Ваятель истории
- Подробности
- 2217
- 23.01.2022
- Макс КОЙФМАН, врач, член Союза русскоязычных писателей Израиля.
К 80-летию выдающегося скульптора Рысбека Ахметова
10 февраля 2012 года я по просьбе детей покойного скульптора Рысбека Ахметова был приглашён в город Алма-Ату – в Музей изобразительных искусств имени Абылхана Кастеева на открытие юбилейной выставки и презентацию альбома-монографии его старшей дочери Эльвиры Ахметовой. И очень сожалел, что из-за болезни не мог прибыть из Израиля. А сегодня, в январе 2022 года, будь он жив, мы бы вместе отмечали его восьмидесятилетие. Мне посчастливилось много лет знать Рысбека, когда я жил в Чимкенте. Он, закончив с отличием художественное училище им. П.П. Бенькова в Ташкенте и отделение «монументально-декоративной и архитектурной скульптуры – Ташкентского театрально-художественного института имени А.Н. Островского, погрузился в мир неповторимых скульптурных композиций.
Две розы и гордый тюльпан
С Рысбеком Ахметовым меня познакомил Ерик Сыздыков, журналист из областной газеты «Южный Казахстан». Ерик часто бывал в его мастерской, где ему легче дышалось, думалось и писалось. Когда у Рысбека заболел сынишка, то Ерик привёл меня к нему. У маленького Галыма оказалось воспаление лёгких. Я хотел забрать мальчика к себе в отделение, но Мария, жена Рысбека, упёрлась: «Буду лечить Галыма дома, у нас в соседнем подъезде медсестра живёт…»
В конце концов, мы, трое мужчин, проголосовали за то, чтобы поместить Галыма в больницу, Марии пришлось уступить.
В доме Марии и Рысбека всегда было весело и шумно. Рысбек был великолеп-ным рассказчиком, радовал нас своим юмором, певческим голосом. Он хорошо играл на домбре, под звуки которой пританцовывала его бойкая малышня: Галым, Эльмира и Гульмира.
Галым рос озорным, забавным и смышленым мальчуганом. В отцовской мастерской он тоже возился с глиной, что-то лепил. Но стоило кому-то показаться на пороге, как он протягивал руку, мол, привет, старина. Демонстрируя свои скульптурки, он заодно показывал и отцовские работы, скромно выдавая их за свои, и улыбаясь до ушей, принимал похвалы... Позже Галым станет преподавателем Академии художеств в Алма-Ате и найдёт своё счастье в многодетной семье.
Эльмира, старшая дочь Рысбека, окончит Академию художеств в Алма-Ате. Затем продолжит учёбу в Художественной Академии Санкт-Петербурга. Станет замечательным скульптором, искусствоведом, директором художественной галереи имени своего отца, напишет о его творчестве монографию, защитит кандидатскую диссертацию…
Когда в семье Рысбека и Марии родилась младшая дочь, разразился спор, каким именем её наградить. Сошлись на Гульмире. Ей ещё и месяца не было, как Рысбек, расплываясь в улыбке, сказал: «Макс, ты только посмотри, какие у неё глаза. А руки? Завтра, притащу её в мастерскую, пусть порадуется, как отец работает».
Гульмира росла застенчивой, задумчивой и обстоятельной девочкой. Она подолгу присматривалась к рисункам и скульптурам отца, и сама что-то рисовала, лепила. И в итоге стала не только прекрасным художником-модельером, но и матерью троих детей: Елданы, Марзии и Рысбека…
«У меня дома цветут две розы и один гордый тюльпан» – часто говорил Рысбек о своей семье и глаза его светились…– Они все в меня это же просто здорово!»
Мария
У Рысбека была мастерская во дворе школы имени Каныша Спатаева. Это был его первый творческий дом. Из-за этой мастерской Рысбеку не раз приходилось держать оборону. Мария никак не хотела мириться, что её муж больше пропадает здесь, чем дома с детьми. Она считала, что мастерская должна быть на втором месте - она всего лишь площадка для работы. И только дом с женой и детьми должен быть на первом! Но с годами Мария поняла, что творческие люди творческие люди - особенные, и рядовому человеку не всегда понятны. А «мастерская» Марии была в доме, на кухне, где она всегда что-то мудрила: варила, жарила, пекла, заваривала чай по рецепту своих предков. Она с радостью звала нас к столу, выставляла своё коронное блюдо - бешбармак, с шурпой и кумысом…
Двери мастерской Рысбека всегда были открыты для любопытных. Посетителей с улыбкой приветствовала скульптура «Добро пожаловать». Её дружно окружали пришельцы из глубокой седой старины: «Три жуза», «Борцы», «Пять братьев», «Невесты», «Циркач», «Аксакал», «Чаепитие», «Караван», «Материнство», «Степные сны»… Особое место занимала возвышающаяся на небольшом постаменте скульптура «Мария» – портрет жены, исполненный в дереве: выразительные черты чистого лица, умные глаза, обаятельная улыбка… Поражал и сверкающий молнией монумент юного всадника: счастливый, босоногий джигит, мчится на быстроногом скакуне по степи с кургана на курган, из аула в аул, и кричит долгожданное: «Женис! Женис!», «Победа! Победа!»
Аль-Фараби
Когда Рысбек узнал, что мой приятель инженер Миша Григорян заинтересовался философией, живописью, поэзией и фотографией, то предложил нам, отправиться с ним к развалинам старого Отрара. Заодно Рысбек пообещал побаловать нас отменным кумысом, терпеливо дожидавшимся в курдючном мешке багажника машины. А на обратном пути, если мы будем послушны как пионеры, он завернёт с нами на станцию «Тимур», где его друзья встретят нас обалденным бешбармаком и пятизвёздочным казахским коньяком. С собой мы прихватили и нашего друга-журналиста Ерика Сыздыкова По дороге Рысбек напомнил, что в прошлом Отрар слыл богатым торговым городом и стоял там, где река Арысь впадала в полноводную шумную Сырдарью. И лишь после нашествия несметных полчищ Чингисхана от города остались руины, да редкие находки из керамики и металла...
Рысбек с лёгкостью взобрался на огромный осколок сохранившейся древней стены и, погрузившись в позу умудрённого старца, пафосно изрёк: «Товарищи пионеры, на этой благодатной земле когда-то, очень давно родился Аль-Фараби – выдающийся философ, достойнейший врач, видный учёный, поэт... Я черпаю здесь вдохновение, ищу ответы, разгадывая по крупицам события минувших столетий. Чтобы сотворить бюст Аль-Фараби, мне понадобилось немало лет, прежде чем я нашёл окончательное решение…»
Потом на «трон» поднялся Ерик Сыздыков, который ещё студентом Алма-Атинского университета пытался доказать, что Аль-Фараби был выходцем из казахов, но ему не верили, говорили, что он - не то узбек, не то таджик, не то араб. А теперь Ерик рад, что стоит на земле, которая подарила миру великого казаха…
Я же рассказал, что мы с Мишей Зельцером, будущим алма-атинским академиком и главным эндокринологом страны, написали монографию по эндемическому увеличению щитовидной железы у детей, и чуть было не удостоились премии имени Аль-Фараби. Мы даже речь приготовили на случай, если нас вызовут в учёный совет для ее вручения. Я ещё стоял на этой каменной «трибуне», когда Рысбек, подавая мне «утешительную» пиалу с кумысом, сказал: «Мы даём тебе, сын мой, эту виртуальную премию имени Аль-Фараби, о котором знает здесь каждый камень, даже воздух пропитан духом этого великого человека». Нашлось, что сказать и Мише Григоряну: «После того, как я прочел первое издание «Философских трактатов» Аль-Фараби на русском языке, то стал носителем идей этого большого человека и учёного…»
Аблай
Как-то, мы с коллегой, доктором Турмаханом Орынбаевым, в один из воскресных дней нагрянули в гости к Рысбеку Ахметову. Мне было чертовски интересно понаблюдать за двумя романтиками: один пропадал за операционным столом, возвращая больных к жизни, и строил первый бароцентр в Средней Азии. Другой – возрождал образы людей из далёких веков, и людей, среди которых жил, работал, создавая таким образом два неразрывных мира своего народа: прошлого и настоящего. Турмахан рассматривая скульптуры, ютившиеся на стеллажах, остановился возле огромного глиняного бюста, прикрытого влажной мешковиной. Когда Рысбек сбросил ее, у Турмахана вырвалось: «Аблай!» Как мало мы тогда знали об этом выдающемся казахском полководце, ярком политике и умном дипломате, имя которого держалось в тени истории... Это сегодня о нём можно свободно говорить, писать, ставить ему памятники, выпускать почтовые марки и даже денежные купюры с его портретом. Но тогда это имя было за семью печатями… Работа над бюстом Аблая приближалась к концу.
Позже мы с Турмаханом снова навестили Рысбека. Но кто-то днём раньше забрался в его мастерскую и разрубил скульптуру Аблая на куски. Я ещё ни разу не видел, чтобы мужчина так плакал. Для Рысбека эта скульптура была больше, чем только ребёнок, это была история его народа…
«Косички»
Рысбек выставил на широком подносе два чайника: один - с горячим чаем, другой - с холодным кумысом, как бы напоминая казахскую пословицу, что «любитель чая кумыс не попросит». Когда же за чаепитием мы с Рысбеком уплетали ломтики сушеной дыни, аккуратно заплетённые в тонкие косички, Турмахан поначалу молча поглядывал на нас, но немного погодя, рассказал, почему он так и не дотронулся к тем «косичкам». Оказалось, где-то в году тридцать седьмом, Орынбай, отец Турмахана, притащил с базара мирзачульскую дыню. Нарезал её тонкими ломтики, выложил на фанеру и выставил на крышу кибитки, чтобы засушить. «Зимой вместо конфет будет», – объяснил он жене Орынкуль. Позже Орынбая арестовали, якобы за то, что после смерти десятого ребёнка, он исступлённо молился, чтобы Аллах сохранил жизнь хотя бы одиннадцатому – Турмахану. Когда Орынбая уводили, Орынкуль испуганно металась по кибитке, не зная, что ему дать с собой «на дорогу». Под руку попались ломтики дыни, она и сунула их ему в карман пиджака. Вот только притронулся ли он к ним? С тех пор ломтики сушеной дыни навсегда были связаны у Турмахана с трагической судьбой отца… Спустя десятилетия возчика и сторожа больницы «Арысь» Орынбая оправдают, даже улицу назовут его именем. Как, впрочем, позже назовут и бароцентр, и улицу именем его сына - Турмахана Орынбаева в Чимкенте. Но тогда Рысбек снял с полки книгу со стихами Абая, и они оба, перебивая друг друга, взахлёб читали по памяти стихи казахского кумира.
Олжас, сотворенный в глине
В свободное время мы с Рысбеком совершали прогулки по вечерней площади Ленина, где на мраморном постаменте возвышалась статуя первого вождя мировой революции. Нередко к нашему дуэту присоединялся и Ерик Сыздыков, дом которого вплотную прижимался к площади. Разглядывая звёздное небо, Рысбеку представлялись то скачущие «лошади с опущенными мордами», то «табун двугорбых верблюдов», лениво шедших по истрёпанной ветрами песчаной пустыне, то бегущая стая гончих собак», то несметное «пастбище звёзд» в нарядном Млечном Пути. В этой притаившейся ночной тишине Рысбек обычно напевал песни великого Абая, среди которых запомнились — «Айттым салем, Қаламқас Көзімның» и «Желсиз тунде жарык ай». Ерик, зная, что стихи для нас, как бальзам на душу, нет-нет да «подкармливал» нас прекрасной поэзией Олжаса Сулейменова.
Тогда, Рысбек ещё не знал, что настанет день и он пригласит великого поэта в свою алма-атинскую мастерскую. И буквально в один присест сотворит его в глине…
Мы любили стихи. Любили их слушать, читать. В них мы находили радость, красоту и силу слова. Не случайно Аристотель, отмечая в стихах метафору, говорил о таланте поэта. Стихи располагали нас к себе, учили нас мыслить, рассуждать, поднимали настроение. Читали мы их обычно на дружеских поэтических вечерах, но чаще, когда собирались на мальчишеских «посиделках» за бокалом хорошего вина.
«Камажай»
Потом придёт время, которое разлучит нас. Сначала Ерика переведут на работу в Алма-Ату. Перетащат туда и Рысбека, предоставят шикарную квартиру и мастерскую, о которой можно было только мечтать или видеть во сне… Покинем Чимкент и мы…
Мы уже жили в Израиле, когда в 1995 году нам позвонили из Алма-Аты и, плача, передали: «Маке, нашего Рысбека больше нет». Было трудно поверить, что я больше никогда не встречусь с его умным и спокойным взглядом, и его заразительной улыбкой. Не увижу, как он возьмёт домбру и подберёт то мелодию падающего дождя, то - бушующего ветра, или перекликающихся между собой птиц... А потом, прижав домбру к уху, прислушается звукам неба.
Недавно мы с женой навестили дорогой нам Чимкент, именуемый ныне Шымкентом. Гуляя по бывшей площади Ленина, вспомнилось, как однажды вечером постучали к нам в дверь: Рысбек с авоськой краснощёких яблок и Мария с большущим блюдом с бешбармаком. Мы с детьми дружно набросились на бесподобное блюдо. Потом Мария научит мою жену, как скалкой-«октау» раскатывать «чак-чак» – тоненькое тесто без единой капельки воды.
Не забыли мы, как Рысбек, когда у него всё получалось, заложив руки за спину, улыбаясь каждой морщинкой, приговаривал: «Ай да Рысбек-жан, Ай да Рысбек-жан, какую скульптуру отколол, на столетия вперёд».
Сегодня, когда уже нет ни журналиста Ерика Сыздыкова, ни скульптора Рысбека Ахметова, мне вспоминается наша последняя встреча в Алма-Ате. В ресторане гостиницы, где мы отмечали выход в свет моей документальной повести «Становление», отрывок из которой был опубликован в книге «Время зовёт» о «вдохновенном труде рабочих, сельских тружеников и творческих кол-лективов в первом году двенадцатой пятилетки». Там, среди замечательных людей Казахстана, окажется и наш друг – Турмахан Орынбаев.
За праздничным столом с бешбармаком и казахским коньяком Ерик Сыздыков, окинув нас оживлённым взглядом, скажет: «Мы все как три карты одной масти – пики: черноволосые, длинноволосые и немного, увы, поседевшие!» Беззаботная аура радости окутывала нас: шутки, смех, тосты на грузинский лад, привычные вопросы о жёнах, детях, работе. И вдруг моих друзей, как ветром сдуло из-за стола: они нырнули в самую гущу лихо танцующих пар. И я с удивлением обнаружил, что, сидя на стуле, приплясываю в ритм весёлого казахского танца «Камажай». Эта музыка была у них в крови... Такого огненного завораживающего вихря, какими казались несущиеся в танце Рысбек и Ерик, я ещё ни разу не видел.
И теперь, спустя годы, я захожу в компьютер и включаю, продолжающий нестись в вихре, знаменитый танец «Камажай»…
Редакция «Новой газеты» - Казахстан» выражает глубокие и искренние соболезнования нашему постоянному автору Койфману Максу Александровичу по поводу кончины его жены Цили Яковлевны.
