ПУТИН, СТРАХ И ЖИРИНОВСКИЙ
- Подробности
- 1776
- 29.07.2020
- Беседовал Вячеслав ПОЛОВИНКО «Новая», Санкт-Петербург
ПРИКЛАДНАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ
Краткая история России до 2036 года от политолога Григория Голосова
Политическая жизнь в России официально поставлена на паузу, но на деле даже не думает утихать. Протесты в Хабаровске, явная нервозность в отношении сентябрьских выборов (из-за которой даже пришлось в срочном порядке вводить трехдневное голосование), неоднозначные итоги голосования по «обнулению» Конституции — все это сигнализирует о том, что политики в России сейчас едва ли не больше, чем когда-либо в последние годы. Осенью также начнется подготовка к кампании по выборам в Госдуму — и даже в этом вопросе итоговый результат больше не предрешен. Спецкор «Новой» обсудил политическое будущее в России с деканом факультета политических наук Европейского университета в Санкт-Петербурге Григорием Голосовым.
«Губернаторы все прекрасно понимают»
— Чем закончится ситуация в Хабаровске?
— Думаю, протесты прекратятся — причем, в конечном счете это произойдет в результате вмешательства силовых структур. Однако пока федеральный центр избрал выжидательную тактику: он надеется, что проблема постепенно рассосется. Понятно, что в организации протестов изначально участвовали какие-то клиенты Фургала, которые одновременно являются и активистами ЛДПР, ведь она остается правящей партией в регионе. Однако центральное руководство ЛДПР от ситуации отстранилось, а региональную организацию Дегтярев постепенно зачистит. В этом и состоит смысл договоренностей между Кремлем и Жириновским. Возможно, сейчас самого Фургала пытаются подтолкнуть к тому, чтобы он призвал народ к спокойствию. Так или иначе, Москва надеется свести массовые протесты на нет, а актив сначала маргинализировать, а потом разобраться с ним силовым путем.
— Разве приход Дегтярева не распалил ситуацию еще сильнее?
— Конечно, распалил. Это совсем не тот губернатор, которого ожидали в Хабаровске. Но вообще-то там никого, кроме Фургала, и не ждут. А Кремлю нужно было кого-то назначить и при этом избежать публичного скандала с Жириновским. Эта цель достигнута. Вряд ли Дегтярев рассчитывал, что его примут в регионе с распростертыми объятиями только потому, что он представляет ЛДПР. Это было бы наивно. Но контроль над региональной организацией партии для него важен.
— Хабаровские события могут повториться в том или ином виде в другом регионе? Или нет губернаторов, за которых могли бы выйти люди?
— Хабаровская ситуация воздействует на всю российскую повестку, потому что служит долгосрочным фактором дестабилизации. Понятно, что в других регионах России в защиту Фургала выступать не будут — там просто не знают, кто это такой. Но сам факт, что люди массово выходят на улицу в отдаленном регионе, где и несистемной оппозиции толком раньше не было, обращает на себя внимание. Этот факт запомнится. Поэтому косвенное влияние на другие регионы может быть очень сильным, но лишь при условии, что там будут возникать собственные поводы для таких выступлений.
— Вопрос как раз в том, будет ли Кремль защищаться на ближайших выборах в сентябре от того, чтобы в любой российский регион не пришел человек, за которого в принципе мог бы подняться народ.
— А Кремль начал защищаться от этого давно, еще в 18-м году, как только к власти в регионах пришло несколько человек, не получивших полного одобрения центра, — Фургал ведь был не единственным. Уже в прошлом году на выборы не допустили вообще никого, кто мог бы представлять хоть какую-то угрозу для действующих губернаторов. В том, что так же будет и в этом году, сомневаться вообще не приходится.
— А на губернаторов, которые нелояльны Кремлю, история с Фургалом теперь будет оказывать дополнительное давление?
— Нелояльных губернаторов сейчас в стране нет. Собственно, и Фургал был вполне лоялен, но он не мог выполнить указания Москвы так досконально, как ожидается от «нормального» губернатора — единоросса. К тому же Фургал допустил, что «Единая Россия» потеряла большинство в законодательном собрании региона, а для Кремля это нетерпимая ситуация. У «Единой России» должно быть абсолютное большинство в каждом заксобрании. Другие губернаторы все прекрасно понимают и постараются не допускать таких «ошибок».
— Иными словами, теперь хакасский губернатор Коновалов из КПРФ в регионе не будет продвигать свою партию, он будет стараться, чтобы и у него побеждала «Единая Россия».
— Этого от него ожидают. Более того, мы ведь видим пример Смоленской области, где губернатор Алексей Островский представляет ЛДПР, но у «Единой России» — прочное большинство. Жириновский недавно хвалил его как образцового губернатора от ЛДПР.
— Что теперь будет с ЛДПР? Ее позиции каким-то образом изменятся?
— Ничего особенного с партией не случится. Ситуация в Хабаровске может добавить ей немного голосов на предстоящих выборах, но ЛДПР и так уже довольно давно и методически прибавляет в соревновании с КПРФ. Никакого серьезного конфликта с Кремлем у ЛДПР нет, партию Жириновского признают и ценят в качестве системной оппозиции, которая оттягивает протестные голоса. И губернаторы, и депутаты от партии ведут себя предельно лояльно.
— Разве у ЛДПР не может возникнуть соблазна попробовать замкнуть на себе протестную повестку, не советуясь с Кремлем?
— Нет, играть в свою игру таким партиям в России, конечно же, нельзя. Однако перехватить роль главной системной оппозиционной силы у КПРФ — это стратегическая цель, которую ЛДПР преследует давно. События в Хабаровске в некоторой степени облегчают эту задачу. Ведь многие избиратели ЛДПР голосуют за нее вполне искренне, считая, что это настоящая оппозиция.
— Получит ли ЛДПР в качестве компенсации дополнительные места во власти на ближайших выборах?
— На выборах в законодательные собрания — вполне возможно. На выборах губернаторов ЛДПР свою квоту, я полагаю, уже исчерпала.
— А Хабаровск в будущем году оставят за ЛДПР или все-таки будут ставить единоросса?
— Во многом это зависит от Дегтярева. Если он выполнит свои обязательства перед теми, кто его назначил, то оставят. К тому же Кремль не заинтересован в срыве договоренностей с Жириновским.
— Пока Дегтярев ведет себя максимально удобно: общается со всеми сверху вниз и обвиняет в протестах «мировую закулису».
— То есть ведет себя как нормальный системный политик. Собственно, даже история про «мировую закулису» — это не специфические речи «Единой России», ЛДПР начала использовать эту риторику гораздо раньше. Так что даже в плагиате их не обвинишь (смеется).
— Кремлю такое поведение скорее нравится?
— Наверное, Дегтярев поступает так, как ему рекомендовано на этом этапе: не особо угрожать, но и не идти на уступки.
«Колоссальные опасения за результат выборов»
— Если говорить о ближайших думских выборах, кампания по которым начнется уже в этом году, есть ли в них хоть какие-то интриги?
— Перед Кремлем на этих выборах будет стоять сложная задача. С одной стороны, нужно обеспечить себе контроль над Думой, и очевидно, что для этого он по-прежнему будет использовать «Единую Россию». С другой стороны, как всегда перед выборами, Кремль думает о том, как создать некую видимость плюрализма на выборах. Отсюда мы видим череду регистраций новых партий — и «Новые люди», и «За правду!». Может быть, они будут допущены на выборы. Но это зависит от заинтересованности Кремля в дроблении голосов оппозиционно настроенных избирателей, а также от того, насколько уязвимой будет казаться «Единая Россия», у которой всякие новые люди тоже будут забирать голоса. Я бы на месте этих людей особого оптимизма не испытывал.
Что касается настоящей, несистемной оппозиции, то я полагаю, что, как и раньше, «умное голосование» остается разумной стратегией. Однако реализовывать его станет еще сложнее, поскольку «всенародное голосование» по Конституции значительно расширило возможности манипуляций результатами выборов.
— Очень сложно представить в первом приближении, что «умное голосование» может сделать именно на думских выборах. Разве что сделать противником власти «Справедливую Россию» ради интереса.
— «Умное голосование» с самого начала ориентировалось не на партийные списки, а на одномандатников. А их всех Кремль зачистить не сможет, да и не захочет. Думские выборы — не слишком важные и служат своего рода витриной демократии. Поэтому открываются некоторые возможности для «умного голосования».
— Тут под шумок решили, что трехдневное голосование будет введено уже в сентябре на ближайших выборах. Зачем так торопятся?
— Видимо, те опросные данные, которые доступны в Кремле, говорят о том, что у поддержанных властью кандидатов мало шансов на честный выигрыш даже после полной зачистки политического поля. То, что Кремль сначала колебался, но в итоге все-таки решил ввести такой формат голосования уже сейчас, говорит о колоссальных опасениях за результат.
— То есть править результаты придется сильно.
— Похоже на то. Тут ведь дело не только в том, чтобы по ночам менять содержание урн. На досрочное голосование гораздо легче административно организовать явку. А если явка организована по команде, то и голосовать люди будут в большинстве своем так, как им приказали. Это миф, что они приходят по приказу, но с фигой в кармане, и голосуют по-другому. Нет, вынужденные избиратели голосуют так, как выгодно организаторам. С помощью досрочного голосования их явку просто легче обеспечить.
— Возвращаясь к думским выборам: давно говорится о том, что есть проблема со стареющим руководством системной оппозиции — и Жириновским, и Зюгановым. Кремль на ближайших выборах постарается их заменить или будет держать их как можно дольше?
— Кремль не заинтересован в том, чтобы прямо сейчас кого-то менять. Если Зюганов и Жириновский покажут, что они готовы и дальше руководить своими партиями, то это будет только приветствоваться. Задача-максимум — дотянуть их до 2024 года.
— То есть, чтобы они опять участвовали в выборах президента?
— Не обязательно. Есть ведь и другая стратегия — выдвинуть какую-то третьестепенную фигуру внутри партии, за которую даже свои не будут голосовать. А могут и самих Зюганова и Жириновского вывести, почему бы и нет. Это выглядит смешно, но ситуация и сейчас, и в 2024 году ожидается такая, что придется идти на смехотворные шаги. Не впервой. Президентские выборы давно уже стали театром абсурда.
— Можно Дегтярева опять-таки выдвинуть.
— Ну да. Был ведь кандидат Малышкин (Олег Малышкин — кандидат в президенты от ЛДПР на выборах 2004 года. — Ред.), которого сейчас никто не помнит.
«Система испытывает пределы»
— До поправок с «обнулением» нынешний режим сравнивали с брежневской эпохой, поскольку страна, по общему мнению, входила в застой. После «обнуления» появились сравнения со сталинскими временами, поскольку в воздухе витает «дух репрессий». Что вы думаете по этому поводу?
— Ничего общего ни с тем коммунистическим партийным режимом, который существовал при Брежневе, ни с несколько другой его версией при Сталине нынешняя система не имеет. Это вполне современный политический режим, и его развитие происходит в рамках абсолютно предсказуемой политической логики. В частности, такого параноидального размаха репрессий, как при Сталине, сейчас быть не может, поскольку режим в силу своей природы вынужден притворяться демократией. Репрессии носят целенаправленный и функциональный характер. Если кто-то представляет угрозу — его нужно зачистить.
— Так говорят во многом потому, что точечный характер репрессий, как кажется, в последнее время приобрел во многом случайный характер. Могут прийти и за Фургалом, и за Сафроновым. И выглядит это так, что всем был дан сигнал: ну теперь-то, ребята, мы можем прийти в любое время вообще за любым — спите и бойтесь.
— В действительности ситуация стала именно такой еще в 2012 году, после подавления «болотных» выступлений. Федеральный центр и силовики показывают раз за разом, что неприкасаемых для них нет. Если какая-то группа людей может потенциально стать угрозой, ей посылают сигнал: всех подряд репрессировать не будем, но ударим целенаправленно по тому человеку, давление на которого покажет всем остальным нашу силу и решимость.
— Идущие последний год репрессии по отношению к журналистам — это объявление им войны?
— Это не война, это тактика запугивания. Журналисты не воюют.
— Это будет запугивание до победного конца или система будет отступать?
— Еще раз: журналисты не воюют. Но в нынешней системе любой журналист воспринимается как потенциальная угроза, и он должен знать, что не сможет вести свою профессиональную деятельность, а то и лишится свободы, если будет переходить некоторые границы. При этом границы четко не определены, журналист должен решить для себя сам, где они, и осуществлять самоцензуру.
— Но журналисты своих стараются отбивать после таких репрессий, и это выглядит пусть не как война, но как ответ на давление системы.
— Да, потому что система это позволяет. Вот вам и отличие нынешних времен от прошлых. Для нынешнего режима такое противодействие со стороны разных групп не просто нормально, но и в каком-то смысле желательно. Режим не склонен ломать до конца, он испытывает пределы. Сделал — посмотрел: если это вызывает нежелательное паблисити, слишком острую реакцию, можно немного откатить. Потом ударим в другом месте.
«У Путина был хороший вариант»
— Путин и вправду будет до 2036 года? Это финальная точка?
— Если ему позволит здоровье и не возникнет сильных факторов, которые могли бы помешать, то будет править и до 2036 года, и даже дольше. Путин раньше любил говорить о том, что власть — это тяжкое бремя «раба на галерах», но когда он всерьез начинает рассматривать возможность сбросить с себя это бремя, то всегда приходит к выводу, что еще не время. И я бы сказал, что никогда для него не наступит то самое время, если отвлечься от чрезвычайных обстоятельств. У Путина был хороший вариант формально отойти от власти, став председателем Госсовета, — примерно как Назарбаев в Казахстане. Я так понимаю, долго и всерьез этот вариант был рабочим: даже вся история с поправками в Конституцию была запущена под него. А потом Путин, видимо, посмотрел и прикинул: как-то страшновато. Да и где найти хорошего преемника, который бы меня не сдал? И в конце концов было решено от греха подальше выбрать другой вариант.
— Но 36 лет — это даже для авторитарного режима с ярко выраженным вождизмом много. Понимает ли Кремль, что к концу 36-го года вся его конструкция безнадежно устареет?
— Наверное, понимает. Я даже не исключаю, что и сам Путин сейчас говорит себе: я до 30-го года побуду, а там решу. Проблема в том, что в 2029 году ничего не изменится, сохранятся (или даже вырастут) и внешние угрозы, и внутренние трудности. Вся логика ситуации подтолкнет Путина к решению, которое покажется ему единственным правильным: остаться. Аргументы в пользу этого найдутся, а возможность будет.
— Вы упомянули про Назарбаева. Но тот все-таки ушел, причем демонстративно и под камеры. Для Путина такого варианта вообще не существует? Ведь преемники такого же формата, как нынешний президент Казахстана Токаев, в России в принципе есть.
— Я скажу на это, что Назарбаев все-таки не ушел. Он остался в другом качестве. Он рискнул и подобрал преемника, хотя в лояльности преемника лидер такого типа никогда не может быть уверенным на все 100 процентов. Назарбаев был уверен на 95 процентов — отчасти потому, что он действительно рассматривается многими в Казахстане как создатель национального государства. У Путина, как бы он ни старался, такого ресурса нет и не будет. Ему просто-напросто должно быть страшнее. Он мог бы на 70 процентов такую уверенность, как Назарбаев, испытывать, но оставшиеся 30 процентов — это слишком много.
— Как бы вы определили свой образ жизни до 2036 года, если все останется как сейчас?
— В 36-м году я буду уже достаточно пожилым человеком, если доживу, да и мир к тому времени изменится. Не знаю, позволят ли мне обстоятельства делать то же самое, что и сейчас. Но по основному роду занятий я ученый, и в той мере, в какой интеллектуальные возможности и физическое здоровье позволят мне заниматься наукой и преподавать, — именно так и будет.
— Есть ли смысл надеяться, что в 2036 году все будет по-другому? Или людям, которые не привыкли ждать, лучше сразу паковать чемоданы?
— Бывает пассивная надежда, и я рекомендую ее для улучшения своего жизненного самочувствия, но сама по себе эта эмоция не особенно продуктивна. А есть активная надежда на лучшее, и она может проявляться разными способами. Люди, находясь в России, готовы пытаться что-то изменить, чтобы в стране стало лучше. Тут каждый человек должен решать для себя сам, выбор жизненной стратегии полностью индивидуален.
