И ты, брат
- Подробности
- 2011
- 16.10.2022
- Вячеслав ПОЛОВИНКО, специально для «Новой газеты. Европа»
Кремль потерял авторитет в Центральной Азии из-за войны против Украины
Несколько дней подряд люди в странах СНГ обсуждают эмоциональный спич президента Таджикистана Эмомали Рахмона, который он высказал в лицо Владимиру Путину на Совещании по взаимодействию и мерам доверия в Азии. Мероприятие проходило в Астане 12-14 октября и было в принципе дежурным (хотя Кремль и пытался показать себя геополитическим стратегом, пытаясь примирить Рахмона и кыргызского президента Садыра Жапарова). И высказывание бессменного таджикского лидера стало едва ли не самым ярким пятном всего СВМДА:
«Нас не 100-200 миллионов. Но мы хотим, чтобы нас уважали. Где мы что-то нарушили? Где-то не так поздоровались? Мы всегда уважали интересы своего главного стратегического партнёра. Мы хотим, чтобы нас уважали. Мы что, какие-то чужеземцы? Не надо в нас много денег вкладывать. Владимир Владимирович, просьба к вам, чтобы не было политики к странам Центральной Азии как к бывшему Советскому Союзу».
Оценки этого монолога (он был больше, здесь приведена главная его часть) варьируются в диапазоне от «надо же, даже Рахмон уже Путина ни в грош не ставит» до «вы посмотрите на этот жалкий лепет: он же просто хочет еще денег!» Как ни странно, правы сторонники и той, и другой версии. Часть людей смотрит, как это было сказано: да, путанно, скомканно, косноязычно, но при этом без какого-то откровенного выпада — скорее, с услужливой мольбой. Другие считают, что важнее не как, а кто это сказал: Рахмон — ультралояльный союзник,
он был вообще единственным политиком, который приехал к Путину в прошлом году на 9 мая. И уж если такой человек начинает возмущаться, то пиши пропало: никакого авторитета у России в Таджикистане больше нет.
Тут важно понимание того, как были устроены взаимоотношения России и стран Центральной Азии в последние годы. С одной стороны, Россия всячески вкладывалась в регион, заводя совместные проекты по освоению недр, контролируя пространство с помощью военных баз и гарантируя своеобразный зонтик безопасности для себя и соседей в случае неприятностей. В целом, это было похоже на нормальную внешнюю политику, если бы не одно «но»: последние 20 лет — не меньше — главная политическая линия поведения Москвы по отношению к странам Центральной Азии — высокомерие. Кремль так и не избавился от образа «Старшего брата», для которого страны вроде Таджикистана, Узбекистана и прочих — это не зона политических и экономических интересов, а «наши», просто решившие поиграться в независимость. Это высокомерие было свойственно не только Кремлю, но и в целом России: даже простые люди часто исходят из посыла «мы вас накормили, а вы нам тут фигвамы рисуете» — мол, Советский Союз, то есть Россия, принесла в Центральную Азию цивилизацию, так что сидите, не вякайте и будьте благодарны России всю свою жизнь. На бытовом уровне это видно, к слову, в отношении к трудовым мигрантам: с точки зрения среднестатистического россиянина, приезжему из стран Центральной Азии нужно пройти ещё несколько этапов становления, прежде чем он сможет «стать нормальным человеком». Отсюда все эти «только для славян» и прочие ограничения внутри бытовой экономики: некоторые всё-таки равнее.
Внешне казалось, что страны Центральноазиатского региона готовы принимать такие правила игры: для многих бывших советских республик миграция — важная статья национальной экономики, так что можно и потерпеть такое отношение. На самом же деле, внутри представителей титульных наций все это время росла сильнейшая обида на Россию, поскольку ни один даже самый бедный народ не потерпит угнетения, построенного на заслугах угнетателя в прошлом. Да, вы построили нам больницы и школы — спасибо, но дальше мы сами, хватит уже считать нас своей собственностью: в этом основной посыл Рахмона. У стран Центральной Азии есть своя культура, свои традиции (с некоторыми атавизмами на местах борются, но вообще-то надо сказать, что в разных странах региона есть совершенно восхитительные явления), свои герои, своё видение истории, свой язык и свой образ жизни. И Москва за последние 20 лет — а вообще-то, с самого распада СССР, — так и не смогла предложить соседям по СНГ ничего объединяющего, кроме денег и образа врага. В какой-то момент Россия даже перестала выполнять функцию защитницы интересов «младших братьев», раз уж она таковыми их считала: отсюда — глубочайшее разочарование Москвой в Ереване, например, да и Бишкек тоже не очень доволен отстраненной позицией Кремля в кыргызско-таджикском конфликте (ровно как не в восторге и Душанбе).
Иными словами, страны из Центральной Азии и Кавказа начали задумываться, так ли уж важна в их жизни Россия. Сотрудничество никто не отрицает, но у властителей из региона открылись глаза на многообразие выбора геополитических партнёров: Турция, Китай, США, Евросоюз — теперь они чувствуют себя в Центральной Азии и на Кавказе куда более серьезными игроками, чем раньше. И им для этого почти не пришлось ничего делать: по сути, нужно было лишь вести себя не так, как Москва. Там, где Кремль хмурил брови и вызывал к себе послов, другие страны вежливо и уважительно решали вопрос дипломатическим путем «с учетом интересов всех сторон». При этом интересы меньшей страны совсем не обязательно учитывались на самом деле, но добрые слова условного Эрдогана или посла США на языке республики, в которой он сейчас обитает, действовали куда более ублажающе на центральноазиатских автократов, чем рявканье из Москвы.
В последние год-полтора этот повышенный тон стал слишком заметен, а с началом войны в Украине, когда Россия превратилась из проводника защиты в проводника угрозы, — и вовсе неприемлем. Но восточные лидеры в своей политике руководствуются и принципом полезного бездействия и полунамёков: пока можно ничего не предпринимать, лучше не предпринимать, а когда ситуация потребует высказывания — сделать его максимально завуалированным, но все-таки понятным. Опоздание на встречу с Путиным кыргызского президента Жапарова на саммите ШОС в Самарканде несколько недель назад — пример такого полунамёка.
Мы вам улыбаемся в лицо, Владимир Владимирович, но есть вопросики. Это своего рода форма «понятий» среди президентов (такой термин вполне подходит, кстати, к отношениям кыргызского и российского лидеров).
Отказ от поездки на юбилей или другое праздничное мероприятие, временное отключение каналов по техническим причинам, разрешение митинга в поддержку врага — всё это сигналы о явном недовольстве ситуацией.
И только если они не воспринимаются или воспринимаются с истерикой уровня «Мария Захарова сыплет оскорблениями» — лишь тогда лидеры республик начинают говорить открыто. Это уже не раз и не два сделал президент Казахстана Токаев — как человек, чья страна слишком тесно связана с Россией географически. А теперь это сделал Рахмон. Примечательно, кстати, что Токаев как раз возразил президенту Таджикистана, сказав, что страны региона все равно ориентированы на сотрудничество с Россией и благодарны ей — правда, это выглядело как попытка погасить конфликт в зародыше на правах «хозяина банкета». Токаев же незадолго до этого стал лоббистом организации по развитию и продвижению русского языка на уровне СНГ. Но обольщаться Москве точно не стоит: высказав своё недовольство, Казахстан просто подсластил пилюлю, когда предложил создать структуру, которая все равно не будет толком работать (как и почти всё в рамках СНГ).
Интересно, что четчё остальных в России изменение риторики со стороны бывших «братьев» чувствуют «патриотические» блогеры и телеграм-каналы, известные своей неприкрытой ксенофобией. Именно они первыми увязали расстрел военных в части под Белгородом, который, по официальной версии, совершили «граждане одной из стран СНГ», и речь Рахмона: мол, мобилизовали ментально чуждых «таджиков» (именно эта национальность стрелявших чаще всего указывается в постах) — вот вам результат. Но пафос «патриотов» заключается в том, что отношения Москвы и Центральной Азии теперь должны строиться на ещё большей жёсткости — вроде визового режима. Вот только это ещё больше укрепит страны региона в мысли, что от России надо дрейфовать к более сговорчивым державам. Кремль, бросившись с головой в Украину, окончательно загнал себя в крайне неудобное положение, близкое к тупику: соседи требуют равноценных отношений, уважения, гарантий спокойного сосуществования и денег (этот пункт никто не отменял) — а Москва этого не то чтобы не хочет, но теперь уже и не может дать. В таком случае придется признаться, что ты больше не главный в регионе — причем признаться самим себе. А это для нынешнего кремлевского режима даже страшнее, чем любая война.
