Деньги — ментальные спутники человека

Подробности

5294

26.12.2013

Петр СВОИК, экономист, кандидат технических наук

Мировой кризис и деньги: размышления на фоне новогодней вечности

Научная мистика кризисов

Под Новый год общественно-политическая текучка замирает. Хочется просто радоваться жизни, на фоне вечного ее течения. Однако думы о вечном натыкаются на явно повышенный градус неопределенности даже ближайшего будущего: что ждет Казахстан, что будет с Украиной, с Россией, с Евросоюзом, Сирией и Египтом, с США и Китаем – нет ни мессии, ни ученого-теоретика, способного это предвидеть.
А ведь есть – не может не быть! – некая «ось Истории», на которую нанизано не только прошлое, но и будущее человечества. Так почему бы, в новогоднем затишье, не подумать о ней? 
Мы не знаем, как возникла жизнь на Земле, как и зачем из живой природы выделился человек, кто нам даровал разум и речь. Зато знаем, чем мы отличаемся от животных. И этого достаточно, чтобы понять прошлое, познать настоящее и заглянуть в будущее.
Никакое животное не добывает себе корма больше, чем может съесть, не гоняется за второй шкурой, не расширяет бесконечно берлогу и не вьет второго гнезда. А если и делает запас, то не больше, чем на зиму.
Только homo sapiens – ненасытен принципиально. Нет такого количества платьев, которое удовлетворило бы женщину, количества авто, которое пресытило бы мужчину, и такого числа спален в их особняке, чтобы они сказали: «Хватит!».
Животные не ищут себе новой пищи, если есть привычная, не меняют добровольно места обитания, а если и объединяются в стада и стаи, то не крупнее, чем это надо для выживания.
Только человеку не просто мало всего, но и все время нужно что-то новенькое. Создавать и получать которое можно только в больших коллективах.

От Бога ли, от Природы ли пришла к человеку ненасытность, но то, что ныне называется рыночной экономикой – производство все больших по объему и разнообразию товаров и услуг, все более многочисленными и все более сложно организуемыми коллективами, с применением все более сложных механизмов и технологий для свободного и все более нарастающего обмена продуктами своего труда, – есть неотъемлемая сущность человеческой цивилизации, с самого ее зарождения.
Рынок возник вместе с homo sapiens, и будет с ним всегда. Во всяком случае, пока не изменится сам психотип человеческого существа. В этом смысле альтернативы рынку – нет. Что доказали все известные Истории попытки диктаторов и философов выстроить общества на каких-то иных материальных и духовных основах, нежели рыночный обмен, мотивируемый ростом личного потребления и личных богатств.
Само собой, такой неотъемлемый от человеческой сущности рынок не мог не создать такую тоже изначальную материальную и ментальную спутницу человечества субстанцию, как деньги.
Технологическое предназначение денег – быть универсальным средством для всего прочего товарного обмена, играя при этом роль эквивалента обмениваемых ценностей. Разумеется, исторически эта роль досталась тоже товарам – наиболее значимым и ходовым на рынке. В разные века и у разных народов деньгами служили скот, зерно, шерсть, ткань… даже морские раковины. По мере же расширения рынка востребованным оказался наиболее универсальный товар – серебро и золото. Изобретение монеты революционно раздвинуло рынок, способность чеканить и распространять свои деньги оконтурило первые государственности, выделило их из скопищ нецивилизованных племен.
А коль скоро серебро-золото, будучи деньгами, оставалось тоже товаром, накопление не только материальных богатств, но и денег вошло в ментальную привычку человечества. Универсальный же характер такого товара, как деньги, переплавил эту привычку в самую сущность человеческой ментальности. Обладание именно деньгами и их накопление стало приоритетным против всех других видов экономической деятельности, высшим выражением успешности. Социальной и политической – тоже.
Еще один рыночный феномен – обязательные кризисы. История мировой экономики, от древности до наших дней, есть история периодически случающихся обрушений рынков. Не было такой страны и такой эпохи, когда обходилось бы без этого.
А почему, собственно? Ведь способность человека производить и потреблять все более – не ограничена и не подвержена спадам. Детям еще не надо слишком много, старикам – уже не надо, но в целом человечество, замой и летом, в тучные и неурожайные годы, – одинаково неутомимо и ненасытно. Откуда же кризисы?
Ни одна экономическая теория не дает ответа на этот вопрос. Вернее, все они как бы отвечают, подробно расписывая и механизмы, и сценарии, но… лишь уже случившихся рыночных катаклизмов. Вычислить же и предсказать что-то наперед наука бессильна. Кризисы так же присущи рынку, как облака – небу, такой вот материально-мистический постулат. Собственно, и сама рыночная теория лишь наполовину – наука, на другую же – натуральная мистика, смесь гаданий с прорицаниями.
Между тем мистики-то как раз и не требуется, она подпущена для сокрытия вполне материальной причины хронической кризисной болезни – товарной и ростовщической роли денег. Да, в истории мировых кризисов случались и такие, которые начинались с проблем в производственном секторе, неурожаев, например. Но и спады такого рода имели свое развитие именно из-за проблем на денежном рынке. Подавляющее же большинство кризисов начинались с денег и уже оттуда перекидывались на производство-потребление. Так было в древности, так было в Средние века, так было в недавнем XX веке, с этого же начался и нынешний мировой кризис.

Рыночный механизм

Обратимся к чисто технологической сущности денег: устойчивое функционирование рынка они способны выполнять только при наличии и слаженной работе двух механизмов.
Первый механизм – эмиссионный.
С ростом массы товаров и услуг необходим и выпуск на рынок дополнительного количества денег. Для чего требовались драгоценные металлы, которых часто просто не хватало. Что тоже тормозило и опрокидывало рынок.
Но главное – эмиссия новых денег производилась вовсе не ради поддержания товарно-монетарного баланса на рынке. О таковом эмитенты не слишком задумывались, руководствовались собственным интересом. А поскольку чеканка монеты есть не просто товарное производство, но самое выгодное и приоритетное против любого другого рыночного занятия, за такое право боролись самые сильные, экономически и политически, субъекты в данном государстве – сами государи с земельными или торговыми олигархами.
В любом случае, чеканили они монету, исходя из собственного потребительского (содержание двора) или политического (ведение войны) интереса. Рынок зависел от монарших или олигархических обстоятельств, мотовства или жадности, агрессивности или миролюбия, иногда – просто от причуд. И конечно, от физического наличия золотого «сырья».
Чаще всего рынок задыхался от нехватки монеты, но и обратные случаи тоже били по нему. Так, Александр Великий, захватив персидское золото Ахеменидов, умудрился устроить инфляцию, разорившую земледельцев его собственной Македонии. Или хрестоматийный пример Испании – сильнейшей в Средневековье страны Европы: добравшись до золота инков, она помогла производственному росту Голландии, Германии и Англии, подорвав свой собственный.
Впрочем, развитие технологий не обошло стороной и монетарное дело. Остро дефицитные золото и серебро сообразили разбавлять, а то и вовсе заменять медью, потом додумались и до бумажных заменителей. Освобожденное от дефицита сырья денежно-печатное дело сделало резкий «производственный» рывок еще за три-четыре столетия (в Китае – еще на несколько веков раньше) до технической революции XVIII – XX веков: бумажные деньги начали входить в обиход Европы уже в XIV веке, и вполне утвердились в веке XVII. Одновременно появились и первые бумажные «инструменты» – акции и облигации, положившие начало рынку уже не товаров, а «ценных бумаг».
Не замедлили развиться и невиданные ранее технологии делания денег из… денег. Это и игра на бумажных курсах, и просто финансовые пирамиды, массово втягивающие тогдашний средний и даже высший класс – вплоть до особ королевской крови. Главное же – европейские монархии, торговые и финансовые олигархии вполне освоили такой мощный «производственный» фактор, как денежный печатный станок. Он стал самым простым способом восполнения нехватки доходов казны, расчетов по долгам, а то и просто раскручивания собственного бизнеса. В экономическую реальность прочно вошло понятие инфляции.
Второй необходимый механизм – депозитно-кредитный.
Функционирующий рынок рождает накопление денег у одних и потребность в них у других. Тем большую, чем успешнее он функционирует.
Издревле функцию перераспределения денег на рынке осуществляли ростовщики-заимодавцы: принимая деньги на сохранение в рост под малый процент, они ссужали их заемщикам под процент гораздо больший. В силу самой такой технологии ростовщики в конечном счете не снабжали рынок деньгами, а стягивали их под себя: возвращать требовалось больше взятого. А потому для возврата заемщикам приходилось «перекредитовываться» – брать в долг еще больше.
И это не злодейская придумка «избранного народа», а неизбежное следствие того исторического факта, что технологически необходимую функцию накопления сбережений и кредитования на рынке некому было осуществлять, кроме… самого рынка. По его же, рынка, коммерческим правилам, в основе которых – извлечение частной предпринимательской выгоды.

Ростовщичество и власть

Что важно: оба основополагающих денежных механизма объективно тяготеют друг к другу.
Ростовщичество, как никакой другой вид рыночной деятельности, нуждается в сращивании с властью. В самом деле, ведь в основе его – возврат займов или присвоение залогов, что почти всегда связано с принуждением. Без стражников, судей и тюремщиков здесь не обойтись. Как не обойтись и без Закона и Церкви, возводящих возврат долга и процента в юридический и моральный принцип.
С другой стороны, чеканившие монету государи расставались с нею, на взгляд банкиров-ростовщиков, расточительно бездарно – безвозвратно отправляли ее на рынок, рассчитываясь за услуги войска или торговцев. Получить, плюсом к ростовщичеству, еще и власть, и право выпускать собственную монету – заветная мечта библейского еще заимодавца.
Мечты получали свое осуществление: наиболее успешные ростовщические предприятия достигали вершин могущества благодаря альянсам с правящими домами. Короли и калифы либо призывали их на службу, давая на откуп сбор налогов и чеканку монеты, либо сами становились их крупнейшими заемщиками.
Но как только ростовщик стягивал слишком много денег в пределах своего квартала, города, королевства, и как только необходимость отдавать ему долги «доставала» уже очередного царя, шаха, герцога или простых рыночных торговцев… наступал политический и экономический кризис. Ростовщика приходилось убивать или изгонять, а отнятые деньги возвращать рынку тем же незатейливым королевским способом.
С тем чтобы сразу после этого нуждаться в новом ростовщике.
Что не обогащало никого, но всех делало жертвой этой несовершенной денежной технологии.
Так, король Филипп Красивый, разгромив (при содействии Папы) главный банкирский дом того времени – Орден тамплиеров, сам оказался проклятым и обрек Францию на великую смуту.

Храните деньги в банке

Между тем неизбежное взаимное притяжение двух денежных механизмов делало свое дело: альянс государственного печатного станка и коммерческого ростовщичества состоялся много раньше альянса огня и воды, соединенных в паровой машине.
Самый ранний государственный банк был учрежден в Швеции, и уже в 1661 году он выпустил первые государственные банкноты. А поскольку аккуратные скандинавы этим не злоупотребляли, шведская экономика с тех пор развивалась относительно устойчиво. Завоевание Карлом XII почти половины Европы, оборванное лишь Петром Великим под Полтавой, не в последнюю очередь обязано этому.
В 1694 году частный английский банк получил государственную монополию на выпуск денег, фактически став государственным. И хотя денежные пирамиды тоже пошли от англичан, они же первые научились бороться с финансовыми спекуляциями. С XVIII и до первой половины XX века бумажный английский фунт стерлингов был мировой и самой надежной валютой.
Изобретение ткацкого станка и парового двигателя породило техническую и культурную революцию, сродни появлению письменности. Экономика смогла оторваться от ограничений, накладываемых на нее мускульной силой человека и лошади, плодородием земли и плодовитостью скота. Прежняя основа (сельское хозяйство) уступила первенство производству гораздо более стремительному – промышленному. Соответственно, государственная власть от родовой земельно-феодальной аристократии перешла к владельцам капитала на порядок более динамичного и производительного – фабрик и заводов, паровозов и пароходов.
Объективная же диверсификация капитала – по разным отраслям промышленности, транспорта и торговли – привела к замене персональной монархо-вассальной вертикали власти на многопартийный парламентаризм и местное самоуправление.
На историческую арену вышло буржуазно-демократическое государство.
Банкирское же дело было к этому давно готово. Более того, именно государства победившего частнопредпринимательского капитализма сполна реализовали извечную ростовщическую идею: соединили воедино денежно-эмиссионный и депозитно-кредитный механизмы. Сложилась двухступенчатая банковская система почти современного уже вида: государственный (или имеющий государственную монополию) банк, осуществляющий наличную денежную эмиссию, и банки второго уровня, осуществляющие уже эмиссию безналичную – кредитную.
При этом сама возможность такой безналичной эмиссии стала для банковского дела не меньшим технологическим прорывом, чем паровая машина для промышленности. Суть в том, что объединение до того порознь осуществляемых ростовщических бизнесов в банковскую сеть, в совокупности с применением безналичного денежного обращения, вообще освободило производство денег от какой-либо материальной основы. Такая основа сохранилась только за деньгами наличными – напечатанными на бумаге, и еще за денежными чеками или другими подлежащими немедленному обналичиванию денежными документами. Безналичные же деньги стали не чем иным, как просто системой записи на банковских счетах: с этого счета деньги «ушли», на этот счет – «пришли». Причем никаких материальных потоков (кроме банковских курьеров, развозивших извещения о движении счетов, впоследствии замененных телеграфом, телефоном, Интернетом) за «уходами» и «приходами» безналичных денег со счета на счет – нет.
А поскольку все записи о движении «безнала» ведутся исключительно в банках и все счета всех клиентов находятся там же, никаких безналичных денег вне самих банков – не существует. Поскольку же ведение депозитных счетов клиентов совмещено в одной и той же банковской сети с открытием счетов кредитных – за счет той же депозитной базы, постольку такая сеть приобрела возможность дополнительно «производить» сколь угодно большую денежную массу. Фактически – из ничего.
В банковском деле и экономической науке появилось понятие так называемого кредитного (и депозитного тоже) мультипликатора.
Банк, ведущий расчетный или депозитный счет какого-то клиента, имеет возможность открыть и кредитный счет другому (или даже тому же самому) клиенту – за счет тех же депозитных денег. Деньги же, записанные в кредитный счет, двигаясь по банковской сети (движение на самом деле осуществляется только в записях на банковских счетах), оказываются на депозитном (или расчетном) счете заемщика в другом (или даже том же самом) банке. Что дает возможность уже этому банку опять открыть новый кредит – за счет пополнившейся депозитной базы. И так – по нарастающему кругу.
Ограничением наращивания безналичной денежной массы в такой схеме служит лишь разумная осторожность самого банкира, заставляющая его не все переписывать в кредит, оставлять какие-то запасы на депозитных счетах – на случай внезапного востребования денег клиентами. Но поскольку еще Маркс указал проценты, при которых любой капиталист: а) забудет об осторожности; б) пойдет на любой риск и в) решится на любое преступление, – коммерческая прибыль за счет кредитной мультипликации, да еще в условиях острой конкуренции с другими банками, конечно же, оставляет соображения разума и осторожности далеко не на первом плане.
Кстати сказать: механизм резервных требований – обязательного зачисления части депозитов банков второго уровня на депозиты банка Центрального как способ уменьшающего воздействия на величину кредитной мультипликации, появился только после Великой Депрессии – по ее урокам. Но даже и при стандартном уровне резервных требований, например в 20%, кредитный мультипликатор имеет величину, равную пяти – производство денег из денег по производительности в разы превосходит любые другие мыслимые производственные мощности на рынке.
Так, никакое семейство известных своей плодовитостью кроликов не способно разводить свое потомство так быстро, как парочка банков – множить деньги.
Вслед же за «производством» безналичной денежной массы Центральный банк допечатывает, разумеется, и соответствующие объемы денег бумажных. Кроме того, коммерчески (или политически) мотивированные Центробанки и сами практикуют первичную безналичную кредитную эмиссию.
Возникла самоумножающаяся рыночная система, в которой производство денег оказалось первичным – самым выгодным, бизнесом, подчинившим себе все прочее, включая государственную политику и общественную мораль. Инфляция – перепроизводство денег – стала неотъемлемым спутником такой модели, а по миру покатилась денежная волна, стимулирующая производство и потребление, технический прогресс и культуру.

Первичная экономическая власть

Что важно: поскольку, в силу самой ростовщической технологии, любые деньги попадают на рынок только через банки, и на возвратной и платной основе, постольку вся рыночная экономика в любой момент остается должна банкам – все имеющиеся в ней деньги. Плюс ссудный процент. Из чего следует, что для устойчивости такого производственного цикла он должен обязательно расширяться  – под все новые и большие перезаимствования. Было бы куда расширяться рынку денег, а вслед за ним – и рынку товарному.
И политическое следствие: поскольку именно банкам при такой коммерческой технологии снабжения рынка деньгами принадлежит первичная экономическая власть, постольку и власть в государствах победившей буржуазии оказалась, прежде всего, у олигархии финансовой, а уже за нею – у королей угля, стали, машин и цемента.
С наибольшей силой, кстати, это выразилось в лидере западного мира, где даже Федеральная Резервная Система составлена из пула частных банков. И хотя главу и членов правления ФРС утверждает президент США, содержательно правильнее было бы утверждать, что это государство Соединенные Штаты Америки состоит при ФРС, а не ФРС является частью государственной системы США.
Наконец, еще одна политэкономическая закономерность.
Поскольку идеальный для ростовщичества вариант, когда все должники возвращают вовремя и все берут новые займы, недостижим, законодательство, практика и общественная мораль при капитализме попали под двойные стандарты.
Наверху эмиссионно-кредитной пирамиды – среди самих банков и крупных финансовых игроков – в силу приоритета непрерывности денежного производства действует правило: долги прощать и можно, и нужно. А потому практика реструктуризации (уменьшения величины, растяжения сроков) задолженностей и перекредитования (получения нового займа для расчета по старому) – самое обычное дело.
И наоборот, на нижние слои кредитной пирамиды – массу простых заемщиков – распространяется второй непреложный приоритет ростовщического бизнеса: долги не прощать и любой ценой возвращать. Что и обеспечивается всей юридической и силовой мощью буржуазного государства.

Деньги из денег

Впрочем, бурное промышленное развитие на руинах европейских монархий поначалу делало банки лишь участниками, но не лидерами первоначального накопления капиталов. Владельцы заводов, газет и пароходов имели веса и власти не меньше воротил финансовых рынков.
Тем не менее коммерческое ростовщичество, пусть и от имени и по поручению государства, неизбежно стало кренить экономику от хлопотного и не слишком прибыльного производства товарного в сторону производства для себя «идеального» – денег из денег. Собственно говоря, здесь сработала не только знаменитая (приписываемая или реальная) жадность ростовщиков, но и объективная технология: коль скоро банковская сеть обрела способность производить деньги в разы быстрее, чем это требуется рынку материальных товаров и услуг, то под эти «производственные мощности» не мог не появиться рынок виртуальный – различных «ценных бумаг». И рынок самих денег.
Все более обгоняя биржи товарные, в бурный рост пустились биржи финансовых «инструментов», никак не пригодных к человеческому потреблению. Зато позволяющих закачивать в бумажный рынок неограниченное количество новой денежной эмиссии и кредитов. К классическим «ценным бумагам» XVI – XIX веков – акциям, векселям и облигациям – вскоре добавились торговые фьючерсы, страховые полисы, в XX веке додумались до вторичных бумажных «инструментов» (своп-контракты, кредитные спрэды и т.п.), третьих бумажных или даже просто электронных, производных и далее. Количество и разнообразие пирамид из деривативов множилось и множилось. В разы и разы превосходя те производственные фонды и товарные ценности, под которые они как бы выпускались.
Изобретение радиотелеграфа мощно толкнуло вперед и бумажный «рынок» – для переводов и размножения денег не требовалось уже ни почты, ни даже много бумаги. Финальную же революцию произвели компьютер и Интернет: движение денег (на самом деле – лишь учетных записей) со счета на счет стало полностью нематериальным, мгновенным и – по всему миру.

(Продолжение в №1, 2014 г.)

• < Назад
• Вперёд >