Избирательная память
- Подробности
- 2118
- 17.03.2025
- Вячеслав ПОЛОВИНКО
С какими трудностями сталкивается Казахстан при формировании национального самосознания
Казахстан не может определиться со своим прошлым: власти страны, общество и соседняя Россия слишком по-разному оценивают эпохальные события в жизни республики. При этом потребность народа в собственной трактовке истории сильно выросла на фоне войны РФ с Украиной, ведь в свое время Москва с аналогичным раздражением реагировала на попытки Киева посмотреть на прошлое без оглядки на Кремль. Журналист из Астаны Вячеслав Половинко для POLITIK Central Asia разбирался, как в Казахстане формируют национальное самосознание.
Необщий подход к общей истории
В конце 2024 года в Астане состоялся форум историков из Казахстана и России. Мероприятие прошло всего за неделю до визита в республику Владимира Путина. На таком фоне в местных крупных медиа начали задаваться вопросом: не задумала ли Москва идеологическую экспансию? Вдруг Россия, и без того довлеющая в казахстанской экономике, частично в политике и очень сильно в информационном пространстве, захочет продвигать современные представления о себе через написание общей истории, в которой казахи всегда ладили с русскими и ничего плохого империя своим подданным никогда не делала?
Громких заявлений на форуме не было, экспансионистской риторики — тоже. Формально заявлялось, что речь идет исключительно об обсуждении моментов, связанных с 80-летием Победы. Однако именно такой посыл лишь усиливал подозрения.
- Во-первых, ведь и раньше главы МИД двух стран обсуждали исторические вопросы, чтобы «остудить страсти», которые периодически возникают в этой сфере.
- Во-вторых же, конкретные выступления с форума не попали в широкий доступ, а присутствовавшие на нем делегаты никаких публичных заявлений не делали. «Молчат — значит, точно что-то скрывают», — рассудило недоверчивое казахстанское общество.
Что же это за «страсти» такие? На фоне пересмотра истории в России в сторону ресоветизации в Центральной Азии идут обратные процессы, когда общее прошлое в составе СССР начинает восприниматься скорее, как насильственный и неравноценный союз. В Кыргызстане, например, в конце 2024 года был подписан закон о реабилитации, который дает возможность специальной комиссии пересматривать дела осужденных в советское время басмачей. В составе этой структуры есть негосударственные эксперты, и это особенно злит российских «патриотов», которые видят в этом руку Запада с целью фальсификации «общей истории».
В Казахстане процессы по пересмотру советских дел начались существенно раньше: Нурсултан Назарбаев, будучи президентом страны, распорядился открыть все архивы КГБ, а история репрессий времен СССР всегда подавалась без купюр (чего стоит один только мемориал «АЛЖИР» как символ людоедской системы ГУЛАГа — в нем содержались даже не сами «враги народа», а их жены). В 2020 году уже нынешний президент Касым-Жомарт Токаев учредил комиссию по полной реабилитации жертв политических репрессий: к ним относятся и участники антисоветских восстаний, и воевавшие в составе Туркестанского легиона солдаты.
Но в отношении Казахстана Россию беспокоит не столько отдельно взятый тренд по реабилитации, сколько усиливающееся расхождение в понимании того, как нужно использовать историю в зависимости от конкретных интересов — будь то интересы Кремля или Акорды. Москве кажется, что развилок в интерпретации общей истории между РФ и Казахстаном становится все больше — и отчасти это действительно так. И казахстанское общество, и казахстанская власть — каждые по-своему — переосмысливают прошлое. Но теперь процесс, который в Казахстане изначально не предполагал излишней политизации, ускорился и превратился в серьезную проблему для Москвы. Во многом по ее же вине.
Развилка первая: одна на всех
По самому животрепещущему для России вопросу — отношению к событиям Второй мировой войны — Казахстан демонстрирует тотальное, казалось бы, единодушие со своими соседями.
На уровне власти это проявляется в образовании комиссии из двух стран, которая будет заниматься организацией совместных исторических и культурных мероприятий к 80-летию Победы, а также в отношении к празднику президента республики Касым-Жомарта Токаева. Он не только принял приглашение Владимира Путина посетить юбилейный парад в Москве, но и впервые за многие годы распорядился провести такой же парад в Астане. Его сдвинули на 7 мая, когда в стране отмечается День защитника Отечества, хотя в предыдущие годы мероприятие регулярно отменяли из-за экономии средств, а теперь, когда экономия стала государственной политикой, решили потратить на него примерно 2,5 млрд тенге (более $5 млн). Чиновники попытались оправдаться, объясняя, что речь идет не о такой уж большой сумме, но сам факт превращения юбилея Победы в одну из ключевых дат в 2025 году — весьма примечателен.
С другой стороны, на уровне общества споров о вкладе Казахстана в победу нет. Герои войны — фигуры неприкасаемые в историческом смысле, и, хотя для современной молодежи их подвиги не выглядят примером для подражания или гордости, нет и намека на то, что кто-то поставит под сомнение сакральность образа снайпера Алии Молдагуловой (в этом году будет отмечаться ее 100-летие) или пулеметчицы Маншук Маметовой. В городах страны, несмотря на вал переименований советских и даже дореволюционных названий улиц, вряд ли кто-то всерьез будет рассматривать саму возможность переименования улицы дважды Героя Советского Союза Сергея Луганского.
Небольшая дискуссия в середине 2010-х о том, стоит ли Парк 28 панфиловцев в Алматы называть просто Парком панфиловцев или вообще переименовать, поскольку число 28 вызывает споры даже среди российских историков, была скорее реакцией на информационный повод, нежели серьезной проблемой.
Название в итоге устояло, а помимо монументов героям, в парке на территории Вознесенского кафедрального собора стоит еще и памятник Александру Невскому, который приезжал открывать Владимир Мединский.
Существуют некоторые разногласия по поводу того, какая лента должна быть в петлице у тех, кто выходит на шествия «Бессмертного полка» (георгиевская или в виде национального флага), а также периодически возникают скандалы с самими шествиями, которые на региональном уровне в последние годы не поощрялись. С точки зрения оппозиционно настроенных активистов тот же «Бессмертный полк» — мероприятие полностью пропагандистское, а повторение таких нарративов способствует продолжению колониального дискурса. Но, к примеру, в Алматы, где количество русскоязычных одно из самых больших в стране, «Бессмертный полк» проводится регулярно и без эксцессов. В свою очередь, российская пропаганда часто укоряет Казахстан в том, что 9 мая в целом уделяется недостаточно внимания. И все-таки мнение о том, что в стране не уважают ветеранов — абсолютно ложный: в пересчете на конкретные суммы республика тратит на выплаты участникам войны больше всех на территории бывшего СССР (конечно, с поправкой на то, что самих ветеранов в живых осталось очень мало).
В целом для Казахстана та война — эпоха, вынесенная за скобки любого другого, более обширного исторического периода. У президента Токаева отец был фронтовиком и принимал участие в Сталинградской битве, так что для главы государства все, что касается войны, вопрос личный. Другие считают войну чем-то абсолютно неприемлемым и страшным, поэтому фраза «Никогда больше» в Казахстане, который пусть и был тылом, вполне понятна большинству даже современных жителей. Но в этом и принципиальная разница подходов: когда неприятие войны кто-то пытается подменить лозунгом «Можем повторить», к нему скептически относятся даже провластные комментаторы. Тех же, кто пошел дальше и пытается демонстрировать символы нынешней войны, и вовсе периодически штрафуют.
Развилка вторая: прекрасен ли Союз?
Впрочем, Великая Отечественная война — то немногое, что из общего прошлого Казахстана и России не вызывает больших споров в треугольнике «власти республики — казахстанское общество — российская пропаганда». Обсуждение же любого другого исторического периода в последние годы то и дело заканчивается горячими дискуссиями.
Это относится как ко всей советской эпохе, так и к ее отдельным вехам. Самый яркий эпизод, который стал символом борьбы за независимость, — восстание 1986 года в Алма-Ате против назначения на пост главы Казахской ССР ставленника из Москвы Геннадия Колбина. В историю страны эти события вошли как Желтоксан (то есть декабрь: восстание длилось три дня, с 16-го по 18-е число). Однако примечательно, что даже укорененное представление о произошедшем не стало частью официальной историографии. Более того, как говорят сами «желтоксановцы», события до сих пор не получили правовой и исторической оценки: то есть было восстание, а что это было за восстание, власть стыдливо умалчивает. И если предыдущий президент Нурсултан Назарбаев был заинтересован не будировать эту тему, поскольку сначала выступил против возмущенных соотечественников, а потом попытался выставить себя выразителем протестного духа, то нынешний глава государства, хотя и не отрицает Желтоксан как событие, ничего не говорит о том, против кого именно было это восстание, по причинам, вероятно, более политическим — чтобы не злить Москву.
На этом фоне периодически российская пропаганда начинает говорить о том, что восставшие студенты были не борцами за независимость, а злобными мародерами. Подобные рассуждения никак не пресекаются Казахстаном. Более того, даже в республике есть те, кто достаточно открыто и не без гордости рассказывал, как лично бил саперной лопаткой протестующих. Этот же человек выступил потом заявителем в уголовном деле против национал-патриотических активистов Маргулана Боранбая, Мейрама Канапьянова и Даната Назамбая.
Но для властей страны Желтоксан стоит в одном ряду с расстрелом нефтяников в Жанаозене в 2011 году и Январскими событиями 2022 года: можно называть это вехой в истории, но нельзя до конца одобрять ту трактовку, которая будет выставлять в плохом свете тех, кто находился в тот момент у власти, даже если страна была другая.
Ровно такой же подход используется, когда речь идет о голоде 1931–1933 годов XX века. Казахстан спорит с Украиной за звание самой пострадавшей от голода республики (то, что в Украине называется голодомором, в Казахстане именуется термином ашаршылык). Однако на уровне СМИ первое историческое исследование на эту тему в 2021 году вообще опубликовала российская «Новая газета», и лишь в последние несколько лет казахстанские YouTube-каналы достаточно подробно и без купюр раскрывают новые факты о тех событиях. При этом говорить, что власть совсем об этом не упоминает, тоже нельзя: как раз в 2021 году президенту Токаеву был презентован сборник материалов «Ашаршылык. Голод. 1928–1934. Документальная хроника». Более того, 31 мая вместе с Днем памяти жертв политических репрессий ежегодно отмечается День памяти жертв голода 30-х годов.
Но интерпретация ашаршылыка со стороны руководства Казахстана по-прежнему очень осторожная: голод будто бы произошел сам по себе. В начале 2021 года президент Токаев и вовсе призвал больше обсуждать голод 20-х годов, хотя тогда он действительно случился из-за стечения природных обстоятельств. Ашаршылык же — полностью рукотворный, и вина советской власти имеет массу доказательств. Но даже публикация материала об этих событиях в «Новой газете» вызвала большое раздражение у части российских историков, а о публичной дискуссии об ответственности РФ как правопреемницы СССР за произошедшее и говорить не приходится. Предложение извиниться перед Казахстаном сегодня выглядит чем-то фантастическим.
При этом власти Казахстана общественной дискуссии внутри самой страны не препятствуют, а литература по теме свободно продается в магазинах. Например, книга историка Сары Камерон «Голодная степь» о голодоморе стала хитом продаж и считается весьма полным описанием ашаршылыка. Тем не менее руководство страны всячески старается не давать этой дискуссии выходить за пределы определенного круга интеллигенции и не делать ее мейнстримом. В этом смысле властям везет: в последнее время голод 1930-х годов волнует казахстанцев куда меньше, чем собственные текущие траты на пропитание.
Погружаясь еще глубже в историю, можно увидеть и третью точку напряжения в казахстанском прошлом. И нет, речь идет не об освободительном восстании 1916 года, как можно подумать, прочитав некоторые российские источники. В отношении этих событий, которые иногда называются происками «спецслужб», в стране нет дискуссии: есть четкое понимание, что восстанию предшествовал указ Николая II от 25 июня 1916 года о призыве на тыловые работы «инородцев» из Астраханской губернии, Сибири и Центральной Азии, — после чего и полыхнуло по всей степи. В таком ключе выходцем из спецслужб, очевидно, следовало бы считать самого Николая II, вплоть до отречения которого от престола фактически и продолжались восстания.
Куда больше вопросов и дискуссий вызывает деятельность партии «Алаш», которая в 1917–1920 годах добивалась создания широкой автономии на территории современного Казахстана — отдельно от советской власти. «Алаш-Орда» успела фактически сформировать прообраз будущей конституции страны, а до революции и вовсе предлагала неслыханные по царским временам избирательное право, равноправие языков, отделение церкви от государства и прочие демократические элементы. Безусловно, говоря слово «демократия», нужно делать поправку на эпоху и уровень исторического развития конкретной местности, однако даже само упоминание таких вещей для советской власти было неприемлемо, поэтому партию немедленно упразднили, а ее руководителей в ходе чисток 30-х годов расстреляли.
После падения СССР вышло большое количество научных трудов, реабилитирующих «алашевцев», а сами они в целом стали исключительно положительными героями. В каждом городе есть улицы, названные в честь членов «Алаша». Несколько университетов в стране также именуются в честь политических деятелей, противостоявших советской власти.
В июле 2021 года лидерам движения — Алихану Бокейханову, Ахмету Байтурсынову и Миржакипу Дулатову — открыли памятник в Астане.
Интерес вызывают и идеи «Алаша»: спродюсированная издателем Бахытжаном Бухарбаем книга Руслана Акмаганбета «Алашская демократия» (в двух вариантах — на казахском и на русском языках) получила достаточно серьезный резонанс.
Однако история «Алаша» в интерпретации властей должна оставаться историей: да, некоторые идеи мыслителей того времени воплотились в жизнь, но это было раньше — а сейчас другое время и другие герои. Вот только сам факт того, что в Казахстане нормально относятся к тем, кто пропагандировал равенство казахского народа с русским, вызывает настоящую истерику у некоторых российских спикеров, склонных к конспирологии.
Периодически в российских Telegram-каналах, критически настроенных к попыткам стран Центральной Азии выстраивать собственную политику, появляются посты о том, что лидеры движения «Алаш» на самом деле не были «белыми и пушистыми» — и вообще чуть ли не мечтали о восстановлении власти зажиточных баев: так, в частности, пишет глава Евразийского аналитического клуба Никита Мендкович. Но опять-таки: для Казахстана все эти люди из «Алаша» — исторические персонажи, которые не считаются полноценной ролевой моделью. Российская пропаганда упорно путает идеи о равенстве народов, которые пропагандировал «Алаш», с современной, весьма сбалансированной политикой страны, где развитие казахского языка и казахской нации заявляется как постоянный процесс, а не результат, предполагающий вытеснение всех остальных этносов и языков. Вполне вероятно, что в российском сегменте развитие национального самосознания вкупе с признанием героев прошлого в Казахстане воспринимается как некие происки Запада. Но парадокс в том, что именно Россия подтолкнула общество в республике к более пристальному изучению своих корней
Развилка третья: побег из колонии
После начала полномасштабной войны России и Украины, которую многие восприняли как желание империи восстановить контроль над прежними владениями, в Казахстане усилился запрос на укрепление национальной самоидентичности.
На низовом уровне это выражается в усилении популярности казахского языка: знать его и разговаривать на нем стало важно и модно, а в стране оказались в ходу языковые клубы. И хотя русский язык остается доминирующим на большей части республики, новое поколение казахстанцев за счет сокращающегося количества русскоязычных школ и демографии (в республике все больше детей, и подавляющее большинство из них относятся к казахскому этносу) постепенно меняет языковые приоритеты. Казахский становится основным инструментом коммуникации, а вторым языком родители стараются давать в первую очередь английский (иногда — китайский или турецкий, реже — французский).
Полностью русский язык, конечно, не исчезнет, но сфера его применения в обозримой перспективе будет сокращаться. В РФ, к слову, это понимают, поэтому даже договариваются об открытии в Казахстане русскоязычных школ в регионах, где в основном говорят только на казахском. Но и сам посыл, и количество этих учебных заведений выглядят больше как имитация бурной деятельности, а не попытка всерьез озаботиться вопросом.
При этом казахстанская власть всячески подчеркивает статус русского языка, а президент Токаев во внешней политике использует его как аргумент для умасливания России. Но стойкий тренд с переходом на государственный язык — это лишь часть большого деколонизационного дискурса: общее прошлое с Россией переосмысливается с точки зрения того, насколько равноправными были отношения двух стран в предыдущие исторические периоды и как к этому относиться теперь.
Под деколонизацией, которая стала популярным термином в казахстанских медиа и исторических дискуссиях в последние три года, понимается процесс пересмотра культурной, политической и местами даже экономической опоры на центр в Москве, а также расчет на собственные интересы, силы и взгляды на жизнь. Советский Союз здесь — максимально близкое по хронологии историческое объединение, которое подвергается ревизии — но не на государственном, а на общественном уровне. Молодые казахстанцы, тяготеющие или к европейским ценностям, или к традиционным религиозным, или к некоему миксу из разных культур, не очень понимают, почему они должны сейчас, спустя 33 года после обретения независимости, ориентироваться на Москву? Логика «советская власть вас всему научила, построила жилье, основала вам промышленность и вообще вытащила из грязи» (это, кстати, реальный аргумент) больше не работает. А когда Москва через пропагандистские ресурсы начинает обвинять Казахстан в «неблагодарности», это лишь стимулирует жителей республики обращать внимание на самих себя и своих соотечественников — исторических или современных.
Ровно поэтому в стране все чаще выходят книги о разных исторических периодах в жизни Казахстана и казахов: от царских времен или даже раньше до испытаний на Семипалатинском полигоне и Январских событий 2022 года.
Не обходится и без казусов: сборник царских документов «Как управлять казахами» был отозван из продажи после гневных восклицаний в интернете: с названием, пожалуй, авторы и правда переборщили.
На казахский язык переходит все больше медиа и переводится все больше фильмов [при этом собственный кинематограф постепенно отходит от засилья бытовых комедий (например, «Замуж в 30») и увеличивает производство исторических картин]. В конце концов, на государственном уровне готовится семитомник по истории Казахстана: его издание курирует госсоветник Ерлан Карин, что вызывает особое недовольство пророссийских сил — мол, раньше Карин писал свои доклады на западные гранты и вообще он «националист».
Иными словами, в республике идут два параллельных процесса, связанных с переосмыслением истории. С одной стороны, общество в широком смысле действительно становится независимым и начинает тщательнее изучать себя — в том числе переоценивая предыдущие отношения с ближайшими соседями и другими странами. Здесь тоже не обходится без разных кренов, когда на уровне медиа может прозвучать, что «ЛГБТ-фобия — это продукт, который нам навязала колониальность». Но в целом речь в общественном сознании не идет о тотальном изменении оценки исторических периодов: скорее лишь о конкретной формулировке и интерпретации событий в соответствии с интересами нации.
С другой стороны, власть, очевидно, делает упор на лайт-национализм, когда казахи как государствообразующая нация постепенно заполняют собой все понятие «Казахстан». И для этого история как полноценный идеологический фундамент должна быть предметом не только для изучения, но и для гордости — соответственно, нужны и герои, и мыслители, и крупные политические фигуры, которые продвигали идею независимости и самобытности нации (при этом желательно, чтобы они не были радикально настроенными по отношению к режиму как протестующие в 1986 году, хотя и их спустя время допустимо канонизировать на гражданском уровне).
Поэтому, разрешая дискуссию о деколонизации, власти страны, тем не менее, пытаются выстраивать гибкую версию истории, которая и устраивала бы общественность, и не вызывала бы раздражение у бывшей метрополии — России. Но проблема в том, что Россию это все равно раздражает — отчасти из-за собственного желания переписать историю под нужды власти, но больше из-за страха потерять рычаг влияния на казахстанское общество. Именно поэтому российские политики договариваются с Казахстаном о совместных исторических изысканиях. Власти республики публично даже готовы поддакивать таким инициативам, но при этом действуют в своих интересах.
На деле же просто меняется само казахстанское общество — и обратить этот процесс вспять Москва уже не в силах. Можно только отсрочить неизбежное.
