Разговор на языке друга, а не врага
- Подробности
- 14725
- 06.12.2017
- Вячеслав ПОЛОВИНКО, специально для «Новой» – Казахстан»
Перевод Казахстана в режим «модернизации общественного сознания» неизбежно приведет к новому витку языковой проблемы в стране. Можно ли ее решить без излишней драмы?
Мало кто из русскоязычных читателей знает, но в казахскоязычном сегменте СМИ уже две недели восторгаются поступком советника генерального прокурора Казахстана Нургуль Карагойшиной. Она, выступая на брифинге, посвященном программе «Руxани жаңғыру», отказалась отвечать на вопросы журналистов на русском языке. Ее объяснение выглядит следующим образом. «Если позволите, на вопросы, заданные на русском языке, будем отвечать на государственном, то есть казахском языке, потом можете сами перевести. Потому что, как вы сами понимаете, когда мы говорим «Руxани жаңғыру», подразумеваем интересы государства, интересы нации, – цитируют Карагойшину СМИ. – Когда мы готовили это мероприятие, нужно было через пресс-службу сообщить об одной проблеме. Поскольку мы затронули тему духовного обновления, мы должны показать и доказать делом, что сами начали духовно обновляться. Сегодняшнее мероприятие мы хотим провести на государственном языке».
Дальше Карагойшина сказала, что ей «как-то неудобно», когда у нее русскоязычные журналисты в конце брифинга попросили ответ на русском языке, поскольку «все мероприятия, проводимые на русском языке, казахскоязычные журналисты как-то освещали — сами переводили все выступления на казахский язык». «Мы захотели, чтобы и вы попробовали сделать то же самое», — добавила советник. Она также добавила, что народ должен писать обращения на казахском языке – по крайней мере, к этому надо стремиться. В противном случае до этого момента ответы будут приходить из прокуратуры на русском языке – и, судя по контексту заметок на казахскоязычных сайтах, это, скорее, минус, чем плюс.
Поступок Карагойшиной вызвал горячее одобрение аналитиков: в частности, указывалось, что раз это говорит советник генерального прокурора, то это поддержка идеи всеобщего перевода на казахский язык, а самое главное достижение – что Карагойшина отказалась отвечать русскоязычному журналисту. «Советник генерального прокурора не только говорила на госязыке, но еще и отказалась отвечать на вопрос русскоязычного журналиста, заданный на официальном языке — государственном языке Российской Федерации, ответив на государственном языке Независимого Казахстана!» — восторгается и совершенно этого не скрывает главред Qazaquni.kz Казыбек Иса. Заодно он добавил, что поступок русскоязычного журналиста похож на «провокацию»: его, мол, предупредили с самого начала, что отвечать не будут – так что все по закону.
Какие в этом кейсе есть загвоздки? Их на самом деле три.
Во-первых, история с тем, что раз сказано в начале: говорим только на казахском, то это позволяет не отвечать на русском языке, — вступает в противоречие с казахстанской реальностью. Карагойшина сама говорит, что на поступающие обращения прокуроры отвечают на русском языке. Вопрос журналиста – это тоже, по своей сути, обращение, и на каком основании можно дискриминировать обратившегося человека, так в итоге объяснено и не было (версия о том, что о программе «Руxани жаңғыру» нужно говорить на казахском языке, поскольку это ее прямое применение, не работает – смотрите ниже). Кроме того, если советник генпрокуратуры заявляет, что будет отвечать только на казахском, как это соотносится со словами того же Нурсултана Назарбаева, который призвал жаловаться на тех, кто не отвечает на русском языке, вплоть до увольнения? Логично согласиться с Карагойшиной, у которой есть личное право отвечать на том языке, на каком ей удобно, но это ставит вопрос о легитимности слов Назарбаева. И если бы на этом брифинге был синхронный перевод на русский язык, то и проблемы бы никакой не возникло.
В свою очередь, поведение журналиста тоже вызывает вопросы. Его слова, конечно, не провокация, но спрашивается, зачем он вообще пошел на брифинг, где обсуждается безумно далекая от дел прокуратуры программа? А если пошел и весь брифинг слышал только казахскую речь – разве он не понимал, что его вопрос в итоге будет выглядеть как раз таки провокацией?
Во-вторых, искусственным в данном случае выглядит не нарочитое применение языка (раньше мы мучились, а теперь – вы попробуйте: прямой контекст советника Генпрокуратуры). Искусственным выглядит сочленение этой инициативы с программой «Руxани жаңғыру». Это в буквальном смысле подгонка под ответ: вот появилась программа – и все сразу заговорили на казахском языке. Логично было бы спросить, почему советник генпрокурора не вышла с этой инициативой раньше. К сожалению, очевидно, что программа духовной модернизации понята как программа тотального национализма, когда позволяется поступательное внедрение казахского языка в общество форсировать, невзирая на возможные волнения и последствия.
В этом случае «Руxани жаңғыру» выглядит как прикрытие для выражения скрытого негатива по отношению к другим национальностям. В первую очередь, русскоязычным, поскольку речь идет о противостоянии «новой имперскости» и «новому колониализму». Но это попытка зачесать вообще всех неказахскоязычных под одну гребенку логикой «Не говоришь по-казахски – противник страны и сторонник Путина!». Статья президента и его программа, хочется верить, все-таки не совсем про это.
Наконец, в-третьих, история с тем, на каком языке отвечать, и с реакцией на человека с другой речью, – это главная проблема ближайшего пятилетия. То, что всеми руками и ногами оттягивали на потом, начинает происходить. Актуализируются разговоры об отмене пункта о статусе русского языка в стране, люди постепенно будут вступать в мелкие языковые конфликты все чаще, а власть, задавшая два ровно противоположных вектора, в итоге самоустранится, наблюдая за схваткой над этой схваткой и подбрасывая поленьев в костер языковой проблемы очередным нелогичным постановлением.
Можно ли решить этот вопрос без лишней драмы и без агрессии? Да, можно, но вариант, к сожалению, сейчас только один. Нужно просто подождать. Мелкие конфликты неизбежны, но их можно купировать, чтобы не допустить разрастания в более крупные скандалы. А через время казахский язык займет доминирующее положение совершенно естественным путем. Демографически – уже выросло поколение, для которого казахский язык – главный и часто единственный. Ментально – люди перестроятся психологически тогда, когда не будет давления за то, что они это не знают (просто будет нужно тянуться к остальным, а не пытаться скрыться от осуждающих взглядов). Эмиграционно – все, кто не хочет учить язык, уедут, и уже стремительно уезжают: списывать это только на экономические неурядицы – значит, не видеть очевидных вещей.
Конечно, если кто-то хочет ускорить процесс, то сделать это тоже можно, но готов ли этот человек нести ответственность за последствия ускорения? Главное – готов ли он их предсказать? Просто нужно понять одну простую вещь: стремление найти чужого по языковому принципу – это чистой воды Германия, 1935 год. Деление на правильных и неправильных, отторжение тех, кто не подходит под программы и убеждения, – это путь в никуда. И наоборот: стремление максимально сохранить возможность говорить и дать эту возможность понимать друг друга на нескольких языках – это линия настоящей государственности. В конечном итоге, потому, что язык человека, который находится рядом с тобой в одной стране, – это язык друга, а не язык врага. И это нужно понимать обеим сторонам – и казахам, и русским.
