Эра недоверия
- Подробности
- 4393
- 09.08.2018
- Вячеслав ПОЛОВИНКО, специально для «Новой» — Казахстан»
После гибели Дениса Тена казахстанское общество перестало верить любым заявлениям и действиям властей. Под сомнение ставится не только настоящее, но и прошлое
На следующей неделе в Казахстане состоится суд по апелляционной жалобе родственников погибшего в баре «Чукотка» Сырыма Мураткалиева. Родные Мураткалиева намерены вернуть в колонию программиста Александра Кузнецова, который отсидел около трех лет за то, что, защищаясь во время драки, нанес Мураткалиеву несколько сильных ударов, отчего тот упал и смертельно ударился головой. Сначала Кузнецова приговорили к 1,5 годам лишения свободы условно за причинение смерти по неосторожности, но после жалобы родственников Мураткалиева в 2015 – 2016 годах приговор первой инстанции был отменен, и Кузнецов получил уже восемь лет. Летом 2018 года Кузнецов подал ходатайство о замене неотбытой части срока штрафом, и суд вместе с администрацией колонии, где он находился, без особых проблем его удовлетворили.
В пользу Кузнецова сыграли как хорошее поведение, так и то, что за него готовы были внести штраф. Ну и к тому же по поводу правомочности того приговора, по итогу которого Кузнецов сел на восемь лет, до сих пор ломаются копья. Родственники погибшего Сырыма Мураткалиева не согласны ни с тем, что тот мог с ножом в руках провоцировать Кузнецова, ни с тем, что Кузнецов вышел из колонии так рано – даже не извинившись перед родными погибшего. «Это не по-человечески. Через нас перепрыгнули, наплевав на все», – цитирует «КП-Казахстан» брата погибшего Даулета Мураткалиева. (Кузнецов хотя свою вину и не признал, извинился перед родственниками потерпевшего. – Ред.)
Жалоба семьей Мураткалиевых в итоге была подана снова: ее разместил у себя на странице в соцсети тот же Кузнецов. В глаза сильно бросается эмоциональность документа (несколько странно, что он был принят с такими формулировками): там Кузнецов открыто называется «извергом» и «подонком». Правда, вне зависимости от того, как там назван вышедший из колонии программист, по закону все сделано абсолютно правильно: Кузнецов и его адвокаты имели право на подачу ходатайства об освобождении, они это и сделали. А у суда не было законных оснований в нем отказать. С точки зрения семьи погибшего к такой форме гуманизации наказания вопросы были бы неизбежны, даже если бы Кузнецов вышел на день раньше окончания срока. Но с точки зрения закона нет ни единого вопроса к решению суда – даже если это кому-то кажется не очень справедливым.
Вся проблема дела о драке у бара «Чукотка» заключается в том, что тогда ни первый, ни второй приговор не вызвали единого согласия у общества: гибель Мураткалиева стала одним из первых триггеров общественного расслоения по резонансным вопросам. Ни поддерживающие Кузнецова наблюдатели, ни сторонники семьи Мураткалиевых не доверяли следствию, экспертам, суду, прокурорам, адвокатам. Все подозревали всех в сговоре, в фальсификации доказательств и даже в элементах фашизма. К 2018 году становится ясно, что в площадку у бара «Чукотка» превратилась вся страна. Уровень общественного недоверия к любым действиям государственных органов – особенно в области силовых и судебных структур – повысился настолько, что точка невозврата, кажется, уже пройдена.
Чтобы понять, почему возрос градус общественного недоверия к любым решениям государства, нужно совершить небольшое путешествие в прошлое на стык Советского Союза и независимого Казахстана. Советская власть приучила человека к иждивенческим настроениям, когда государство, по выражению правозащитника Евгения Жовтиса, было «мамой, папой, бабушкой и дедушкой». Независимость принесла необходимость выживать, и к государству люди стали относиться с позиции «какие выгоды я могу получить», «какого человека наверху я могу найти для решения своих проблем» – то есть государство не воспринималось уже как абсолютный кормилец, но на него в частном порядке еще продолжали рассчитывать. Это был новый, гибридный вариант частных выгод, нового понятия «справедливости» и – исходя из этого – определенного уровня доверия к государству, пусть и в усеченном виде.
Ситуация принципиально изменилась лет десять назад, когда с приходом интернета в каждый дом люди получили не только простой доступ к информации, но и возможность широкого обсуждения любых вопросов из любой точки света. Государственная пропаганда и государственные «воины интернета», подготовленные наспех, к этому оказались совершенно не готовы. «Эти обсуждения привели к поразительному эффекту, когда масса негатива из собственного жизненного опыта общения пользователей интернета с государством полностью покрыла «поли-этиленом» недоверия всю политическую и государственную систему страны, – говорит Евгений Жовтис. – Резюмировалась тотальная бесчеловечность, коррумпированность, неэффективность государственной системы – даже тогда, когда эта система делала что-то нормальное».
Власти страны до определенного момента не обращали внимания на этот эффект, считая, что если выдернуть всех лидеров обсуждения и придавить их, то стихнет и само недовольство. Однако так в интернете ничего не работает: на место одного убранного лидера приходили десять других, которые совершенно дезориентировали государство: оно себя в интернете чувствовало слоном в посудной лавке.
Общественное недовольство росло и вылилось, с одной стороны, в открытые протесты (земельные митинги, 2016 год), а с другой – в рост общественного напряжения, когда все дискуссии стали наполняться эмоциями, а не фактами, что неизбежно ведет к расслоению и агрессии по отношению друг к другу. При этом само государство к этому моменту уже полностью зачистило все медиаплощадки, которые хоть как-то могли нивелировать эту агрессию, переводя разговоры из эмоций в факты. Дело о драке возле «Чукотки» и все его перипетии освещались в интернете достаточно подробно, но без широкого общественного обсуждения компетенций экспертов, прокуратуры и прочих государственных участников процесса все свелось к частной истории одной драки со смертельным исходом (с крайностями в виде ряда националистических высказываний). Каждое из таких дел не приводило от частного случая к решению общих проблем – и от этого люди, использующие только эмоциональные площадки для анализа происходящего, переставали доверять системе еще больше.
К 2018 году государство закрылось еще больше, фактически окончательно исключив журналистов из системы коммуникации с обществом. Это привело к тому, что власть осталась с перегретым эмоциональным котлом один на один. Попытки максимально зарегулировать интернет в эпоху, когда закрыть его просто невозможно (методы обхода блокировок появляются быстрее, чем сами блокировки), самой интернет-аудиторией были восприняты как свидетельство ее – аудитории – правоты, и то мнение внутри интернета, которое тебе нравится, стало доминирующим. Появились враги – противники твоей точки зрения, а государство и его шаги стали рассматриваться исключительно через призму интернет-обсуждений. Кто громче и раньше высказался о том или ином поступке государства – тот и прав. И не важно при этом, право государство или нет: важно, как это видит доминирующая в конкретный момент аудитория около экрана монитора.
Как с этим бороться, государство не знает, поэтому регулярно «получает черенком граблей по лбу», констатирует Евгений Жовтис. Хорошее дело вроде гуманизации законодательства в контексте превращается в освобождение «5000 рецидивистов». Насилие над мальчиком в селе Абай превращается в обсуждение тезиса «одного привлекли, но троих-то отмазали!» – притом, что трое фигурантов просто не достигли возраста уголовной ответственности. Убийство фигуриста Дениса Тена сначала стало поводом для единодушного гнева, однако тут же он был разбит в битве интернет-аудиторий (надо убирать министра – надо менять систему – это все просто случайность – давайте лучше закроем Алма-Ату для приезжих). Ответ государства на это все такой же нелепый, как и фраза возникшего таки в медиапространстве на неделе министра внутренних дел Калмуханбета Касымова с фразой о «нелепой смерти Дениса Тена». Нормальные каналы коммуникации разрушены полностью, и государство, само приложив к этому руку, пришло к тому, что теперь лишь постоянно вынуждено оправдываться, придумывая новые (и всегда по итогу бесполезные) репрессии.
Конкретное дело о драке у «Чукотки» – это пример, когда актуализированное прошлое, попав в мясорубку общественных баталий (это уже давно не разговор, а поле боя), становится настоящим без фактов, а на эмоциях. Вышедший Кузнецов сразу подвергся приличной травле от сторонников погибшего мужчины, а родственники Сырыма Мураткалиева, чьи эмоции понять можно, за свои жалобы получают «отмах» от «кузнецовских». В итоге на суд, который будет на следующей неделе, задолго до этого оказывается сильнейшее эмоциональное давление. В этой ситуации все, что нужно сделать, это судить по закону.
Беда только в том, что любое законное решение суда, прокуратуры, правительства, парламента и даже президента априори считается несправедливым, а убедить в обратном распаленное общество государству становится все сложнее. И дальше – когда на свободу начнут выходить участники других резонансных дел, – споры по этому поводу станут еще ожесточеннее.
От редакции
Все-таки хорошо, что суд начал разворачиваться лицом к людям и меньше стал опасаться выносить справедливые и законные решения по громким делам. И здесь, скорее всего, роль личности в истории (а именно – нынешнего председателя Верховного суда РК) сыграла гораздо больше, чем нам пытались внушить на протяжении десятилетий.
Одна из версий, которой располагает редакция: столь суровый приговор в отношении Кузнецова был вынесен судьями в пику очень уж навязчивому и не очень дальновидному блогеру-«юристу», который нагнетал истерию вокруг этого дела, допускал оскорбительные выпады против правосудия в целом и некоторых его вершителей, в частности, нисколько не думая о последствиях, а исключительно ради самопиара.
Другая версия – активность тех, кто увидел в этом деле еще один свежий повод для раскачивания межнациональных отношений.
Третья (тоже рабочая) – стремление потерпевшей стороны получить немалую материальную компенсацию (это есть в жалобе). Хотя суд не взыскал ее с Кузнецова.
