«Сегодня каждый российский адвокат должен иметь собственного адвоката»
- Подробности
- 14456
- 15.01.2025
- Мира ЛИВАДИНА, специально для «Новой газеты - Казахстан»
Как приговор защитникам Навального отразится на профессиональном сообществе и на тех, кого они представляют, — обсудили с бывшим судьей и следователем, а ныне адвокатом Дмитрием Довгием.
17 января в Петушинском районном суде Владимирской области, как ожидается, будет оглашен приговор по резонансному уголовному делу последних лет: в отношении адвокатов Алексея Навального, погибшего почти год назад в колонии при юридически так и не выясненных обстоятельствах.
На момент смерти политика адвокаты уже 4 месяца находились под стражей по обвинению в «участии в экстремистском сообществе». В конце 2024 года прокуратура в ходе прений попросила назначить им сроки, близкие к максимально возможным по этой статье: Вадиму Кобзеву — 5 лет и 11 месяцев, Алексею Липцеру — 5 лет и 10 месяцев, Игорю Сергунину, согласившемуся частично признать вину, — 5 лет и 6 месяцев.
Адвокатов задержали в октябре 2023 года. Обвинение в участии в «экстремистском сообществе» не выдерживало никакой критики. И потому, что в признанном в России экстремистским Фонде борьбы с коррупцией (основан Навальным) никто из адвокатов никогда не работал и даже формально не состоял. И потому, что была уж слишком очевидна цель этого давления на адвокатов: лишить Навального защиты и возможности координировать свою позицию с соратниками и друзьями, и в конце концов сломить его волю. Не сломили. И убили.
Как выяснилось уже во время суда над адвокатами, их несколько лет «вели» оперативные сотрудники, нарушая право на конфиденциальность общения защитников с клиентом: снимали их встречи в тюрьме. Никакого криминала в беседах не было. В основу обвинения лег сам факт адвокатской работы — встречи и разговоры с доверителем.
Последствия «адвокатского дела» еще предстоит оценить. Что точно: это дело уже ударило по и так разобщенному и раскромсанному адвокатскому сообществу страны. Часть профессионалов вынуждена была уехать. Юристы, готовые браться за чувствительные дела, сегодня много раз подумают. Число тех, кто осмеливается защищать политических, сокращается. Работая и живя в России, они работают практически анонимно и не общаются с медиа. Цель одна: не навредить клиенту и продолжать работу без угрозы попасть под уголовку. Только два десятка юристов и правозащитников смогли приехать 10 января к Петушинскому суду (сам процесс проходит в закрытом режиме), чтобы выразить свою солидарность с адвокатами Липцером, Кобзевым и Сергуниным, когда те выступали со своим последним словом.
О профессии адвоката в России сегодня, девальвации закона и, конечно, о деле защитников Навального мы поговорили с Дмитрием Довгием, кандидатом юридическим наук (по специальности уголовное право и криминология), в прошлом следователем, судьей, руководителем Главного следственного управления СК, в настоящее время — адвокатом.
— Дмитрий, вы следите за делом против адвокатов Навального? Чем оно показательно?
— Я, как и большинство лиц, относящихся к корпорации адвокатов, наблюдал за закрытым процессом в Петушинском суде, исходя из тех скудных сведений, которые мне удавалось получить из независимых медиа. Поэтому мое мнение опирается только на СМИ. Плюс на разговоры с коллегами, которые знают об этом деле чуть подробнее. Естественно, с материалами дела я не знаком.
Показательно дело, во-первых, тем, что процесс закрыли. Причины закрытия, на мой взгляд, далеки от закона, поскольку дело не касается преступлений против половой неприкосновенности, сами обвиняемые не являются несовершеннолетними, ну и, наконец, они не обвиняются в преступлениях, связанных с государственной тайной. Закрытие процесса может свидетельствовать лишь о том, что веских доказательств вины адвокатов в том, в чём их обвиняют, — участии в экстремистском сообществе, — нет. И таким образом власти просто решили скрыть от общественности, что доказательная база пустая.
С моей точки зрения, в этом деле нет события преступления. И адвокаты во взаимоотношениях со своим клиентом Навальным действовали в рамках закона об адвокатуре и адвокатской деятельности в РФ, ничем этот закон не нарушив.
От родных Навального недавно стало известно, что оперативно-розыскные мероприятия в отношении Липцера, Сергунина и Кобзева осуществлялись в течение длительного времени, исчисляемого годами. Если оперативные органы действительно считали, что в действиях адвокатов есть состав преступления, они обязаны были эту противоправную деятельность немедленно пресечь и задержать указанных лиц на выходе из следственного изолятора с теми документами, которые они якобы выносили от своего клиента. Но подобных задержаний не происходило. То есть органы продолжали фактически присутствовать при конфиденциальном общении адвокатов со своим клиентом. Из чего я делаю вывод, что сотрудники этих органов фактически провоцировали адвокатов на совершение правонарушения (преступления — с точки зрения оперативных служб), хотя провокация преступления прямо запрещена законом об оперативно-розыскной деятельности. Но кому это когда мешало? Большинство уголовных дел, по которым людей задерживают в результате оперативного эксперимента, как правило, сопряжено с провокационными действиями либо самих лиц, осуществляющих ОРМ, либо граждан, которые действуют с провокационной целью по указанию оперов. Согласно разъяснениям пленума Верховного суда РФ, состав преступления в действиях задержанных таким образом лиц отсутствует как раз в связи с подстрекательством сотрудников правоохранительных органов. В ситуации адвокатов Навального отсутствует таким образом, на мой взгляд юриста, не только событие, но и сам состав преступления.
— 17 января огласят приговор. Ваши прогнозы?
— Как бывший судья я не могу отвечать на это вопрос: неэтично обсуждать это до решения суда как раз именно потому, что такие прогнозы могут вредить подсудимым.
— Если им дадут столько, сколько запросила прокуратура (почти по 6 лет), есть ли у них шансы на УДО?
— Согласно российскому УК, к адвокатам Липцеру, Сергунину и Кобзеву, безусловно, может быть применено условно-досрочное освобождение либо замена неотбытой части срока более мягким видом наказания. Это возможно после отбытия не менее половины назначенного срока. Плюс не забываем, что срок содержания в СИЗО с момента их ареста в октябре 2023 года и до момента вступления приговора в силу будет засчитан из расчета один день нахождения в СИЗО за полтора дня лишения свободы.
— А тот факт, что они уже внесены в перечень Росфинмониторинга как экстремисты?
— Этот факт на возможность подачи заявлений на УДО не влияет. Но как поступят суды на месте (в регионах, где каждый из осужденных будет отбывать срок) в конкретно-сложившихся обстоятельствах — предвосхитить невозможно.
— На ваш взгляд, почему российское адвокатское сообщество в целом молча наблюдало за происходящим с коллегами?
— Меня всё же порадовало, что достаточно много адвокатов по своей инициативе 10 января 2025 года приехали на последнее слово подсудимых — порядка 20 адвокатов. Каждый по своей личной инициативе. Это много! И говорит о том, что каждого из этих людей волнует не только судьба отдельных Липцера, Кобзева и Сергунина (хотя и их в первую очередь), но и судьба всего адвокатского сообщества в дальнейшем. Ведь что показало это дело? Что теперь ни один из адвокатов не может быть на сто процентов уверен в том, что обеспечивается предусмотренная законом конфиденциальность его встреч с клиентом в СИЗО, что их разговоры не записываются, и что в дальнейшем сам адвокат не окажется за решеткой по тому же обвинению, что и его доверитель. Теперь такой гарантии ни у кого из адвокатов, работающих в России, нет. Поэтому 10 января в суд приехали исключительно лишь 20 смельчаков.
Всё время, пока длилось следствие, а потом суд, меня удивляло отсутствие жесткой реакции на посадку Алексея Липцера, Владимира Кобзева и Игоря Сергунина со стороны органов адвокатского сообщества в лице Федеральной палаты адвокатов и палаты адвокатов тех субъектов, в которых защитники осуществляли свою деятельность.
По моему мнению, должностным лицам эти адвокатских образований необходимо было бить во все колокола: обращаться к уполномоченному по правам человека, в Минюст, в администрацию президента, в прокуратуру, поднимать вопрос на обсуждениях в Совете Федерации, готовить поручительства в суд при аресте, продлении ареста, и при рассмотрении дела уже по-существу. Мне неизвестно, чтобы какие-либо из этих действий были предприняты. Во всяком случае, об этом нигде не сообщалось. Я не наивный. Понятно, что такие обращения не принесли бы в современных реалиях желаемого результата: власть к адвокатскому сообществу не прислушалась бы. Но, по крайней мере, сидящие адвокаты чувствовали бы корпоративную поддержку. А это очень важный психологический фактор.
Словом, остается только сожалеть, что другие адвокаты в ситуации угрозы привлечения к уголовной ответственности не будут хоть в какой-то мере защищены и поддержаны своими коллегами. Тем более что в данном случае адвокатов обвиняют в преступлении, которое они якобы совершили, осуществляя свою профессиональную деятельность. Их не обвиняют в бытовых преступлениях. А это большая разница. Я считаю, что уровень корпоративной защиты адвокатов, которые обвиняются в совершении преступлений, непосредственно связанных с их адвокатской деятельностью, должен быть более высоким, чем уровень защиты, если те же лица будут обвиняться в бытовухе (например, в ДТП со смертельным исходом или в мошенничестве).
— Можно ли говорить уже о каких-то конкретных последствиях кейса адвокатов Алексея Навального? Вы как юрист их видите?
— Главное и ощутимое последствие: теперь представители корпорации куда больше опасаются браться за защиту представителей оппозиции, гражданских активистов и в целом подозреваемых или обвиняемых в совершении преступлений против государственной власти. Именно потому что такая защита, как мы видим на примере Липцера, Кобзева и Сергунина, может поменять статус защитников на статус обвиняемых.
— В чём тогда смысл адвокатуры сегодня в России? В суде даже по обычным делам адвокат чаще выступает как предмет интерьера: его не слышат. Не говоря уже о том, что адвоката легко посадить… Как сказала одна из юристов, приехавших в Петушинский суд 10 января, сегодня каждый российский адвокат должен на всякий случай иметь собственного адвоката. Горькая ирония, но как никогда актуально.
— С моей точки зрения, сегодня адвокат — это единственная ниточка, связывающая заключенного с внешним миром. Да, адвокатов сегодня игнорируют в процессе, да, зачастую он уже ничего не может сделать для клиента как юрист (и не потому что он не профессионал — профессионал, и еще какой! Просто играет с наперсточниками). Адвокат с в первую очередь остается нужен посаженному клиенту для коммуникации с родными, любимыми и близкими людьми. Мне кажется, что в настоящее время это и есть главный неофициальный смысл нашей профессии в России. Адвокаты - это ведь как психологи и родственники для клиентов, оказавшихся в местах лишения свободы. Их задача в поддержке: чтобы доверители не остались один на один с Молохом государства.
В конце 1980-х годов я служил следователем военной прокуратуре в республиках Средней Азии и Закавказья, а в 90-е в течении семи лет работал судьей по уголовным делам в районных судах Санкт-Петербурга. В те годы и я и мои коллеги по большинству дел просто заслушивались содержательными, аргументированными и интересными речами как государственных обвинителей, так и защитников. Прокуроры не боялись отказываться от обвинения в полном объеме или в части, если это обвинение не подтверждалось в судебном заседании. В середине 2000-х ситуация коренным образом изменилась. Теперь гособвинители читают материалы дела по бумажке, как правило, не зная сути и не вникая в эти материалы. Практически все ходатайства стороны защиты судом не удовлетворяются. На мой взгляд, причины такого правового нигилизма и, скажем честно, беспредела кроются в понижении уровня профессионализма прокурорских и судебных работников, а еще в неправильной системе отбора и назначения судей. Раньше в конкурсе на замещение должности судей участвовали адвокаты, прокуроры, работники юридических служб предприятий. А сегодня к данному конкурсу, как правило, допускаются только технические работники судов (секретари судебных заседаний и помощники судей). Причем в процедуре отбора и назначений судей сегодня принимают участие и административные органы, и органы, осуществляющие оперативно-розыскную деятельность. Раньше же это делали органы законодательной власти и органы судейского сообщества. Разница есть? Есть.
Нынешняя система отбора судей сама по себе лишает судей подлинной независимости, предусмотренной вроде бы как законом. Судьи боятся не только выносить оправдательные приговоры, но и переквалифицировать деяния на менее тяжкие составы. Они боятся, поскольку эти действия не понравятся ни оперативным сотрудникам, ни следователям, ни руководству. Поэтому мы имеем то, что имеем: состязательность отсутствует напрочь, а адвокатов в процессе цинично игнорируют. Судье проще набрать приговор с флешки, полученной от следователя, причем с теми же орфографическими ошибками, что были и у следователя. Для того чтобы вынести оправдательный приговор, нужно иметь не только смелость — но надо еще и изрядно потрудиться, исследовать все доказательства, поднять, может быть, дополнительные документы, поискать, попотеть. Я говорю, как судья, который за свою практику вынес несколько оправдательных приговоров, в том числе по таким статьям, как убийства, ДТП со смертельным исходом (дело депутата Госдумы Юрия Севенарда https://www.kommersant.ru/doc/25671), разбой и т. д.
— По вашей оценке, в чём сейчас главный изъян отечественного правосудия?
— В том, что вновь, как и в 30-е годы, признание вины стало царицей доказательств. Оперативные сотрудники и следователи всеми правдами и неправдами пытаются получить признание от обвиняемого. А суды затем принимают это признание как основное и часто единственное доказательство вины, даже в том случае, если гражданин в суде отказывается от него, утверждая, что его принудили к этому незаконными методами. Однако в понимании прокуроров и следователей такие признания стали цениться достаточно дешево. Мы это увидели на примере того же Игоря Сергунина, который частично признал вину. И при этом признании гособвинитель посчитал необходимым запросить ему срок всего на 4 месяца меньше, чем Липцеру и Кобзеву, которые свою вину не признали. Вряд ли подобное поведение гособвинения будет стимулировать других лиц по другим делам в дальнейшем признавать вину.
Изъян нынешнего правосудия в России — в отсутствии гуманизма и милосердия у судей. Это выражается в назначении немереных, просто запредельных сроков по делам, где отсутствуют человеческие жертвы и какой-либо реальный ущерб.
Формально судьи всё делают по действующему ныне закону, а по сути занимаются издевательством над правосудием и над людьми.
— Так, а делать-то что?
— Понятно, что всё зависит от политической воли. Мы, адвокаты, в настоящий момент мало на что можем повлиять. Но я считаю, что опускать руки нельзя. Надо делать, что должно: продолжать свою работу по защите клиентов и не забывать о своих коллегах, также попавших в жернова правосудия.
