Нефтью сыт не будешь
- Подробности
- 4081
- 18.07.2013
- Тулкин ТАШИМОВ, КазТАГ, специально для «Новой» - Казахстан»
Энергетических супердержав не бывает. Руководству Казахстана пора бы это усвоить
Два недавних события, а именно сообщение о том, что казахстанское правительство требует от консорциума, разрабатывающего Кашаган, начать добычу к 6 июля и решение компании «Казахмыс» приостановить работу Жезказганского медеплавильного завода в связи с реконструкцией, наводят на довольно грустные мысли.
Примечательно и то, где и когда была размещена информация о давлении со стороны властей на консорциум – 20 июня в итальянской газете La Stampa. На первый взгляд, очень похоже на примитивный слив информации со стороны консорциума. Кстати, надо признать, что иностранные инвесторы довольно часто используют такой метод, чтобы достучаться до казахстанских властей.
Случайно это или нет, но именно 20 июня, в день, когда La Stampa сообщила о давлении на консорциум, «Казахмыс» приостановил работу Жезказганского медеплавильного завода в связи с реконструкцией.
Складывается впечатление, что власти в большей степени озабочены имиджевыми проектами, пытаются удивить мир, но не хотят работать. В частности с «Казахмысом», чтобы заставить руководство компании заботиться о своих работниках.
Оно и понятно. Имиджевые проекты приносят славу, почет и уважение, тогда как забота о соотечественниках – ничего, кроме головной боли.
.
Конфликт интересов
По сути, Кашаган – это своего рода валерьянка для кота. Думаю, если и не назову, кого конкретно подразумеваю под котом, многие и так догадаются.
Главный вопрос Кашагана – когда начнут коммерческую добычу. По этому поводу высказано много различных версий. Останавливаться на них нет никакого смысла. Почему? Потому, что власти и инвесторы по-разному оценивают начало коммерческой добычи на Кашагане. Для властей этот вопрос в большей степени политический, нежели экономический. Начало добычи – это признание Казахстана нефтяной супердержавой. Для консорциума начало добычи – вопрос чисто экономический. Ему важно, чтобы пошла реальная, а не виртуальная нефть, чтобы инвесторы начали отбивать свои деньги.
Но что-то пошло не так. Сегодня некоторые члены консорциума готовы продать свои доли. Рост спекулятивных настроений вокруг Кашагана опасен еще и тем, что в результате опытные нефтяники могут уйти с технологически весьма сложного объекта, а на их место могут прийти неопытные.
Но цель, которую преследует Казахстан, сложно назвать значительной. Причина проста. Россия уже сейчас по факту — газовая супердержава, однако этот статус не дает ей никаких преимуществ.
Да, увеличение добычи нефти будет способствовать экономическому росту, однако такой рост нельзя назвать долгосрочно стабильным. И потом, статус сырьевой супердержавы, по большому счету, ведет к деградации государства. Деньги, которые под большим давлением фонтанируют из нефте- и газоскважин, расхолаживают общество — оно не хочет совершенствоваться и заниматься реальным бизнесом.
Вспомните голландскую болезнь, когда экономика, построенная на нефтедолларах, обрушилась в одночасье. Вспомните начало мирового финансового кризиса, когда цена барреля нефти на мировом рынке упала до уровня, при котором Казахстан мог объявить себя банкротом. Тогда нас спас Нацфонд, но бесконечно долго так продолжаться не может.
Кашаган – дело, по мнению властей, первостепенное. Но оно не должно затмевать собой другие проблемы. Например, судьбы работников Жезказганского медеплавильного завода, которые практически оказались на улице.
Если власть ответственна, то именно эта проблема должна стать превалирующей, потому что на фоне победоносного шествия по стране госпрограммы форсированного индустриально-инновационного развития (ГПФИИР) закрытие предприятий – тот еще форс-мажор.
Реконструкция — путь к увольнению
Власти получают большое удовольствие от самого процесса открытия новых предприятий и не хотят всерьез интересоваться судьбой старых. Вспомните Жанаозен, когда о работниках нефтяной компании вспомнили лишь тогда, когда они вышли на улицы.
Власти должны были озаботиться судьбой работников реконструируемого предприятия. Ведь реконструкцию, если предприятие выгодное, а продукция конкурентоспособная, можно вести, не останавливая производство.
Но властям не до этого. Особенно когда на Кашагане консорциум противился досрочному запуску коммерческой добычи к такой знаменательной дате, как День столицы.
Между тем в обществе ходят упорные слухи о том, что реконструкция Жезказганского медеплавильного завода – это, скорее, повод, чтобы закрыть предприятие. Причин для этого более чем достаточно.
В первую очередь, это истощение запасов Восточно-Казахстанского рудника. Руководство «Казахмыса» вроде даже пыталось продлить жизнь предприятия, для чего и назначило генеральным директором горно-перерабатывающего комплекса ТОО «Корпорация «Казахмыс» Бахтияра Крыкпышева.
В начале апреля 2013 года он провел рабочее собрание с коллективом, на котором отметил, что в районе карьера «Западный» были обнаружены значительные запасы руды, около 3 млн тонн, которые восполнят выбывающие мощности Восточно-Казахстанского рудника. Но это заявление так и осталось заявлением.
Денег на разработку якобы обнаруженных запасов «Казахмыс» так и не выделил, а спустя некоторое время остановил производство на реконструкцию.
При этом верить тому, что «Казахмыс» обеспечит работой и достойным заработком всех работников Жезказганского медеплавильного завода, по крайней мере, наивно. Планы компании задействовать часть рабочих на реконструкции, а другую часть перевести на другие предприятия — не что иное, как подготовка к полной остановке завода.
От промышленности остались только музеи
Накануне распада СССР в Казахстане действовало 18 швейных фабрик, которые были оснащены новым импортным оборудованием. После получения страной независимости большинство этих предприятий были развалены и закрыты.
Так, в 2008 году окончательно прекратили работу Алма-Атинский хлопчатобумажный комбинат и оснащенная современным германским оборудованием единственная в стране ковровая фабрика «Алматыкилем». В шерстеперерабатывающей отрасли, например, действует лишь одно предприятие – Каргалинский суконный комбинат. В Шымкенте от большого завода по выпуску каракуля на экспорт остался только музей.
Сейчас Казахстан производит около 98 тыс. трикотажных изделий – по одной вещи на тысячу казахстанцев.
В марте 2009 года тогдашний министр индустрии и торговли Владимир Школьник на селекторном совещании правительства заметил, что «на текущий момент число предприятий в Казахстане, которые частично или полностью остановили свое производство, составляет 283. На этих предприятиях работали 141 148 человек», — уточнил он.
Процесс закрытия предприятий активно шел в 2010-м, 2011-м и 2012-м годах. И на фоне ГПФИИР никто не вспоминал, что в марте 2012 года прекратила работу табачная фабрика компании «JTI Central Asia» в Шымкенте, в связи с чем были уволены 80 человек, что на карагандинском заводе Silicium Kazakhstan недавно отключили оборудование, после чего предприятие остановят. Уже с марта 2013 года рабочим завода не выплачивают зарплату и около года им не переводят пенсионные отчисления. Теперь около 400 человек и вовсе попадут под сокращение.
Кто в Казахстане точно знает, насколько эффективна ГПФИИР? Нам сообщают лишь о количестве запущенных производств. А вместе с тем открывать у нас новые предприятия довольно сложное занятие. И невыгодное.
Помню один случай с казахстанским предпринимателем, который хотел открыть завод керамической плитки в Астане. Он был согласен бегать по кабинетам, упрашивать чиновников дать соответствующие разрешения, собрать кипу бумаг. Но он оказался не готовым платить за землю под завод такие большие деньги, которые изначально всю его затею с производством сводили на нет.
Недолго думая, он уехал в Германию, где муниципалитет дал ему льготы по налогам. Главное условие – чтобы он в течение всего льготного периода не сокращал работников, граждан Германии. Потому что налоговый инспектор в Германии отчитывается перед своим руководством не по количеству штрафов, выжатых из предпринимателей, как в Казахстане, а по тому, как на его территории развивается бизнес. Поэтому и имеет право самостоятельно реструктуризировать задолженность по налогам (у нас для этого нужно разрешение налоговых департаментов или налогового комитета). Любое закрытие бизнеса на его территории – это минус, новые производства – плюс.
Если бы у нас было нечто подобное — нам не нужно было бы инициировать такие проекты, как ГПФИИР, и тратить на них миллиарды тенге.
Потратим все «зеленые» на «зеленую экономику»?
Но нашим властям важнее имидж за рубежом, чем решение внутренних социальных проблем. Примером этому может служить то, как они боролись за право проведения в Казахстане EXPO-2017.
22 ноября 2012 года в Париже в рамках 152-й сессии Генеральной ассамблеи Международного бюро выставок (МБВ) EXPO столица Казахстана Астана была выбрана местом проведения международной выставки EXPO-2017.
Казахстан, засучив рукава, взялся строить «зеленую» экономику. Почему именно «зеленую»? Потому что Астана опередила город Льеж и выиграла право на проведение EXPO-2017 с темой «Future Energy» – энергия будущего, или «зеленая» энергия.
Где она, «зеленая» экономика, если Казахстан около 42% энергии вырабатывает из угля, 39% – из газа, 17% – из нефти? Между тем доля возобновляемых источников энергии (ВИЭ) составляет всего 0,2%. Кто-то скажет: нам нужно развивать ВИЭ, чтобы увеличить их долю. В ответ могу лишь задать вопрос: а как их развивать, если бизнес не видит в ВИЭ выгоду?
За меня ответит отчет Счетного комитета за I квартал 2013 года, согласно которому не начато строительство запланированных семи электростанций и трех ветроэлектростанций в связи с отсутствием инвесторов.
Властям кажется, что вопрос инвестиционной привлекательности отрасли очень простой: пропишем в законодательстве льготы, и все закрутится.
Не закрутится. С теми людьми, которые на сегодняшний день сидят на ключевых государственных постах, такие задачи априори не выполнимы. Они способны исключительно тратить.
Так, при подаче заявки на проведение EXPO-2017 представители казахстанской делегации указали сумму затрат, планируемую для организации и проведения мероприятия, в 1,25 млрд евро, или 242,3 млрд тенге. Для сравнения: Льеж был много скромнее и указал сумму всего в 600 млн евро.
Астана в конкурсе на право проведения EXPO-2017 победила не только Льеж, но и Оттаву (Канада), и Новый Южный Уэльс (Австралия). Канада сняла свою заявку на участие в связи с тем, что у правительства возник конфликт с мэром Эдмонтона. Новый Южный Уэльс после жарких дебатов на тему нехватки бюджета даже заявку не успел вовремя подготовить.
Наши же власти намерены удивить гостей EXPO-2017 и остальной мир. В эту кампанию, к большому сожалению, включился и глава государства.
Так, 6 декабря 2012 года президент РК дал задание архитекторам, художникам и дизайнерам Казахстана придумать для EXPO-2017 уникальный архитектурный шедевр, «который станет не только символом EXPO-2017, но и войдет в мировую сокровищницу архитектуры и градостроительства». «В свое время возвели под Всемирную выставку Эйфелеву башню в Париже и Хрустальный дворец в Лондоне», — отметил он.
При этом во всем мире считают деньги, экономят, а мы продолжаем их безудержно расходовать.
