Расстрел в рабочем порядке
- Подробности
- 1997
- 18.06.2022
- Павел ГУТИОНТОВ , журналист, специально для «Новой газеты. Европа»
Как власть разбирается с «глубинным народом», который высказывает открытое недовольство ее действиями. 60 лет забастовке в Новочеркасске
…Что «они» думали? О чем?
То же, что и всегда. О том же. Стали доступны поразительные документы из «Особой папки» ЦК КПСС, подписанные 2 июня 1962 г. председателем КГБ В. Семичастным и помеченные грифом «Совершенно секретно». Эти «аналитические записки» в ЦК КПСС характеризуют реакцию населения на повышение цен на основные продукты питания.
«…Слесарь депо станции Курск Токарев во время обращения ЦК КПСС и Совета Министров СССР к советскому народу подчеркнул: «Хорошее мероприятие. Главное у нас — дешевые хлеб, сахар, мука, крупа и другие продукты. Что же касается увеличения цен на масло и мясо, то это временное явление. Когда их в стране будет больше, цены сразу снизят»…
Мастер завода передвижных агрегатов Евдокимов (Курск) заявил: «Очень хорошо, что наше правительство не скрывает от народа временных трудностей. Когда мы поднимали промышленность, упустили вопросы развития сельского хозяйства. Надо было бы давно провести это мероприятие, тогда не было бы разрыва в ценах»…
Рабочая московского метро Костромицкая подчеркнула: «Эта жертва не так велика. Можно поступиться и еще кое-чем, лишь бы не было войны»…
«Очень хорошо, что наше правительство не скрывает временных трудностей…» «Надо бы давно провести это мероприятие…» И это все — «совершенно секретно»!.. Интересно только, насколько верили этим верноподданным рапортам и те, кто их писал, и те, кому они предназначались. И насколько верили.
***
Ровно двадцать лет назад издательство Ростовского госуниверситета выпустило нетолстую книжку «Новочеркасск. Кровавый полдень». Написала ее бывший сотрудник городского музея Татьяна Бочарова, ставшая когда-то лидером общественного движения, благодаря которому мы и знаем сегодня о «Новочеркасском расстреле» то, что знаем. Благодаря которому были со скрипом приняты все постановления высших органов власти, названы забытые, казалось бы, безвозвратно стертые имена. Благодаря которому были отысканы могилы погибших, тайком в 1962-м и наспех зарытые…
В прошлом году книгу вдруг переиздало московско-берлинское издательство «Директ», этого издания я не видел, знаю, что совсем недавно, накануне печальной годовщины в Новочеркасской городской библиотеке имени Пушкина состоялась ее презентация… Книга вышла, как сказано в аннотации, отысканной в интернете, с большими изменениями и дополнениями. Боюсь, честно говоря, о них думать: слишком многие лица в первоиздании недипломатично названы, многие события сейчас трактуются, я бы сказал, осторожнее.
В тех местах, где я цитирую книгу, я цитирую ее по своему, неисправленному экземпляру.
…К 1962 году Новочеркасск представлял собою небольшой провинциальный городок с населением 145 тысяч человек. Несколько заводов, самый крупный из них — Новочеркасский электровозостроительный (сначала паровозостроительный) завод имени земляка С. М. Буденного. «На Буденном работаю!» — говорили заводчане. И поселок у завода также назывался «Буденновским». К началу 60-х на заводе работало 12 тысяч человек. К слову, на всех остальных промышленных предприятиях города работало столько же.
Особую характеристику рабочих НЭВЗа обусловила сильная текучесть кадров. Только за пять лет, с 1956 по 1960 гг., с завода уволилось 19 тысяч рабочих. В целом же рабочий люд представлял малограмотную массу, в среднем едва имевшую неполное среднее образование.
На 1 июня 1962 года в Новочеркасске состояло на учете 1 586 человек, ранее осужденных за уголовные преступления. Конечно, это во многом объясняло происшедшее, но, конечно, — далеко не всё.
Причиной забастовки явилось повышение с 1 июня цен — на мясо на 30 процентов, на масло — на 25. Решение об этом было принято Советом Министров 17 мая и объявлено по радио 31 мая.
Проводившийся постоянно до этого пересмотр норм выработки и оплаты труда в ряде цехов НЭВЗа привел к концу мая 1962-го к снижению «на треть зарплаты» в тяжелых цехах. Другим еще ранее урезали расценки.
Новость о снижении расценок пришла вместе с сообщением о росте цен.
Началась стихийная забастовка, собрался митинг.
Но подошедший туда директор завода Курочкин своими ответами на претензии рабочих сломал последнюю сдерживающую планку. «Не хватает мяса — ешьте пирожки с ливером!» — (якобы) бросил директор. Во всяком случае, это стало крылатым выражением и передавалось из уст в уста как образец крайне уничижительного отношения начальства к простым людям.
У станков в цехах остались самые дисциплинированные (или — безропотные?) — рабочие предпенсионного возраста и прослойка партийно-комсомольского актива.
Как в войну, надсадно-прерывисто гудел заводской гудок. Сопротивлявшегося сторожа для видимости связали, около рычага оставили дежурных с наказом, чтобы гудки не прекращались. Позже к этому гудку, слышному на всю округу, присоединился гудок паровоза. Железная дорога проходила совсем рядом, в нескольких десятках метров от завода, и «буденновцы» перегородили пути, остановив пассажирский поезд Саратов-Ростов, проходивший Новочеркасск около полудня.
На тендере остановленного паровоза мелом написали: «Привет рабочему классу! Хрущева на мясо!» К заводу прибыли грузовые автомашины с невооруженными сотрудниками милиции в форме. Выстроившись в две шеренги, они двинулись к собравшимся, через мегафоны призывая людей разойтись. Навстречу выплеснулась толпа — с палками и камнями. Милиции пришлось отступить. Двое милиционеров замешкались, но, пишет Бочарова, женщины защитили их от побоев.
А на учебном полигоне СКВО под Краснодаром с конца мая проводились плановые сборы командного состава округа. О событиях в Новочеркасске там стало известно днем после звонка первого секретаря обкома Басова, до этого истерично пытавшегося раздавать команды на месте. Одновременно поступил приказ Генштаба о срочном прибытии командующего округом к месту событий. Генерал армии Плиев не замедлил его исполнить, появившись в Новочеркасске к 17-ти часам.
К концу дня в Новочеркасск съехались и слетелись: Ф. Козлов — член Президиума ЦК КПСС, секретарь ЦК КПСС; А.Микоян — член Президиума ЦК КПСС, 1-й заместитель Председателя Совета Министров СССР; А.Кириленко — член Президиума ЦК КПСС, 1-й заместитель Председателя Бюро ЦК КПСС по РСФСР; Д. Полянский — член Президиума ЦК КПСС, председатель Совета Министров РСФСР; А.Шелепин — секретарь ЦК КПСС (до октября 1961 г. — председатель КГБ при СМ СССР), Л.Ильичев — секретарь ЦК КПСС. Плюс высокопоставленные военные, руководители МВД.
Я перечисляю всех, чтобы стало ясно:
собравшиеся МОГЛИ принять любое решение. Кстати, Микоян в своих достаточно подробных мемуарах эту «новочеркасскую командировку» даже не упоминает, как не было ее.
На заводской митинг, ставший к тому времени непрерывным, прибыл первый секретарь обкома. Уже по первым фразам Басова стало ясно, что ничего нового он не скажет. В ответ на требования рабочих ходатайствовать перед правительством об отмене решения о повышении цен на продукты, руководитель области заявил: «Это не мои функции, решение правительства никто отменять не собирается». А когда к микрофону подошел Курочкин, в него полетели камни и бутылка с кефиром.
Группу начальников заблокировали на заводе, сделав, по сути, заложниками. Тем временем особыми объектами ненависти стали портреты партийных руководителей. «Давай, жми, чтобы масло текло!» — приговаривали рабочие. Портреты выбрасывались с балкона, и «наступавшие сумерки прорезались искрами зажженных из них костров».
К вечеру Басова все-таки вывели с завода черными ходами солдаты роты спецназа, переодетые в штатское. Операцией командовал генерал Шапошников, Герой Советского Союза, заместитель Плиева.
Еще ранее Шапошников пытался реализовать свою идею с дымовыми шашками, которые он просил привезти к заводу, чтобы использовать их для разгона толпы. Но эту меру генерал-лейтенант Иващенко, член Военного совета округа, счел слишком «крутой»: «Как так, против рабочего класса применять дымы!»
Около 22 часов 1 июня 1962 года начальник гарнизона, командир дивизии внутренних войск генерал-майор Олешко по рации приказал пригнать к заводу танки из учебного центра в Персияновке. Эти танки не имели боекомплектов и нужны были для демонстрации силы. Солдаты сидели под защитой брони, а сверху на танки карабкались люди. Смотровые щели забивались тряпками и травой. Через танки, расставленные по всему городу, перелезали, их обходили, их использовали как трибуну для выступления.
Наступала суббота. Утром рабочие остановили поезд «Москва-Баку», а затем под красными флагами и портретами Ленина двинулись в центр города, к зданию Новочеркасского горкома партии. Узнав об этом, Козлов срочно связался по телефону с Хрущевым. Хрущёв повторил вчерашний приказ: «Подавить антисоветский бунт силой». Командующий войсками округа передал этот приказ с командой атаковать демонстрантов танками, однако генерал Шапошников, которому предстояло выполнять этот приказ, заявил, что «не видит перед собой такого противника, которого следовало бы атаковать танками». Более того, опасаясь непосредственного применения оружия, Шапошников отдал приказ танкистам и мотострелкам разрядить свои автоматы и карабины и сдать все свои боеприпасы полковым и батальонным зампотехам.
Подчеркну. Героев среди «восставшего народа», идейных борцов с режимом — не было. В составе колонны рабочих было, действительно, много пьяных, возбужденных людей. Да ведь и неоткуда было взять других, вот в чем штука! Был — тот самый «глубинный народ», именем которого наша власть во все времена любила и любит клясться и не любит разговаривать с ним, не любит слушать и тем паче — прислушиваться к нему. Не умеет относиться минимально уважительно. Соответственно и к ней относятся, как случай выпадет.
Протестующие тем временем прорвали оцепление, ворвались внутрь здания горкома и разбили окна, двери, повредили мебель, телефонную проводку, сбросили на пол люстры, портреты: «Они избивали партийных и советских работников и сотрудников КГБ, которые были в здании». Несколько человек пробрались на балкон, выставив красное знамя и портрет Ленина, и начали выступать с требованиями о снижении цен. Их выступления проходили в сопровождении криков и угроз в адрес коммунистов, оскорблений солдат, в которых бросали палки и камни. Среди выступавших с балкона был ранее судимый и «страдающий пристрастием к алкоголю» рабочий совхоза Зайцев (прибыл в город из Волгоградской области для покупки краски для совхоза, но пропил казённые деньги и решил присоединиться к протестам), который призвал нападать на солдат и отбирать у них оружие. К погромам также призывал ранее судимый и пьяный в тот день слесарь Кузнецов, он призывал к расправам над военнослужащими. С балкона горкома также выступила ранее судимая сторож стройуправления Екатерина Левченко, «отличавшаяся скандальным поведением и склонностью к распространению слухов». Она призвала штурмовать отдел милиции, чтобы «освободить» якобы задержанных рабочих (никаких «задержанных» рабочих там не было). Примерно 30-50 человек направились к горотделу милиции. В их числе был пьяный Владимир Шуваев, который призывал убивать солдат и вешать коммунистов. При штурме горотдела милиции были убиты пять нападавших.
Есть сведения о том, что Микоян неоднократно высказывал желание выступить перед демонстрантами с балкона горкома партии.
Однако охрана убедила его отказаться от этой мысли, организовав встречу с делегацией рабочих. И она состоялась, правда, уже после расстрела демонстрации.
На переговоры в военный городок отправилось девять человек во главе с рабочим станкостроительного завода Б. Мокроусовым.
Рассказывают, Мокроусов не стеснялся высоких руководителей и, как потом квалифицировалось на суде, «вел себя дерзко и вызывающе, в наглой форме требовал вывода воинского подразделения из города, злобно клеветал на материальное положение трудящихся (переиначил строфу из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», — уточнит Бочарова), наносил угрозы и грубые оскорбления в адрес руководителей Партии и Правительства»… Потом суд приговорит его к расстрелу.
…Генерал Олешко, появившись на балконе здания горкома партии с группой офицеров, по мегафону обратился к собравшимся на площади и предложил разойтись. Его плохо слушали. Кричали: «Давай Микояна!..», «Будем ждать Буденного!..» Олешко повторил свое требование с тем же результатом. В это время на крыльцо из здания вышла группа солдат с офицером (капитан Четверикин из разведбата), который держал в руке пистолет. Он отдал команду «Огонь!», передав ее таким образом от комдива солдатам в оцеплении…
***
…В сентябре 94-го Главная военная прокуратура, которой наконец было поручено провести запоздавшее расследование, выдала Постановление: «…Учитывая негативное отношение командования округа к использованию войск для наведения порядка, указание о применении оружия на поражение было отдано представителями высших партийно-государственных органов не Плиеву и его подчиненным, а не установленным следствием должностным лицам другого ведомства, которым могло быть КГБ при СМ СССР или МВД РСФСР. В соответствии с приказом этих должностных лиц на верхних этажах и чердаках (крышах) выходящих на площадь зданий, в частности, горкома КПСС и горкома ВЛКСМ, разместились стрелки, вооруженные ручными пулеметами и снайперскими винтовками, которые по команде открыли огонь по людям на площади в тот момент, когда военнослужащие у здания горкома КПСС вели предупредительную стрельбу из автоматов в воздух…
…Козлов Ф. Р. без предварительного согласования с Хрущевым Н. С. распорядился применить оружие против собравшихся на площади людей. Поскольку после освобождения здания горкома КПСС от митингующих последние попыток к его захвату не предпринимали, каких-либо других противоправных действий, в том числе в отношении военнослужащих, не совершали, а лишь продолжали оставаться на площади, применение против них оружия в той ситуации никакой необходимостью не вызывалось и являлось неправомерным…
…Выполняя незаконное распоряжение Козлова Ф. Р., не установленные следствием должностные лица отдали приказ размещенным на верхних этажах и крышах зданий стрелкам открыть огонь на поражение, в результате чего от полученных на площади огнестрельных ранений в общей сложности пострадало около 60 человек, из которых 16 — погибло.
Во избежание новых демонстраций и массовых волнений в городе по решению Козлова Ф. Р. трупы погибших граждан их близким не выдали, а тайно, без гробов, захоронили на различных кладбищах Ростовской области,
чем были нарушены законные права и интересы родственников погибших лиц, в течение 30 лет не имевших о них никаких сведений…
В действиях Козлова Ф. Р. усматриваются признаки преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 171 УК РСФСР, однако, учитывая, что Козлов Ф. Р. в 1965 г. умер, уголовное дело в отношении его подлежит прекращению.
Что касается оценки действий остальных членов Президиума ЦК КПСС и секретарей ЦК КПСС Микояна А. И., Кириленко А. П., Полянского Д. С, Шелепина А. Н. и Ильичева Л. Ф., находившихся вместе с Козловым Ф. Р. в г. Новочеркасске, то в ходе следствия не собрано достаточных доказательств, свидетельствующих об их активной роли и участии в принятии вышеуказанных незаконных решений, то есть в превышении названными лицами власти и служебных полномочий… Помощник Главного военного прокурора полковник юстиции Ю. Баграев».
Примечательно, что следствие обошло молчанием опального генерала Шапошникова, даже упомянут он не был. Занимая второй по значимости в округе военный пост (зам. командующего), он в дни событий неоднократно высказывал отличное от высшего руководства мнение по поводу применения оружия и отстаивал свою позицию. Шапошников выступал против применения танков, предлагал иные меры, предупреждал о том, что нельзя выдавать солдатам боеприпасы. Однако остановить происшедшее либо помешать ему он не смог.
Герой Советского Союза Шапошников после событий в Новочеркасске какое-то время продолжал оставаться на своем посту (и даже три месяца исполнял обязанности командующего войсками округа). Но то, чему свидетелем он стал, жгло память. И он стал писать в Москву — выбрав почему-то в качестве адресата… правление Союза писателей СССР. Подписывался при этом наивным псевдонимом — «Неистовый Виссарион». Такая конспирация его, естественно, не выручила, писатели тут же передали его послания в КГБ и там автора, конечно, вычислили. Из армии его «попросили». Министр обороны на его обращение написал: «Тов. Шапошников М.К. Не смогли устроить Вас со службой, поэтому и состоялось Ваше увольнение. Большего чего-либо сделать не могу. Малиновский». Против Шапошникова возбудили уголовное дело, но не осудили.
Мой убитый друг, впоследствии депутат Госдумы и зам главного редактора «Новой», а тогда обозреватель «Литературной газеты» Юрий Щекочихин в 1989 году совместно с собкором по Ростовской области Владимиром Фоминым напечатал один из первых в стране очерков о событиях в Новочеркасске; центральным в нем стало интервью Шапошникова. Приводится в материале и удивительное письмо к нему заместителя Главного военного прокурора России Л. Заики в декабре 1988-го. «…Производство по Вашему делу прекращено за отсутствием в Вашем деле состава преступления…» Но — «совершенные Вами деяния в 60-х годах служили достаточным основанием для обвинения Вас в антисоветской пропаганде. Лишь в условиях перестройки, демократизации всех сторон жизни советского общества стало возможным признать Вас невиновным»…
Шапошников по этому поводу направил еще одно заявление — Главному военному прокурору: «У меня невольно возникала и такая мысль, что автор — или авторы — указанных документов пытаются в силу каких-то причин взять под защиту тогдашних, шестидесятых годов личностей, по вине которых была совершена в Новочеркасске кровавая акция…» И в очередном ответе из Главной военной прокуратуры его лаконично информировали о том, что он «полностью реабилитирован» и имеет право ставить перед соответствующими органами вопрос о восстановлении всех своих прав.
Очерк в «Литгазете» заканчивался словами: «Система может стать сильнее народа, но сильнее одного человека она может и не стать». Но этот, последний, абзац ведущий редактор номера газеты почему-то вычеркнул.
***
Но до этого еще много лет пройдет, много, как говорится, воды утечет. Председатель КГБ Семичастный и генпрокурор Руденко свои предположения по организации судебной кампании, изложили в записке в ЦК КПСС от 16 июля 1962 г.: «Информацию о ходе процесса периодически передавать по городской радиотрансляционной сети, а в местной печати сообщений об этом не публиковать.
Разрешить Новочеркасскому городскому комитету КПСС в ходе процесса провести в отдельных цехах заводов собрания рабочих с требованием сурового наказания виновных в организации массовых беспорядков, а после его окончания — с одобрением вынесенного приговора». И надо же — все угадали! Особенно — насчет одобрения.
Семь человек были приговорены к смертной казни: Зайцев Александр Фёдорович, Коркач Андрей Андреевич, Кузнецов Михаил Александрович, Мокроусов Борис Николаевич, Сотников Сергей Сергеевич, Черепанов Владимир Дмитриевич и Шуваев Владимир Георгиевич.
103 человека к различным срокам заключения — от 2-х до 15-ти лет.
Все — случайные, наугад схваченные лица. Прошли как «организаторы».
«…Приговор суда был встречен продолжительными аплодисментами переполненного зала и нашел широкий отклик и одобрение трудящихся города. Так, плавильщик чугунолитейного цеха электровозостроительного завода К. после объявления приговора о расстреле 7 подсудимых заявил: «Собакам — собачья смерть!» Токарь аппаратного цеха этого завода Ф. рассказывал товарищам по работе: «Судят отъявленных негодяев, многие из них в прошлом уголовники. Есть два паразита, которые больше всех кричали об улучшении жизни, а у самих имеются собственные дома, дачи, у одного автомобиль, у другого мотоцикл. Таких гадов надо изолировать от общества и наказать самым суровым образом». Рабочая обмоточно-изоляционного цеха Н. заявила: «Где же были наши глаза, за кем мы пошли, ведь там одни бандиты, которые по 3-4 раза судимые, и по 6-7 раз были женаты…»
Вот так описывается в (секретных, разумеется) донесениях в Москву реакция в Новочеркасске на решение выездной сессии Верховного Суда РСФСР, приговорившей семерых новочеркассцев к смертной казни. Сказать по правде, примерно такой она и была.
Что еще? Из «Особой папки» ЦК КПСС. Выписка из протокола заседания Президиума ЦК КПСС от 19 июля 1962 г.:
- Согласиться с представленными Комиссией проектами постановления Совета Министров СССР, приказов Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР и Генерального прокурора СССР по вопросам усиления борьбы с враждебными проявлениями антисоветских элементов (прилагаются).
- Разрешить Комитету госбезопасности увеличить штатную численность контрразведывательных подразделений территориальных органов КГБ на 400 военнослужащих.
Из приложений к протоколу:
Совет Министров постановляет: 1. Дополнить содержащийся в статье 40 Положения о паспортах перечень местностей, где не подлежат прописке лица, отбывшие лишение свободы или ссылку за преступления, перечисленные в этой статье, следующими городами: Краснодар, Ростов-на-Дону, Грозный, города Ставропольского края — Ессентуки, Железноводск, Кисловодск, Лермонтовский, Минеральные Воды, Пятигорск, города Ростовской области — Таганрог, Новочеркасск, Шахты.
* * *
…А сотрудник городского музея Бочарова все это время вела свою одинокую борьбу. В 1989 году принял постановление II Съезд народных депутатов СССР. Верховный Совет России выступил за возбуждение уголовного дела. Но уже в июне 1991 года генеральный прокурор страны Турбин опубликовал в «Советской России» огромную статью, в которой объяснил, что все в Новочеркасске было сделано правильно (писал статью генерал-лейтенант, будущий знаменитый депутат Илюхин, автор массы удивительных парламентских инициатив), оружие военнослужащими применялось правомерно, «в целях зашиты государственного имущества от преступных посягательств и самообороны». Но через два месяца грянул путч, и все изменилось.
Впрочем, действительно ли — изменилось?
Волшебным образом и в МВД, и в КГБ вдруг пропали все документы, в том числе сведения о том, где захоронены погибшие на площади 2 июня. Все фотографии — бесследно.
А прошло — тридцать, напоминаю, лет. Решения тех судов давно отменены, а могил убитых — нет. И до 1993-го не были аннулированы расписки, которые когда-то дали участники тех «похорон».
«Я, милиционер Каменского ГОМ, даю настоящую расписку в том, что я обязуюсь выполнить правительственное задание и выполнение его хранить, как государственную тайну. Если я нарушу эту настоящую подписку, то буду привлечен к высшей мере наказания расстрелу. 4 июня 1962 года». В июне 62-го у исполнителей было взято 82 подобных расписки.
А Ольга Ефремовна Артющенко, мать убитого случайной пулей пятнадцатилетнего подростка рассказывает, как в 1962-м искала сына: «…Ну, пришла я в милицию. В милиции сказали, нужно идти в горсовет. Пришла в горсовет — там Сиротин, секретарь. Такой худой какой-то. Говорит: что ты хочешь? Говорю: да убили у меня мальчика, отдайте хоть тело. А он говорит, здесь никто не стрелял, никто никого не убивал… Молодой человек подошёл, забрал меня и рот мне закрывал… И до военных повёл. А там ничего не могут сказать. Говорят, ну придите завтра. Я и завтра ходила. И это… Сиротина побила. И меня отправили в нервное отделение. Там недалеко, в психдом».
Отдельный рассказ о том, как энтузиасты разыскивали (по всей области) места могил, как организовывали раскопки, как убеждали местных начальников, как перевозили и хранили останки… Морг без официальных постановлений не мог их принять, судмедэксперт и милиция умыли руки, власть города ни в чем не содействовала… Кости лежали (хранились!) в подсобке музея — незаконно, кстати…
И снова пришлось искать выход. Уговорили-упросили патологоанатома детской больницы Эдуарда Павлова, и он согласился провести неформальное, без бумаг и подписей, исследование останков. Это был один из немногих откликнувшихся. «Четыре часа, тщательно складывая позвонок к позвонку и косточку к косточке, мы восстанавливали скелеты. Патологоанатом по ходу давал первичные комментарии, постоянно оговаривая, что он не специалист, не претендует на истину, а лишь предполагает. Мы радовались хотя бы такой помощи и были глубоко благодарны этому молодому врачу…»
Ни один представитель никаких официальных органов заинтересованности не проявил. Но в конце концов в Новочеркасск приехал следователь Главной военной прокуратуры полковник Тульчинский. «Владимир Васильевич со своим огромным опытом, наверное, сразу понял всю неформальность нашей группы и личную беззащитность каждого. Но он никогда не пытался унизить или, как говорится, поставить на место кого-то из нас. Возможно, он в гораздо большей степени, чем мы, понимал значение того, что нам удалось сделать. Он высказался однажды, что, если бы мы не раскопали погребение и, собственно говоря, не заставили возбудить уголовное дело, все могло было быть по-другому. Увы, время подтвердило эту мысль, и уже в 1993 г. стало невозможным то, что удавалось в предыдущие два года»…
Потом к работе подключились специалисты знаменитой 124-й лаборатории судмедэкспертизы Северо-Кавказского военного округа. Гробы были вскрыты, и там же, в домике у Александровской церкви, на исследование останки принял судмедэксперт Валерий Ракитин. Всю тяжесть этой работы принял на себя, в основном, он и Юрий Ермаков. Владимир Щербаков, впоследствии плотно «севший на чеченскую тему», занимался криминалистической экспертизой. В захоронениях были найдены предметы, которые необходимо было исследовать и «расшифровать» — остатки одежды, расчески, обувь, склеившиеся документы, монета, пробитая пулей, и сами пули.
Итак, «ярким солнечным утром» из вынесенных на улицу гробов Ракитин, первое официальное лицо, прикоснувшееся к останкам, извлекал и укладывал в коробки кости. «Огромный груз свалился с наших плеч, когда мы передали свою находку. Пустые гробы так и остались в домике при церкви, а потом исчезли, наверное, ушли по назначению. Ну и с Богом!..»
Было установлено, что в двух могилах на «цыганском» заброшенном кладбище у поселка Тарасовский, что в 180 км от Новочеркасска, захоронены: Гриценко, Карпенко, Федорков, Ревякин, Келеп, Шахайлов, Константинов, Драчев.
Восемь трупов, два из них женские, схоронили под Таганрогом, на кладбище поселка Марцево начальник Таганрогского горотдела милиции И. Шеменев и его подчиненные. Для захоронения были вырыты две глубокие могилы. В них были похоронены Тимофеев, Шульман, Тинин, Линник, Мисетов, Зверева, Грибова, Вершеник.
Начальник Новошахтинского отдела милиции Величко и начальник отделения Тихоненко ночью 4 июня 1962 г. привезли в Новошахтинск на действующее кладбище шахты № 7 и зарыли в старую могилу четыре трупа. В этой яме на чужих костях лежали Дьяконов, Лиманцев, Ситников и Артющенко.
Рядом с этим кладбищем шахты № 7 располагалось «кладбище румынских военнопленных» где были захоронены скончавшиеся от ран и закопанные первоначально в разных местах Соловьев, Слепкова и Терлецкий. На это кладбище в последующие дни были привезены еще два трупа умерших от ранений людей. Один из них предположительно студент Новочеркасского политехнического института. Личности до сих пор не установлены…
* * *
Отдавая дань перестроечным процессам, состоящая из больших начальников областная комиссия решила привести в порядок и как-то обозначить могилы, что и было поручено руководителям на местах. Тарасовский поселковый совет постарался: поставили ограду на могиле и отлили доску с фамилиями погибших. Так и написали: «Здесь похоронены новочеркассцы, погибшие в 1962 г. в результате несчастного случая».
***
…А замечательный депутат Госдумы Исаев (был вице-спикером, сейчас — председатель профильного комитета) десять лет назад — к юбилею расстрела — выступил с замечательной инициативой: не только ввести новые наказания за несанкционированные митинги, но и учредить новый праздник. И назвал его Исаев: «Всероссийским днем разрешения трудовых споров». И праздновать его надумал как раз — 2 июня. В день, значит, новочеркасского расстрела. Чтоб спорщики помнили. Как «они» понимают право недовольных граждан выходить на митинги, мы знаем. С праздником, правда, не сложилось.
Когда-то, при Советской еще власти, Андрей Исаев еще не был депутатом, а был юным анархистом и организовывал первые в Москве митинги — на площадке аккурат у входа в редакцию «Известий». Я ходил в суд, где Исаева пытались наказать за нарушение общественного порядка, и давил, признаюсь, на суд авторитетом правительственной газеты. Судью, помню, мое присутствие волновало и, не переоценивая своего значения в историческом процессе, думаю, на оправдательный Исаеву приговор это как-то повлияло тоже.
Теперь, думаю, зря давил. Пусть бы этот Исаев тогда суток на пять сел, сейчас бы был осторожнее.
