«Он просто исчезнет»
- Подробности
- 3170
- 10.08.2017
- Елена РАЧЕВА, спецкор
Почему Али Феруза нельзя отдавать Узбекистану
Узбекские дыни, хлопковые поля, гастарбайтеры, бедность — вот примерно все средние ассоциации россиянина с этой страной. Мало кто из нас вспоминает, что Узбекистан — тоталитарное государство, прошедшее через несколько волн политических репрессий, с мощными службами безопасности, полным отсутствием гражданских свобод и до предела запуганным населением.
Уже больше 20 лет Amnesty International документирует нарушение прав человека и пытки в узбекских тюрьмах. Human Rights Watch пишет о тысячах арестованных по политическим причинам, от мусульман до гражданских активистов, от журналистов до любых критиков режима.
Плохая новость: Россия активно участвует в высылке и похищении попросивших на ее территории убежище узбекских политических активистов, противников режима и случайных жертв — таких, как наш автор Али Феруз. Политическое дело, однажды заведенное в Узбекистане, может настигнуть беженца спустя много лет в любой стране постсоветского пространства.
Чтобы понять, почему наш коллега Али Феруз оказался приговорен к экстрадиции и что ждет его на родине, мы поговорили с правозащитниками и с человеком, который сам провел несколько лет в узбекской тюрьме.
— Али обратился к нам в 2010 году, когда начались задержания узбеков, представителей мусульманской общины Алма-Аты, где он тогда жил. Казахстан предоставил ему право на постоянное проживание по гуманитарным основаниям на год, однако Али переехал в Россию, начал работать журналистом. Он уехал вовремя: после его отъезда 32 заявителя на статус беженца были выданы в Узбекистан по экстрадиционному запросу. Все они получили большие тюремные сроки — от 5 до 20 лет — за связь с запрещенной организацией Исламское движение Узбекистана. Только двое пока вышли на свободу. Это была трагедия, правозащитники собрали много доказательств пыток в Узбекистане, среди экстрадированных были те, кто однажды уже прошел через узбекские застенки и пытки. Суды свидетельства о пытках во внимание не приняли.
В 2011-м Human Rights Watch, французская организация ACAT-France, Amnesty International, наша ассоциация и International Federation for Human Rights обратились к генеральному прокурору Казахстана и заявили, что экстрадиция вызовет нарушение Конвенции ООН против пыток.
В Узбекистане в семьях, где хоть один человек осужден по статьям о преступлениях против государства, всех совершеннолетних родственников ставят на учет в милиции, это мешает им поступать в вузы, устраиваться работать в госучреждения, выезжать за границу.
Все, кого по этому делу осудили, сейчас отбывают уже второй срок подряд. Новым арестованным раньше приписывали участие в исламском подполье, сейчас — в ИГИЛ, как Али, хотя ИГИЛ (запрещен в России. — Ред.) вообще появился на несколько лет позже.
Али нельзя возвращаться в Узбекистан. Там он пойдет паровозиком за теми 32 экстрадированными из Казахстана. Скорее всего, там ему грозит статья 159 («Посягательство на конституционный строй») за связь с осужденными членами неформальной религиозной общины. Естественно, Али ни в чем не виновен.
Россия экстрадирует в Узбекистан сотни человек. Нынешний президент Мирзиёев ведет пророссийскую политику, поэтому Россия его поддерживает и такими экстрадициями укрепляется сотрудничество спецслужб. Если узбекским властям известно, что на территории другой страны находится их гражданин, они делают запрос, приезжают туда в командировку. В Египте, Турции, Таджикистане, Кыргызстане, Казахстане и России узбекские спецслужбы ведут себя как дома. В рамках соглашений Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) у них нет юридических препятствий для этого. У нас есть секретный документ, который подписан уже бывшим первым заместителем председателя СНБ. В нем говорится о применении психотропных средств во время спецопераций по возвращению в Узбекистан «сепаратистов и экстремистов» — обычно так называют людей, которых преследуют по политическим мотивам.
Обычно граждан Узбекистана увозят из страны быстро и тихо, так что их родственники по полгода не знают, где они. Мы занимались делом Даврона Комолиддинова. Он пропал в России, позже родственники нашли его в СИЗО в Узбекистане. Когда мы провели расследование, выяснилось, что его задержали по запросу Узбекистана в Красноярске, отправили в СИЗО в Москве и, когда пришел отказ на апелляцию по его делу, тихо экстрадировали, не сказав ни родным, ни адвокату. Для всех он просто исчез. В Узбекистане Комолиддинова провели в обход паспортного контроля, так что его не было в базе въехавших в страну, и быстро приговорили к семи годам заключения за «посягательство на конституционный строй» и «участие в деятельности религиозно-экстремистской организации». У нас есть все основания думать, что, чтобы получить признание, Комолиддинова пытали.
Это типичная ситуация. Если человека экстрадируют из России, его как мешок доставляют в аэропорт. Пока родственники безуспешно его ищут, в тюрьмах Узбекистана он проходит через пытки, дает показания против себя и других людей. Потом жертвы при встрече с близкими рассуждают: «Тут все сидят долго, до 25 лет, а мне дали всего 5, и я могу попасть под амнистию, но я всех сдал». Политзаключенных приговаривают на самые большие сроки, а узбекские тюрьмы — это туберкулез, гепатит, чудовищные условия работы и просто рабство. Подробностей мы не знаем: с марта 2013 года миссия Международного комитета Красного Креста не может их посещать.
Весь судебный процесс — формальность, решение принимается за короткий срок и на основе признания. Мы знаем случаи, когда за 10 минут людей приговаривали на длительные сроки по особо тяжким статьям. Государство предоставляет адвокатов только на следствии и на суде, адвокаты от государства чаще всего поддерживают сторону обвинения, денег на защиту у родных все равно чаще всего нет. В 2005 году за покушение на Каримова осудили Сунната Таласова, приговорили к десяти годам заключения. А он полностью, на сто процентов слепой. Судья поддержал сторону обвинения, под амнистию Таласов не попал.
Еще один громкий эпизод — процесс «норвежских узбеков» в декабре 2014 года. Узбеки массово ездили на заработки в Норвегию, там легко найти работу и хорошо платят. Многие подавали на статус беженца, не имея цели остаться, просто, чтобы получить возможность жить и легально работать, а потом вернуться домой. Большинство из них заявили, что они представители ЛГБТ, в Узбекистане мужеложство до сих пор подпадает под 120-ю статью уголовного кодекса. У узбеков приняли заявление на статус беженца, но сотрудники миграционной службы поняли, что они солгали, и депортировали их. Всех «норвежских узбеков» экстрадировали в Ташкент, арестовали, по телевидению показали их допросы, которые снимали скрытой камерой. На первых допросах они плакали и говорили, что не геи — что правда, — но через несколько допросов уже во всем сознавались. Их приговорили к 12–13 годам тюрьмы за мужеложство, посягательство на конституционный строй и распространение незаконной литературы. Причем 120-я статья — самая худшая, она используется властями как политическая против противников, даже если те не являются геями. Она означает позор родным и дискриминационное отношение в колонии. Причем теперь, если узбек ездил на заработки в Норвегию, его считают геем, и в обществе он становится изгоем. Власти повесили такой ярлык.
Граждане Узбекистана чудовищно боятся экстрадиции. В 2012 году Абдусамат Фазлетдинов, парень, которого обвиняли в членстве в «Хизб ут-Тахрир», покончил с собой в московском СИЗО-4. Только чтобы не попасть в узбекскую тюрьму.
— Я с 2003 года живу в Норвегии, получил там политическое убежище. В 2014-м мама болела, я хотел поехать домой, но мне не дали визу, а маму не пустили ко мне. Я поехал в Киргизию, там место такое есть на границе — спорное. Я там снял квартиру, ко мне привезли маму. А на следующий день меня арестовали, заявив, что я на территории Узбекистана.
Про переход границы на допросах не спрашивали, только про Демократическую партию — они считают, это террористическая организация, я ее член был. И про знакомых европейских правозащитников спрашивали, я с ними тогда работал. Но я им сказал, что никого не знаю, ни с кем не работал. Они говорят: «За дверью сестра твоя стоит, ждет тебя, если не напишешь признание, сестру заберем и изнасилуем все четверо перед твоими глазами». Я не поверил. А тут сестра звонит: «Я за тобой приехала, жду тебя тут». Я сказал: «Не заходи, уезжай». И написал все, как они диктовали: что был членом Демократической партии, с правозащитниками работал, что мы хотели силой забрать власть, устроить теракты, что я гей… Потом меня взяли спецслужбы и отвезли в Ташкенте на Гвардейскую, в СИЗО СНБ — это спецслужба, как в России ФСБ. Это очень серьезно. Каждая минута на Гвардейской — это сущий ад. Меня мучили там девять месяцев.
Хотели дать 159-ю статью («Посягательство на конституционный строй Республики Узбекистан») и 120-ю («Мужеложство»). Всем политическим вешают 120-ю, чтобы поиздеваться просто, чтоб они обиженные (опущенные. — Е.Р.) были в тюрьме и не выжили. По ней очень тяжело сидеть: отдельная посуда, с мужиками нельзя разговаривать, самые тяжелые работы. До меня из Норвегии шесть человек посадили, у всех и 159-я, и 120-я. Но моя семья заплатила СНБ, и мне дали только 223-ю (незаконное пересечение границы), зато по максимуму — 9 лет.
Адвоката я не видел вообще. Норвежцы за меня писали, просили. Так им сказали, что в Узбекистане нету Даниэля Андерсена. Меня по норвежским документам так зовут, а в тюрьме я под узбекской фамилией был. Следователь из-за этого думал, что я шпион.
Вашему Али дают политическую статью. 159-я, 155-я («Терроризм»), 157-я («Измена государству»), 244-я («Массовые беспорядки») — это политические статьи, в Узбекистане их называют «красный кодекс». «Красных» заключенных в обычных зонах не держат, отправляют в тюрьму для особо опасных — Жаслык, там, где Арал (Жаслыкская колония 64/71. — Е.Р.). Там многие туберкулезом болеют, умирают. Выходных нет, работают по 12, 16 часов, на кирпичном заводе. На свиданку нельзя. Если политический в обычной зоне, с ним уголовникам общаться нельзя. Когда политические болели, я лекарства им открыто дать не мог, ночью незаметно кидал, а охранники мне кричали: «Что ты врагам народа помогаешь?» Они враги народа, как при Сталине.
Еще по политическим «раскрутку делают», добавляют сроки. Как подойдет срок политическому выходить, так ему напишут, что он в тюрьме нарушал законы, и по 221-й статье («Неповиновение законным требованиям администрации учреждения по исполнению наказания») добавят 3,5 года. Все политические знают, что на волю не выйдут, живут в тюрьме, не ждут ничего. Я с мужиком политическим в зоне был. Его когда пытали, били по позвоночнику, так что у него ноги парализовало. Он лежа сидел. Так ему и то добавили срок: по суду дали 11, а отсидел он к тому времени уже 18.
Пытают очень. В зонах есть «лохмачи» — уголовники, которые бьют и берут показания. Им за это дают отдельные камеры, сигареты, телевизор. «Лохмачи» один раз ночью забрали меня. Хотели на зоне новое дело открыть и за шпионаж посадить. До утра меня пытали, били. Я не могу вам сейчас до мелочей про это рассказывать, мне плохо станет. Утром бумаги дали: «Ты напишешь то, что не говорил на следствии». Но я не написал.
Ни грамма я не верил, что выйду. Но по амнистии выпустили. Сначала в колонию-поселение, потом, когда 4 года осталось, на принудительные работы: жить дома и работать бесплатно. Из-под надзора я сбежал. Добрался до Норвегии. В Узбекистане и России меня в розыск поставили, дали еще пять лет строгого режима. Если я в Россию приеду — тоже меня заберут.
Сейчас я болею, не работаю, лечусь в основном. Про тюрьму стараюсь молчать. Там, в Узбекистане, мои родные, замучили их: ночью приходят, забирают, терроризируют их…
Если российские власти слышат — пускай не отправляют в Узбекистан вашего парня. Не выживет он. С аэропорта его заберут, сто процентов. Прямая дорога ему на Гвардейскую.
— Россия не гарантирует безопасность беженцам. Кроме законных решений об экстрадиции мы сталкивались с целым рядом похищений граждан Узбекистана из России. Российские суды принимали решения об отказе в экстрадиции, людей выпускали — но на выходе из суда они исчезали и всплывали уже в СИЗО СНБ Узбекистана. Это не отдельные случаи, а масштабная практика, которая продолжается с 1990-х годов.
Узбекское, если можно так назвать, правосудие далеко от международных стандартов. Во-первых, там применяются пытки, о них свидетельствует целый ряд докладов Комитета ООН против пыток и международных организаций. Во-вторых, там нет независимого правосудия, обвиняемому не гарантируется свободный судебный процесс. Люди незаконно остаются в тюрьмах на годы и десятилетия. Любая экстрадиция в Узбекистан ставит под вопрос не только здоровье, но и жизнь человека. Поэтому западные страны практически не выдают граждан Узбекистана на родину.
Почему Россия участвует в экстрадициях? Просто политогенез у нее и Узбекистана одинаков. Это одинаковые режимы, разница только в степени авторитаризма: явное превалирование силовых структур над гражданскими, политики над правом. Сотрудники спецслужб обеих стран чаще всего заканчивали одни и те же академии, друг друга знают. И работают они в режиме предупреждения угроз себе.
— Когда Али бежал из Узбекистана, его обвиняли по 159-й статье («Посягательство на конституционный строй Республики Узбекистан»). Обвиняли безосновательно, дело было сфабриковано узбекскими спецслужбами. Поскольку статья экстремистская, наши страны предпочитают от обвиняемых по ней быстро избавляться, особенно сейчас, когда все напуганы исламизмом.
Ничего хорошего Али не ждет. И тогда, и сейчас ему грозил большой тюремный срок. Суды что в Казахстане, что в России практически никогда не принимают во внимание то, что может угрожать депортируемому на родине. Самое печальное, что у юристов мало вариантов как-либо помочь человеку. Наши власти сразу в таких случаях забывают про все международные конвенции и во главу угла ставят национальное законодательство. В пользу экстрадиции работают и тесные связи российских, узбекских и казахских спецслужб, и их взаимопомощь друг другу.
К сожалению, если Али Феруз окажется в Узбекистане, вытащить его оттуда будет практически невозможно.
