Лукпан Ахмедьяров: «В Казахстане журналистика всегда в кризисе»
- Подробности
- 5249
- 01.10.2015
- Вячеслав ПОЛОВИНКО, специально для «Новой» — Казахстан»
Известный казахстанский региональный журналист – о мотивах своего ухода из профессии
Один из самых известных журналистов страны – редактор газеты «Уральская неделя» Лукпан Ахмедьяров – достаточно неожиданно уволился из газеты и открыл свой собственный бизнес. Из информационного поля он, однако, не выпал: в середине сентября Ахмедьяров был замечен на митинге протеста в Атырау, а теперь вместе с единомышленниками готовит свой протест и в Уральске. Да и расставание с профессией не окончательное: Ахмедьяров не исключает возможности своего возвращения в журналистику. В интервью корреспонденту «Новой газеты» – Казахстан» новоявленный бизнесмен объяснил, что не так в современной региональной журналистике страны, почему ее все же рано хоронить, и как заставить власть реагировать на протестное настроение своих граждан.
«Я ушел ради результата»
– Объясни в двух словах, почему ты ушел.
– Ушел в бизнес, потому что нужно зарабатывать деньги. К сожалению, зарплата журналиста в региональных изданиях не очень большая. Я не хочу ничего сказать об «Уральской неделе»: это газета с большим славным прошлым. Но зарабатывать столько, сколько мне нужно, я там не могу. Поэтому было принято решение освоить новое поле – для меня это абсолютно впервые, я никогда предпринимателем не был.
– То есть это никаким образом не связано с неким разочарованием в журналистике, как уже тебе приписывают?
– Да нет. А что, кто-то уже считает, что я разочаровался? (Смеется.)
– Конечно. Говорят, вот Ахмедьяров устал и ушел.
– Ха-ха. Как Ельцин. Да нет, журналистика мне нравится. Даже сейчас мы с Тамарой (Тамара Еслямова – учредитель газеты «Уральская неделя». – Прим. «Новой» – Казахстан») разговаривали и сошлись на том, что я с удовольствием буду писать для них какие-то вещи – те же самые колонки.
– Ты и раньше уходил, а потом возвращался. Возможно ли такое, что ты и в этот раз вернешься?
– Тут нужно уточнить: я уходил из газеты «Уральская неделя», но не уходил из журналистики. Что касается моего нынешнего ухода, я не исключаю возвращения. Но сейчас я поставил для себя другую задачу – освоить предпринимательское поле и получить нужный мне результат.
«Процент конформистов всегда примерно одинаков»
– Сейчас журналистика в кризисе?
– В Казахстане журналистика всегда была в кризисе. Никогда не было оранжерейных условий для нашей профессии вообще и для региональной журналистики тем более. Сейчас региональная журналистика в Казахстане сталкивается с той же проблемой, с которой сталкиваются все: тиражи падают, люди уходят в интернет, корреспондентам приходится осваивать новые форматы подачи информации. Естественно, для кого-то это будет кризисным моментом, потому что не все могут сразу перестроиться.
– Речь не о формате, речь о сути. Существует такое убеждение – и в регионах это особенно заметно, – что в стране выросло поколение компромиссных журналистов, которые готовы на сделки с совестью.
– В принципе так и есть. Но в то же время появляются молодые журналисты, глядя на которых я изумляюсь: ни фига себе, как он мыслит, как он пишет, какие у него глубокие наблюдения. Мне в его возрасте такие мысли даже в голову не приходили! Поэтому я бы не сказал, что в кадровом плане новое поколение хуже нашего.
– Другой вопрос, сколько таких людей. Понятно, что в региональной журналистике никогда не было очень уж много талантов. Но все-таки есть ощущение, что сейчас талантливых людей стало меньше.
– Нет, я с тобой не согласен. Процент конформистов всегда примерно одинаков. Никого не хочется обижать, но посмотрите на примере Уральска: из условных ста журналистов девяносто кормятся тем, что пишут заказные статьи или «пашут» на власть: оправдывают прошедшие выборы, пишут какую-то ерунду про Ассамблею народа Казахстана. Но оставшиеся десять – это таланты. И так было всегда.
«Я терял пульс повестки дня»
- Насколько «регионалы» должны реагировать на повестку дня во всей стране? Я спрашиваю потому, что иногда хочешь почитать, как о кризисе отзываются в регионе.
- Ты тоже это видел? (Смеётся.) Профессия журналиста – она такая, что ты всегда должен быть в курсе происходящего. Ты не можешь быть оторван от всеобщей повестки дня – если ты, конечно, считаешь себя настоящим журналистом. Причём мы должны быть не только вовлечены, но и быть в ней экспертами.
- Просто получается вот что: на республиканском уровне обсуждаются условные интриги в Федерации футбола Казахстана, а в региональной журналистике тишь да гладь по этому поводу, хотя в дальнейшем это всех коснётся. «Регионалы» страдают слишком уж показной местечковостью. Мы – отдельно, страна – отдельно.
- Да, есть такое. Я сам иногда в такое состояние впадал. Это не столько проблема, сколько показатель недостаточного профессионализма. Если говорить о собственном примере, я тоже иногда постфактум замечал, что, когда в стране обсуждались громкие события, я освещал в этот момент что-то местечковое. Мне казалось, что эта местечковая тема действительно важная. Когда я пытался анализировать, почему так происходит, выходило, что я просто терял пульс повестки дня.
- А у коллег более высокого географического уровня (страны и мира) «регионал» учиться должен? Я спрашиваю потому, что, например, от той же «Уральской недели» ждёшь иногда суперкрутого контента (так газета себя поставила), а вместо этого получаешь заголовок «В ногах правды нет!» к материалу о том, что женщина из-за врачебной ошибки лишилась ног.
- Это мой заголовок. Мы его придумали впопыхах, и когда газета вышла, мы поняли, что придумали лажу. Конечно, учиться надо. Я, придя в 2002 году в газету, впервые для себя открыл тогдашний «Коммерсант». Репортажи я учился писать по материалам журнала «GEO». А фото мы учились делать по тому же примеру «Коммерсанта» или – чуть позже – «Огонька». Учиться у других надо – тут спора быть не может.
- Просто в регионах особенно заметно, что многие казахстанские журналисты просто не успевают за современными тенденциями в профессии. Они, может, и рады бы успеть, но их время безвозвратно ушло. Что делать в такой ситуации?
- Ну, когда мы говорим о том, что нужно учиться у коллег из крупных СМИ, то, скорее, говорим о базовых вещах вроде стилистики или умения придумывать заголовки. А новые форматы, которые сейчас абсолютно все журналисты познают, иногда лучше получаются как раз таки в регионах. Я говорю о мультимедийных форматах в первую очередь.
Вместе с тем есть незыблемые вещи, которыми журналист должен обладать. Это словарный запас и широкий кругозор. Просто часто бывает так, что я встречаю людей, которые вроде бы работают в журналистике, а при этом не могут отличить ОБСЕ от НАТО или не знают, что такое ООН.
«От протестов я всегда ловил кураж»
– Ты известен не только как журналист, но и как протестный лидер региона. Тяжело идти журналисту против системы? Да и должен ли он ее менять?
– В идеале, наверное, нет, не должен. Хотя бы потому, что всякий раз, когда мы находимся не над баррикадами, а по одну из сторон, мы перестаем претендовать на объективность. Но так получилось, что в моей жизни были одновременно и журналистика, и протестная активность. Если честно, я от этого всегда ловил кураж! (Улыбается.) Может, это прозвучит цинично, но когда я протестовал против властей, у меня в голове вообще не было мысли о том, что меня могут арестовать.
– Один раз ты пошел против системы совсем жестко – и в итоге у тебя 10 ножевых ранений.
– А, ты про покушение (задумывается). Честно говоря, до сих пор не знаю, как к произошедшему относиться. Я понимаю, что покушение – это плохо. Однако понимаю и то, что я сам в каком-то смысле автор всего этого. Это вовсе не говорит о том, что я пытаюсь оправдать тех ребят, кто организовал нападение на меня, просто не было бы моей деятельности, не было бы всего остального.
«Власть вынуждена считаться с массовым протестом»
– В регионе, с точки зрения достижения результата, протестовать сложнее, чем в столице?
– Нет, все как раз наоборот. В больших городах – Алма-Ате, Астане – высокий темп жизни и большое количество людей. И из-за постоянной гонки за заработками информация о митинге для них не приоритетна. Ну, да, услышали краем уха, что кто-то митингует, но не более того. В регионах же все по-другому. Я недавно ездил в Атырау, смотрел, как митинг протеста организован там. В маленьком провинциальном городе, где ты через 3-4 рукопожатия натыкаешься на своего хорошего знакомого, эффект от митинга гораздо больше. И власть в регионе реагирует совсем по-другому, нежели в столицах. Если в крупном городе власть может просто всех пересажать, и ничего ей за это не будет, поскольку нет общественной реакции, то у нас любое задержание обсуждается очень широко.
И если протест становится массовым, власти вынуждены с этим считаться. Достаточно вспомнить митинг 2013 года, когда сотня предпринимателей вышла к акимату, потому что были подняты тарифы для малого бизнеса. Что, власть кого-то посадила или оштрафовала? Нет. Наоборот, власть вынуждена была идти на попятную и снижать тарифы. Так что в регионах эффект от протеста достигается быстрее.
– А сейчас разве так? Сейчас 10 – 15 человек выйдет на площадь – вот и весь ваш актив.
– Все зависит от повестки дня.
– Ну, сейчас вы протестуете опять против повышения тарифов.
– Сейчас, я думаю, выйдут не 10 – 15 человек, а человек 100 – 150. Я просто смотрю на атырауский опыт, там вышли совсем не сочувствующие оппозиции люди, а простые обыватели. Какая-нибудь баба Зина или Зауреш-апай, кого «жаба давит», когда она идет платить за «коммуналку».
– Тебя хотели сделать и лидером общенационального протеста, в связи с чем вроде как даже знакомили с лидерами российской оппозиции. Нет желания возглавить оппозицию страны?
– Да, это, конечно, прикольная и местами заманчивая перспектива. Но если смотреть на вещи реально – я такой масштаб не осилю. Вот я смотрю, допустим, на то, как протест организует Навальный. Его протест целенаправлен, методичен, последователен. Я же реально в этом плане необязательный человек: планомерно и систематично работать не умею. Это существенный фактор, почему я сейчас не могу быть лидером протеста.
«Равнодушие – это хреново для журналиста»
- Вернёмся к журналистике. Как заставить журналиста работать?
- Это зависит исключительно от его собственной мотивации. Трудность журналистики заключается в том, что работники там – в большинстве своём наёмные люди. Они не вовлечены в такие вопросы, как увеличение тиража, привлечение новых пользователей на сайт, привлечение рекламодателей. Поэтому, собственно, журналисты бедные, но жутко гордые. Мне кажется, многим журналистам просто не хватает адекватного восприятия и вовлечённости в дела той редакции, где они работают. Иначе говоря, если ты работаешь в редакции, не надо относиться к этому так, что ты с 9 до 6 отсидел – и всё, а вопросы экономики газеты меня вообще никак не касаются.
- У меня вопрос о пределах, за которые не может заходить система мотивации журналиста. Где грань?
- Я же не говорю о том, что нужно готовить неких марионеток. Речь, наоборот, идёт о том, что творческие люди как раз марионетками быть не должны, ими точно нельзя манипулировать. Но речь также идёт о том, что, когда ты приходишь в журналистику, у тебя должна быть осознанность, чего ты хочешь от профессии. Поэтому я уверен, что людей нужно периодически встряхивать, чтобы они ловили фокус своей жизни. И если человек по итогам таких встрясок понимает, что журналистика – это не его, пусть идёт в другую деятельность и пробует себя.
«В обед шёл в магазин, брал пиво, нажирался в кабинете и к ночи приходил домой»
- Ты ведь имел опыт работы и в государственном СМИ – в газете «Приуралье». В госСМИ журналистов считают марионетками?
- Там – да. Это самая настоящая казарменная журналистика.
- Тем не менее, ты туда ушёл.
- Да, я туда уходил. Была у меня такая иллюзия – что я приду и смогу там что-то изменить, смогу сделать так, что государственная газета сможет разговаривать с читателем на человеческом языке.
- Сколько времени тебе понадобилось, чтобы избавиться от этих иллюзий?
- Полгода.
- А что стало поворотной точкой, когда ты понял, что у тебя непреодолимые «стилистические разногласия» с госСМИ?
- Это было за три месяца до увольнения. Первые три месяца своей работы я ходил и предлагал что-то по усовершенствованию газеты. И каждый раз, когда мы это внедряли, нам звонили из акимата и говорили: ребята, занимайтесь, чем хотите, только не этим.
В результате мы пришли через три месяца к такому состоянию, когда мы сидели в своём кабинете и ни хрена не делали. Я приходил на работу, включал компьютер, загружал игру, полдня играл. Потом в обед шёл в банкомат, снимал деньги, шёл в магазин, брал пиво, возвращался в кабинет, закуривал, нажирался и ночью оказывался дома. В какой-то момент я понял: блин, что я вообще делаю? Во-первых, я получаю деньги ни за что. Во-вторых, я сам покрываюсь плесенью. Поэтому и ушёл: я понял, что такова природа власти – платить ни за что.
«Очарования большинством у меня никогда не было»
– Ты мог уехать, у тебя были предложения чуть ли не из New York Times. Почему ты не уехал?
– Много разных предложений было, об отказе от некоторых я до сих пор жалею. Я и сейчас не могу понять, почему я здесь до сих пор.
– Не жалеешь, что не уехал?
– Глупо жалеть о прошлом. Но если бы сейчас были те же самые возможности, я бы, может, принял другое решение.
– В журналистике ты не разочаровался, а в единомышленниках? Там же одни и те же лица.
– У меня никогда не было иллюзий, что за мной должны пойти тысячи и миллионы. Я всегда понимал, что изменения происходят благодаря меньшинству, а не большинству. Возьми первые движения по защите национальных или сексуальных меньшинств – всегда начиналось с небольшой группы людей. Так что очарования большинством у меня никогда не было.
– Ты стал предпринимателем. Политиком стать не хочешь?
– Точно не хочу. Как только я им стану, появится минимум десять Слав Половинко, которые тут же начнут задавать мне каверзные вопросы. А я отвечать на них не хочу.
