«У нашей семьи всё нормально, повезло нам очень»
- Подробности
- 1563
- 20.11.2023
- Алла СЛАДКОВА, специально для «Новой газеты - Казахстан», фото автора
Старшему сыну Гречкиных на войне в Украине оторвало ноги, младшего — тоже вернувшегося с фронта — подозревают в убийстве пенсионера. История простой ставропольской семьи
— Артёмка приехал в марте с Украины, — рассказывает Наталья Гречкина, мама российского военнослужащего. — Хотел снова туда поехать, куда-то на Запад, я не выговорю это название. Мы не пустили. А через две недели милиция забрала его. Говорят, ограбил и убил. Как? У него были деньги, он 300 тысяч привез. Всё больше дома он был, мы ему кобылку купили. В тот день он говорит: «Мамочка, можно я на кобыле покатаюсь?» Она вредная была, поэтому я попросила, чтоб потихоньку. Три пацана к нему в гости пришли. Я их первый раз-то и видела. Вот они взяли коней и поехали. Я на огороде копалась, смотрю — опера приехали, спросили, где Артём. Ну я объяснила, где он есть. А потом пацаны пригоняют коней и говорят: «Артёма посадили, всё, его забрали». Больше я Артёма не видела. То он хотя бы звонил, а вот уже месяца полтора-два связи с ним нет…
Бекешевка
От курортного города Ессентуки до станицы Бекешевская Ставропольского края (местные называют ее Бекешевкой) около часа езды. С каждым километром горы вдалеке становятся всё выше, а дома всё невзрачней и беднее. В самой станице живет меньше трех тысяч жителей, но расстояние между дворами так велико, что пешком ее не обойдешь. Несколько магазинов, школа, детский садик, дом культуры и две библиотеки — больше тут сходить некуда.
В новости Ставропольского края Бекешевская попадает редко: пожар пшеницы в поле, подтопление, ремонт автодороги по улице Пятигорской… Но в конце лета про станицу писали уже даже федеральные СМИ, тревожное: 22-летний местный житель, ранее осужденный за «насильственные действия сексуального характера», уехал из-под административного надзора на войну в Украину, вернулся и убил 71-летнего пенсионера в соседнем СНТ при попытке ограбления.
Пыльный пазик со скрипом тормозит возле старенькой потрепанной остановки — конечная, центр Бекешевки. Вместе со мной из маршрутки выходят три пенсионерки. Пытаюсь узнать у них, где живут родители парня из новостей. Задача усложняется тем, что про подозреваемого в первых новостях сообщалось совсем мало: 22 года, ранее судим, недавно вернулся с СВО. Фамилия и имя наемника в телеграм-каналах появится чуть позже.
— Не знаю, не видели, не слышали, — надменно отвечает мне пожилая дама в цветастом сарафане. Ее товарка пытается мне что-то сказать, но женщина в сарафане шикает на подругу, затем снова обращается ко мне, поджав губы так сильно, что кажется: пенсионерка переживает за свой же язык, который может сказать что-то лишнее. — Нам проблемы не нужны. И вообще мы за своей жизнью следим, а не во двор к соседу заглядываем. До свидания, нам некогда тут с вами языком молоть.
Напротив остановки — тесный магазинчик, такие в небольших деревнях являются главными трансляторами всех новостей и сплетен. Иду пытать удачу туда. Внутри мужчина неопределенного возраста под руку с дамой хором уговаривают продавщицу продать им похмельный набор. Замученным голосом продавщица объясняет: алкоголь под запретом, сегодня же праздник — 1 сентября, день знаний. Пара настаивает, девушка за прилавком устало кивает на камеры и разводит руками. Мужчина подмигивает и шепчет: «Давайте я спиной камеру закрою», продавщица закатывает глаза. Кажется, что «эта музыка будет вечной».
— Если не в Бекешевке убил, а где-то по соседству, то кто именно — сказать сложно, — отвечает на мой вопрос о тех событиях мужчина, глубоко перед этим подумав. — А так-то постоянно где-то кого-то это самое… И че, про всех писать теперь?
Метрах в двухстах от магазина — нарядная толпа тех, кто уже и отправил, и встретил детей со школы, но до сих пор отмечает это дело, невзирая на постановление губернатора Ставрополья. Люди словоохотливы, но понимают, о ком идет речь, не сразу.
— Это тот, который своего отчима убил, может?
— Да нет, он бы когда успел освободиться и вернуться? Говорят же, с войны приехал.
— А не тот, который по пьянке зарезал приятеля? Или он всё еще сидит?
— Да это Наташкин сын, он вместе с отцом на Украину ездил.
— Так ему ноги оторвало, вроде он в госпитале. Он же сидел за убийство, его с тюрьмы и забрали туда.
— Так это старший, а вернулся с войны и убил — младший.
— Девушка, вы бы лучше ехали отсюда, по-хорошему, — отводит меня в сторону мужчина в спортивном костюме. — Видите, какие у нас люди сердобольные, быстро поняли, о ком вы, и даже объяснили, куда ехать. У нас хорошие люди. И хорошая станица. И я не хочу, чтобы про Бекешевку писали, что тут убивают и насилуют. Это везде так. И после СВО, и до СВО, и вообще… Особенно по пьяни. К нам-то чего прицепились? Про других новости пишите, про нас не надо.
Коля «без ноженек»
Добротный зеленый забор и ветвистый дуб скрывают от глаз покосившийся домишко с полустертой краской и местами облезшей штукатуркой. Заметив, что я топчусь в нерешительности у забора, из соседних ворот выходит любознательная соседка — на фоне ее добротного ухоженного дома жилище Гречкиных сильно проигрывает.
— Бедовая семья, тяжеленько с ними, — сходу выдает характеристику Гречкиным пожилая соседка. — Наверное, понимаете… Нет, про Кольку с Наташкой ничего не скажу. Там и огород, и скотинка. Всякое бывает, всё как у людей. Но сыны у них — ох, бедовые. Ох, трудно с ними было. Сейчас вот нет их — и спокойно. Бог знает куда сынки делись, в тюрьме, наверное, снова или воюют. А куда еще у нас? Я в центр не хожу, новостей не знаю, напрямую как-то не спрашивала — да зачем? Ихнее дело, нет и нет их — и за стеночкой тишина.
Когда я вхожу в их калитку, Наталья Гречкина во дворе. Она встречает меня на удивление радушно. Потом я понимаю: женщине просто хотелось выговориться хоть перед кем-то. Она приглашает меня в дом, и я вижу, что внутри каждый предмет, будь то тарелки, кастрюли, мебель и даже клеенка на столе, буквально кричат о безнадеге в доме. Обстановка скудная, но видно, что хозяйка, как могла, попыталась создать в доме хоть какое-то подобие уюта. За окном — бескрайний огород с аккуратными рядами грядок, в котором даже с лупой не найти сорняков, и просторный сарай, намекающий на большое хозяйство.
Женщина с гордостью представляет меня угрюмому мужчине в яркой голубой майке и растянутых трениках — главе семьи Николаю Гречкину. Дескать, вот, приехали про сыновей наших писать. Николай молча кивает мне. Он и дальше будет молчать. За весь наш разговор я от него услышу лишь несколько скупых слов.
В семье Гречкиных — почти как в сказке: три дочки и три сына. Все мужчины в семье, включая отца, были в Украине. Наталье Гречкиной 58 лет, но выглядит она куда старше. Наталья улыбается мне какой-то вымученной виноватой улыбкой. В глазах — застывшая скорбь и усталость. Только когда рассказывает про девятерых внуков («я — бабушка богатая»), во взгляде на секунду вспыхивает не радость — надежда. И сразу гаснет.
Один сын Гречкиных, средний, живет по соседству, но про него женщина говорит мало и неопределенно: «Работает по дому, да нам помогает иногда». Когда я села расшифровывать свои записи, я поняла, что даже его имени она не называет. Со ее слов, он ездил в Украину «в самом начале»: якобы был добровольцем, возил гуманитарку. На все уточняющие вопросы Наталья не отвечает, пожимает плечами, а глава семьи Николай бросает короткое: «Уж что делал — это его дело, мы с расспросами не лезли».
Зато про старшего сына, 27-летнего Коленьку, Наталья готова говорить бесконечно — сейчас он главная гордость семьи. С войны Николай вернулся героем — с медалями и грамотой от «президента» ЛНР Луганска, но «без ножечек».
— Я его полгода ждала с Украины, этого сыночка, он без ножечек пришел. Ножек по колено нет. Скоро уже привезут из госпиталя, на протезах, — мы его ждем как не знаю кого, — восклицает Наталья.
Девять лет назад Николая осудили за убийство: «Был не в том месте, не в то время».
— Коля с тем мужчиной дружил, он последний кусочек хлеба был готов ему отдать, — рассказывает Наталья. — 15 декабря это было, мы просто дома с ним поругались. Он пошел к этому мужчине, там их было 12 человек, они пили-гуляли. А срок потянул один мой сын.
— Потому что в стране у кого нет денег, тот и виноват, тот и сидит, — вступает в разговор отец семейства Николай Гречкин.
— Он не убивал, понимаешь? — продолжает Наталья. — [У остальных] были деньги, чтоб откупиться. Мы тоже наняли адвоката, тоже хотели заплатить адвокату. Но она когда дело посмотрела, сказала: «Копеечки даже не возьму, потому что здесь на него [на сына Николая] очень много, он будет сидеть». Мы потом привезли вещи еще одного человека, все в крови, отдали их следователю. А следователь моему мужу ответил: «Так ты хочешь сидеть? Ты сядешь вместе с сыном. Забрал вещи и уехал отсюда. Я их не видел, ты меня не видел и с тобой мы не разговаривали». Вот какой нам был ответ. И мы больше ничего не делали.
Суд дал Николаю десять лет, из них он отсидел восемь. В колонии мужчина был завербован в ЧВК «Вагнер».
Сейчас Коля Гречкин находится в госпитале под Москвой — ждет протезы. На старшего сына у матери большие надежды — она надеется, что он вернется и будет помогать ей с большим хозяйством.
— Ножки, что потерял... ему протезики поставят, научится ходить, — уверена она.
Добавляет с гордостью:
— У него шесть медалей, сам президент Луганска лично его грамотой награждал. Он сам сказал: «Мама, я приду, буду хозяйством заниматься». Самое главное, что живой. Что не в цинковом гробу. Вот был он в ЧВК, и с ними там обращались как с вольными людьми. Коленька говорил: «С нами пацаны были, они с воли пришли, не осужденные были. Так командиры с нами со всеми обращались одинаково, не обижали». Обращение было там очень хорошее.
Артём
Историю младшего сына Артёма уже приходится из Натальи вытягивать, и складывать, как пазл.
Еще ребенком мальчик попал в интернат. «Забрала опека» — так описывает это событие Наталья. Тут же божится, что не в пьянке дело было, просто «не понравились им, видите ли, условия».
— А что, плохие условия? — недоумевает Наталья. — Сами посмотрите, нормально живем, всех детей так вырастили.
Когда мальчика удалось вернуть из интерната в семью, что-то в нём уже поломалось. По словам Натальи, Артём стал замкнутым и забитым. Женщина предполагает, что над Артёмом в интернате издевались старшие, но что именно с ним происходило, женщина толком не спрашивала, потому что «всё равно бы не рассказал».
А дальше Артём пошел по стопам старшего брата: ему довелось посидеть и в колонии для несовершеннолетних, и во «взрослой» тюрьме. В 16 лет парень получил шесть лет за насильственные действия сексуального характера в отношении несовершеннолетнего. Что случилось на самом деле — никто толком не знает (приговоры по подобным делам не публикуются). В поселке одни говорят, что Гречкин «мальчонку хотел изнасиловать», но по каким-то причинам не довел задуманное до конца. Другие, напротив, утверждают, что Гречкин, сам еще подросток, всё-таки успел надругаться над ребенком.
— Не знаю, получилось или нет, свечку там, слава богу, не держала, — рассказывали мне в селе. — Знаю только, что уголовное дело завели только через полгода. То ли мальчишка долго матери не говорил, то ли семья мальчика хотела решить конфликт полюбовно, но почему-то не вышло.
Сами же Гречкины характеризуют ту историю словами «дело темное».
— Я не верю матери этого пацаненка, — объясняет Наталья. — Я эту мать десять лет назад побила, прихватила (поймала на измене. — Прим. ред.) со своим мужем — и побила. Мы не разговариваем вот уже десять лет. В один прекрасный день муж этой женщины прибегает к нам с вот таким ножом. Я ничего не поняла. У нас еще дочка младшая маленькая была, ее чуть до смерти не запугали. Что делать? Я к Артёму — он вступился. Прошло полгода, нас вызывают в Следственный комитет. Мы духом не ведаем, из-за чего. Нам говорят, что полгода назад мой сын хотел… как бы сказать… Изнасиловать ихнего сына, вот. Ты мать, полгода прошло. Ты куда смотрела полгода? Я на судах этот же вопрос задавала, говорила судье: «Я не оспариваю, мог он это сделать, не мог... Но полгода прошло. Ты мать, ты почему сразу не заявила?» А потом пошли разговоры, что эта мать вроде бы хотела, чтобы мы ей свой дом отдали, — она на квартире жила, ей жить негде было. Мне свекровка-покойница говорила, когда уже суд прошел, когда по станице разговоры о квартире пошли: «Наташ, да отдала бы ты эту хату, мы бы другую купили». Но ведь про квартиру сказали уже после суда. Я бы не держалась за эту хату, чем ребенку жизнь портить.
Артём отсидел пять с половиной лет. В прошлом году вернулся в станицу и должен был раз месяц отмечаться в местном отделе полиции. И в октябре через местное отделение казачества вместе с отцом вступил в батальон «Терек». Оба они уехали добровольцами на войну.
Уже через месяц Николай-старший вернулся домой.
— Муж денежек нам привез тогда, ну а больше я его не пустила. У нас такое хозяйство — одна я его не потяну, годы уже не те. Овцы, кони, коровы, козы, свиньи… Во-вторых, тут в Бекешевке у нас четверо внуков, тоже помогать надо. Так что я мужа больше не пустила, всё, дома нужен. А Тёмочка полгода пробыл на Украине.
Артём вернулся домой в конце марта. И буквально через две недели к Гречкиным приехали оперативники с обыском. По версии следствия, Артём Гречкин убил 71-летнего пенсионера при попытке ограбления.
— Мы ничего не знаем, сын уже полтора месяца не выходит на связь, — продолжает Наталья. — Знаю, что в СИЗО, в Ставрополе. Когда последний раз звонил, говорил, что его должны в Москву перевести. Не знаю даже, где он сейчас находится. Я не верю, что он делал то, в чем его обвиняют. Понимаете, милиция, если на одного «запала», значит он всегда будет сидеть. Даже по телевизору я смотрела: один адвокат выступал и говорил: в зоне [сидит] 99% невинных. Артёмка с деньгами приехал, у него 300 тысяч с собой было. Он там [в Украине] не тратил, всё откладывал. Зачем ему грабить кого-то? Еще и убивать?
Сообщение об убийстве, виновников которого еще даже не осудили, наделало много шума в соцсетях. Это особенно мучает Наталью.
— Ой, в интернете уже всякое собирают, что Артёмка чуть ли не под домашним арестом был, куда, мол, милиция смотрела, — продолжает женщина. — А что милиция? Охранять его должна? Он вольный человек уже, свое отсидел. Что отмечался, то да. Но он, уехав на Украину, ничего не нарушил. А сплетни пошли, что он от суда сбежал, наваливают, что его вообще судить должны были за убийство, тьфу!
Сигналит машина, и Наталья выбегает во двор. Приехал участковый, собрать информацию о семье для Следственного комитета. Пользуюсь случаем и спрашиваю у сотрудника полиции, что он думает про это дело.
— Я не знаю подробностей, это в СК и не моя компетенция, — начинает полицейский. — Но тут семья такая... Наследили достаточно. А мать есть мать.
«Кто-то же должен это делать»
— Вы о чём думали, когда были там, на линии фронта? — спрашиваю я у Николая, который весь наш разговор с его супругой молча курил одну сигарету за другой.
— Не знаю, о чём думал. Когда закончится всё это.
— Извините, спрошу прямо: вы людей там убивали?
— Мне повезло. Я в охране был.
— А ваши сыновья?
— Бог его знает. Кто-то же должен это делать.
— Зачем?
— Ну а если всё так оставить, что дальше будет?
— А что будет?
— Плохо.
— Вот смотрите: ваш сын, который на протезах вернется, — стоило оно того?
— У него своя голова на плечах есть.
— А за что вы воевали?
— За страну. Я не знаю, как это объяснить, — просто надо и всё. Я мужик, я должен.
Николай заталкивает дотлевающую сигарету в пепельницу, кивает мне вроде как на прощание, резко встает и уходит из дома, бросив напоследок: «Вы с женой поговорите еще, может, у нее получится объяснить. Хотя она тоже не всё понимает. Совсем не понимает». В пороге Николай встречается с женой, которая вернулась после разговора с участковым. Глава семьи глазами показывает Наталье на меня: дескать, твой гость, ты и разговаривай.
— Знаете, мои сыны все живы. Живы! — восклицает Наталья. — Лучше пусть в тюрьме они будут, пусть Артёмка там дальше голодный будет. Знаете, как кормят там? Но зато живой… У нас многие ушли на Украину. Только с зоны четверо ушли. А всего с деревни трое вернулись, троих привезли в цинковых гробах. Но хоть привезли. У моей дочки кума — вот у той муж пропал без вести. Только пропал — карточку с его зарплатой сразу заблокировали. Я вообще не понимаю, как это можно? Так что у нашей семьи всё еще нормально, повезло нам очень.
