лишать статуса уехавших адвокатов, если они больше года находятся за границей. В пояснении палаты адвокатов со ссылкой на Минюст было сказано, что есть случаи, когда российские адвокаты выезжали в иностранные юрисдикции, «в том числе в недружественные России государства», и продолжали свою деятельность, «в том числе направленную на подрыв доверия к институту адвокатуры».
Адвокатура вне политики
В 2002 году, во время проведения масштабной судебной реформы, Владимир Путин подписал закон «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации». После этого была создана и в 2003 году провела первый съезд Федеральная палата адвокатов — орган адвокатского самоуправления, который должен был стать связующим звеном между адвокатами и государством: защищать их интересы, следить за отношениями между ними и доверителями, представлять на уровне госорганов. Главой ФПА является ее президент — за 20 лет существования палаты он менялся только трижды.
Со временем в ФПА и у части адвокатского сообщества стало формироваться мнение, что адвокатура должна быть вне политики. Одна часть корпорации считает, что адвокаты не должны высказываться о политике и участвовать в акциях солидарности, а должны действовать строго процессуальными методами. Другая часть отвечает, что политику нельзя игнорировать, поскольку она напрямую влияет на саму профессию и работу адвоката. Дискуссия стала настолько широкой, что издание «Адвокатская улица», которое освещало происходящее с российской адвокатурой и закрылось после признания иноагентом, даже объединило все связанные с этим события в одну хронику — и следило за ними на протяжении нескольких лет.
Но в феврале 2022 года, в ответ на вторжение России в Украину, в Совете ФПА случился настоящий раскол именно из-за политики: 27 февраля девять членов Совета призвали «прекратить военные действия и начать мирные переговоры». На следующий же день 11 других членов Совета выпустили обращение уже в поддержку «спецоперации России в Украине», оно начиналось со слов: «Адвокатура вне политики. Но едина со своей страной и своими гражданами». Затем оба этих письма были удалены с сайта палаты. После начала первой волны мобилизации адвокаты попросили ФПА обеспечить бронь, но всё, что смогла сделать палата, — это обратиться за разъяснениями в Минюст и Минобороны.
Тем не менее некоторые адвокаты считают, что сейчас ФПА делает всё, что в ее силах. «Полагаю, что ФПА неоднородна в своем составе, мы это видели по заявлениям, связанным с началом войны, — говорит адвокат Михаил Бирюков. — В случае ареста адвокатов позиция представляется мне достаточно взвешенной, представители ФПА были на арестах, на обысках. Выступать с радикальными заявлениями политически мотивированного преследования в ситуации, когда дела являются закрытыми, мы не имеем права. Следствие делает вряд ли возможной иную реакцию Федеральной палаты адвокатов».
Поляризация есть не только среди членов Федеральной палаты, но и среди самих адвокатов. Часть из них довольно радикально настроена по отношению к защитникам, занимающимся политическими делами. «Адвокатское сообщество всегда было довольно разнообразным и в некотором смысле полярным по разным вопросам. Я до сих пор вижу, как некоторые безумные коллеги находят любые поводы для того, чтобы наехать [на адвокатов в правозащите] по тем или иным предлогам. Я сам становился объектом подобных публикаций от коллег, — рассказывает региональный адвокат Вадим (имя изменено). — Просто моя ассоциация с некоторыми из правозащитных организаций стала поводом, наверное».
Другая защитница из Москвы рассказывает, что некоторые приходящие к ней за помощью клиенты и вовсе отказываются от совместной работы, когда узнают, что она работает по политическим делам. «Они обращаются сначала по рекомендациям, как к специалисту, а потом выясняют, что я защищаю украинцев и тех, кто против войны, и отказываются от меня», — говорит она.
С февраля 2022 года адвокатское сообщество, которое на протяжении многих лет пыталось избежать политизации, стало еще более закрытым и атомизированным. «Адвокаты вообще перестали обсуждать проблемы, не связанные с сообществом, — объясняет Вадим. — Мнение о том, что адвокатура — это институт гражданского общества, потихонечку вовсе уходит или трансформируется. Почти никакой общественно-политической дискуссии в профессиональном сообществе сейчас невозможно себе представить. Есть генеральная линия, заключающаяся в поддержке “спецоперации”, и есть те, кто ее поддерживает: их голоса, конечно, слышны, но им никто не может возразить».
И всё же некоторые адвокаты считают, что палата адвокатов и не должна особенно сильно им помогать. «Огромный плюс Федеральной палаты адвокатов в том, что она как минимум не повторила путь советской адвокатуры, вытеснившей из профессии блестящих российских адвокатов, правозащитников. Поэтому у меня в этом плане нет никаких претензий к Федеральной палате адвокатов», — говорит Михаил Бирюков.
Цензура со стороны государства и репрессивные законы, принятые после начала войны, привели и к росту самоцензуры, рассказывают адвокаты. «Я могу честно признаться в том, что у меня максимально увеличился уровень самоцензуры, — делится адвокат Вадим, ведущий в том числе и политические дела. — Дошло до того, что я стараюсь не давать вообще никаких интервью, а если и даю, то слежу, чтобы это были не иностранные агенты. Мне всегда стыдно в этом признаваться, но мне не хочется привлекать к себе лишнее внимание».
Бирюков в целом считает, что положение адвокатского сообщества сейчас и близко не похоже на то, что было в СССР, — и это его радует. «Передо мной пример 1937 года, когда из 700 московских адвокатов, тогда это называлось Московской коллегией защитников, были сразу арестованы и расстреляны 70 человек. Каждый десятый, — рассказывает Бирюков. — Если будет принято политическое решение об уничтожении института адвокатуры как такового, будет безразлично, какие протоколы безопасности используют адвокаты. Институт адвокатуры тогда не спасет ничто. Страх по поводу индивидуальной безопасности — это нормальная реакция каждого человека и каждого адвоката, но мы не способны противостоять политическому решению об уничтожении адвокатуры как политического и правового института. И, наверное, не стоит бояться тех явлений, которым мы не можем противостоять. Нужно жить и работать».
