«Котелок» Вадима Борейко
- Подробности
- 4964
- 03.03.2016
Другая история Казахстана
В книжном мире Казахстана – большое событие: на днях при поддержке частного фонда Досыма Сатпаева вышли в свет иронические воспоминания известного казахстанского журналиста Вадима Борейко под названием «Котелок».
«Когда я выстроил 129 глав и главок будущей книжки (каждая представляет собой законченную историю) в хронологическом порядке, неожиданно для меня самого сложился пазл, - говорит о своей книге автор. - Тем или иным боком я оказался причастен ко многим важнейшим событиям в Казахстане, начиная с 1980 года: либо в роли непосредственного участника, либо очевидца, либо просто хроникёра.
Последние годы застоя. Перестройка. Декабрь 1986 года в Алма-Ате. Послепутчие 1991-го. Начало независимости. Угар свободы слова в середине девяностых. Рождение и гибель движения «Демократический выбор Казахстана». Убийство Алтынбека
в 2006-м. «Рахатгейт». Двойной приход Григория Марченко в Нацбанк и нескончаемая череда девальваций… Это далеко не исчерпывающий перечень.
В отличие от официальной, моя «другая» история вышла кривой и часто нелепой. Не предполагающей никакого прогресса и напоминающей замкнутую спираль. Ну, уж какая есть.
Сразу предупрежу студентов: при подготовке к экзамену «Новейшая история Казахстана» ни в коем случае не опирайтесь на мои воспоминания – отчислят за милую душу. И не потому, что в них неправда. А потому, что как раз наоборот.
Не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто в книге сплошная «серьёзка»: ржаки в ней тоже выше крыши.
В «Котелке» 368 страниц и более 600 действующих лиц. Среди них - известные казахстанские и зарубежные политики, бизнесмены, журналисты, люди искусства, а также пятеро животных.
Издание будет продаваться с первой декады марта в книжной сети «Меломан».
Книгу «Котелок» представляет известный казахстанский режиссер, автор фильмов «Келiн», «Шал», «Кенже», «Жат» Ермек Турсунов.
Человек Слова
В последнее время что-то не так много стало поводов для радости. Благодаря Вадику Борейко повод такой появился. Сижу вот, читаю его новую книжку и – радуюсь. А почему радуюсь? Потому что греет. Тепло.
Нас со старым моим корешем Вадимом Борейко связывает время. Люди этого времени. События времени. Вкус времени. Температура и, если уж на то пошло, – сама неумолимая скорость его истечения.
Я знал и знаю многих из тех, с кем Вадику приходилось работать, дружить, ссориться, враждовать, мириться, пить и опохмеляться. Я начинал в тех же газетах, в каких начинал Вадим, и тяжёлый запах свинца в типографиях с грохотом линотипов также весьма мне знаком. И все эти дежурства в ночь с 31 декабря на 1 января, и зубодробительные тексты досылом из домика на «горке», и вызовы на «коврики» к суровым дядькам в униформе, и маленькие редакционные радости, когда твою статейку похвалили вдруг на планёрке мэтры… Много чего. Поэтому сейчас мне хорошо. Кайфово. Как будто домой к себе вернулся. Читаю - и перед моими глазами проплывают портреты дорогих мне людей, с кем мне также приходилось делить это время. Кто-то давно уже уехал и живёт на чужбине. Кто-то все ещё пашет по старинке здесь. Кто-то «завязал» и сменил профессию. А кого-то уже и нет на земле. Ушли.
Конечно, это не «Война и мир». Не те задачи решает автор. Он не претендует, что называется. Зато у этой простенькой, с точки зрения вечности, книжки есть одно важное достоинство.
Всё, что в ней написано, – правда. С первой и до последней строчки. А правда, согласитесь, - это такая редкая и капризная в наше время дамочка. Не очень её жалуют. Как только она появляется - у некоторых наступает беспокойство. Она напрягает. Заставляет краснеть и томиться. От одного только её вида кое-кого сильно колбасит и мутит. Трудно с ней, чего уж там. И не каждому нынче по плечу быть с ней в ладу. Вадику это удаётся. Значит, он сам – Правда.
И ещё мне импонирует в этой книжке сам тон. Форма обращения. Разговор с читателем строится на простой и доверительной ноте. Как со старым другом. Полагаю, Борейко имеет на то право. В читательской среде он давно и прочно завоевал себе имя. И его уже ни с кем не спутаешь. Как это нынче называется? Бренд? Ну, пусть будет «бренд».
И, знаете, что мне ещё приходит в голову, когда я читаю Борейко.
Думаю, что Вадим абсолютно правильно выбрал себе дело жизни. Это ведь очень важно – выбрать своё дело и не ошибиться. Сколько людей мается: учились одному, а занимаются другим. Ну, не сложилось. Не пришлось. Не вышло. Мало ли причин.
У Вадика в этом смысле полная гармония. Он любит своё дело, и дело любит его. Тут, что называется, профессия ответила ему взаимностью. И это логично.
Помню такой случай. Не очень весёлый, правда, но зато весьма показательный.
Работал у нас в газете «Ленинская смена» Жорик Каморский. Сын известного фотомастера Вячеслава Каморского. Они с Вадиком дружили. И вот однажды Жорка попал в аварию. Погиб. Конечно, всех нас эта новость повергла в шок. Вчера только ходил рядом - и тут такое…
Ему тогда было двадцать пять...
Наутро мы, как обычно, потянулись на работу. Редакция «Ленсмены» располагалась на седьмом этаже Издательства ЦК Компартии Казахстана по улице Горького. Напротив Зелёного базара. И вот поднимаюсь я на лифте, смотрю: люди в коридоре толпятся. Подошел ближе: что-то белеет. На стенгазету похоже. Пригляделся, а там – Жорик. Смотрит на нас с разных снимков: весёлый, грустный, серьезный… Живой. И текст рядом коротенький. Пара колонок. Воспроизвести сейчас уже не смогу, но точно помню: слёзы выступили, и ком в горле.
Это Вадик сделал. Приехав ночью в редакцию из больницы, где умер Жорик.
К чему я это?
Понимаете, вот если композитор чувства свои выражает в музыке, певец — в песнях, поэт – в стихах, то журналист, наверное, в своей газете. С оговоркой - если это настоящий журналист.
Этот листок ватмана на стене, однополосная такая газетка, в которую уместилась короткая Жоркина жизнь, мне почему-то запомнилась навсегда.
Что ещё?
Талантов у Вадика много. Наверное, он мог бы стать, к примеру, лингвистом. Языки вон изучает. Или художником. Был период в его жизни, когда он серьёзно увлёкся графикой. Неплохо, между прочим, получалось.
Наверное, он мог бы стать коллекционером разных спиртных напитков. В этом он знает толк, как всякий человек, владеющий пером…
Но это я уже улыбаюсь.
И всё же, я уверен, главное в его жизни – газета. И это не он её, скорее всего, выбрал, а она его. Как бы то ни было, это очень комфортное состояние – быть в жизни на своём месте. И шёл он всё время по прямой, никуда практически не сворачивая.
И отсюда мы уже приходим к выводу, что Борейко – настоящий профессионал. Человек Слова. Он служит этому Слову верой и правдой вот уже много лет. И прекрасно понимает, что Слово – это оружие. С ним нужно обращаться очень осторожно. И очень ответственно. Словом можно ранить. Словом можно убить. И Словом можно вылечить. Дать надежду. И здесь интересно было бы посчитать, скольких Вадик спас своим Словом? Скольким дал надежду? И скольких ещё спасет.
Что для меня стало новым из того, о чем пишет Вадим?
Честно сказать – немало.
К примеру, я не знал, что Борейко – актёр! Снимался у самого Алексея Германа в фильме «Двадцать дней без войны»! Этот факт стал для меня настоящим сюрпризом. Пусть и в незначительной роли, но это же – Герман! Так что я сильно задумался. Актёрский опыт у Вадима, стало быть, есть, фактурку он со временем, я смотрю, набрал, причём весьма и весьма колоритную. Жизнь постаралась. И теперь он вполне сойдёт как минимум за члена Палаты общин британского парламента, а как максимум – за английского лорда.
Ну что ж, время, как говорится, покажет. Хотя во «Время» Вадик больше не вернётся. Впрочем, зачем загадывать. Говорят, что жизнь – самый лучший сценарист. Иной раз такой сюжет закрутит, что и не знаешь, как на это реагировать. Так что не стоит зарекаться. Шоу ещё продолжается.
Ну и, наконец, о том, что ещё для меня ценно в этой книге.
Стиль! Чем-то он напоминает мне лучшие образцы виртуозной эссеистики Веллера, непередаваемую прелесть словесных конструкций Довлатова, точность наблюдений Петра Вайля, его географические зарисовки. Словом, всё то, за что я люблю грамотный русский язык.
Конечно, всё это идёт оттуда. Это наша «старая школа». Нас учили придавать тексту особое звучание. Такое нынче редкость. А потому – дорогого стоит.
Любопытно, что Вадик не сразу стал писать. Начинал он в секретариате: макеты рисовал, полосы верстал, фотоколлажи клеил. Первыми его газетными учителями были Слава Пикулин и Валерий Петрович Огнев – легендарные «ленсменовцы»… Это уже значительно позже Вадик стал писать.
Между прочим, поскольку Борейко я читаю давно, то не мог не заметить одной весьма примечательной вещи. Вы знаете, в текстах Вадима появилось ещё кое-что. Еле уловимые нотки самоиронии. А что такое в сути своей самоирония? Это уже – мудрость. И только очень добрый и сохранивший в себе человека автор осмелится до тонкой улыбки в свой собственный адрес. В ней, в этой улыбке, читается весь драматизм этой жизни. Ведь, если задуматься, то наша с вами жизнь - всё равно что газетная полоса, на которой одномоментно могут уместиться и политический анализ, и спортивный репортаж, и стихотворные вирши, и юмореска, а в самом низу, маленьким шрифтом – крохотный некролог.
С согласия автора «Новая газета» — Казахстан» публикует одну из глав книги «Котелок».
Как я уложил Марченко на диван
Депутаты парламента часто обижались на главу Нацбанка Марченко за то, что он не ходил к ним, когда зовут, и вообще вёл себя высокомерно. А ведь Григорий Александрович не всегда таким был.
Из-за чего же или из-за кого у него испортился характер? Грешу на себя…
Летом 2001 года мы с фотокором Владимиром Заикиным отправились к председателю Национального банка РК Григорию Марченко (в его первый срок в этой должности) – на интервью для газеты «Время».
Проговорили часа два, не меньше. Банковский гуру был обстоятелен и откровенен. С умными людьми иногда полезно общаться: обязательно что-нибудь для себя почерпнёшь. Вот и в тот раз я узнал, например, что такое дисконтированные финансовые потоки. Это когда надо считать, не сколько ты имеешь сейчас, а сколько заработаешь в ближайшие 10-15-20 лет.
- Модель, которой я всегда пытался следовать, такова: несколько лет человек работает в госсекторе, честно, прозрачно - и зарабатывает себе репутацию, - объяснял мне суть термина Григорий Александрович. - Потом переходит в частный сектор – и репутация начинает работать на него. Я так и поступил в 1997 году, когда ушёл в отставку (с поста председателя Национальной комиссии по ценным бумагам. – В. Б.) и объявил на себя тендер, который в итоге Deutsche Bank и выиграл. Хотя предложений было больше тридцати.
- Что вас больше тогда привлекло: материальная сторона или профессиональная?
- Репутация. Они такие правильные, я тоже старался правильные вещи выстроить. Ну, и по-немецки свободно говорю. И банк своей дочерней фирме дал под конкретного человека, то есть под меня, без всяких гарантий капитал $3 млн. А если через несколько лет, выполнив свою задачу, я опять уйду в частный сектор и снова объявлю на себя тендер, то тот, кто на нём выиграет, скорее всего, предложит лучшие условия, чем те, которые я получил в 97-м (в 2004 году Марченко стал председателем правления Народного банка Казахстана, а в 2009-м вернулся в кресло главы Нацбанка. – В. Б.). Значит, если считать по дисконтированным денежным потокам, то я выиграл в финансовом отношении, когда пришел в Нацбанк.
Правда, некоторые соображения банкира №1 меня, мягко говоря, шокировали.
- У Паркинсона есть такой тест, может ли человек быть начальником или нет, - сказал Марченко. - У вас на работе есть совершенно бесполезный служащий, которого давно нужно выгнать: неопрятный, неквалифицированный, неграмотный. Но он добрый, со всеми пьёт чай, бегает в магазин. Ещё у него пятеро детей и больная жена на руках. Первый этап теста – этого человека нужно увольнять в любом случае, потому что от него никакой пользы, кроме вреда. Но тест заключается не в том, можете вы его уволить или нет. А в том, что, когда вы уволите служащего с пятью детьми, больной женой и невозможностью устроиться на другую работу, вы должны спокойно спать после этого. Если не сможете спокойно спать – значит, и не сможете быть хорошим начальником. Это, конечно, шутливый тест…
Тогда я ещё не работал в деловой прессе и, воспитанный на заповеди «Милосердие выше справедливости» и прочей достоевщине, внутренне содрогнулся: хороши шутки. Но на челе моём высоком не отразилось ничего.
Закончив интервью, я выключил диктофон и объявил:
- А теперь будем фотографироваться!
- Как? – недоумённо спросил Марченко. – Ваш фотограф два часа меня щёлкал.
- Ну, когда вы за столом – это скучно: слишком официально.
- А как бы вы хотели меня видеть?
Я задумался на секунду.
- Григорий Александрович, вы можете встать на руки у стенки?
Марченко испытующе посмотрел на меня:
- Вы со всеми собеседниками такое проделываете?
- По возможности, - уклончиво ответил я.
Задирать ноги на стену своего кабинета при посторонних председателю Нацбанка явно не улыбалось. Но тут он нашёлся:
- А давайте я лягу на диван!
Мы с Заикиным как бы нехотя согласились. Марченко улёгся на кожаный диван, взгромоздив башмаки на подлокотник, и изобразил довольное выражение лица. Володя с остервенением давил на затвор, пока фотомодель не передумала. Позже этот снимок стал знаменит и обошёл массу газет и журналов.
…Дальше начались непонятки. Расшифровав разворотное интервью под заголовком «Я - правильный. Жизнь - неправильная», дал его прочесть главному редактору и отправил текст по электронке в пресс-службу Нацбанка: Григорий Александрович просил ознакомиться с ним перед публикацией. Затем он созвонился с Мельцером и сказал, что «ответы какие-то не его». Странно, я всегда воспроизвожу речь собеседника один в один и ничего от себя не добавляю. Может, он пожалел о своей чрезмерной искренности? Максимыч успокоил Марченко: «Вносите любые уточнения».
С другими собеседниками эта процедура занимала обычно не больше суток, а тут ждем день, два, неделю… Пресс-служба поначалу кормила «завтраками», пока, наконец, не огорошила новостью: Марченко за границей. А Мельцер очень не любил, когда редакцию «кидают». Он набрал мобильник Марченко. Тот действительно оказался за рубежом и бросил в трубку: «Да задолбали вы уже со своей газетой!» (на самом деле фраза прозвучала жёстче). Мельцер за словом в карман не полез и ответил взаимной любезностью.
Интервью в газете не появилось. Мои труды пропали. А между редакцией и председателем Нацбанка прошла любовь, завяли помидоры. Хотя и любви-то особой не было. С тех пор Марченко стал для Мельцера нерукопожатным. Игорь Максимович не слишком был охоч до VIP-тусовок, но когда появлялся на них – демонстративно здоровался со всеми, кроме финансового махатмы. А сам Григорий Александрович вошел в когорту любимых героев моих колонок – наряду с Ертысбаевым, Токаевым и Масимовым.
В середине ноября 2007 года наш репортёр Надя Пляскина отправилась на 13-й фестиваль французских вин «Бартон Гестье», который собрал более шестисот ценителей благородного напитка. Повстречала там Марченко и имела с ним короткий тет-а-тет.
- Григорий Александрович, это газета «Время». Что вы можете сказать о фестивале?
- Я газете «Время» интервью не даю.
- ?!
- Вы передайте Мельцеру, что я отказался, и он знает почему. Ещё есть откровенно нехороший человек, его фамилия Борейко. Когда вы их уволите - приходите...
Мы с Мельцером с мая 2011 года во «Времени» не работаем. Вот и Марченко в сентябре 2013-го во второй раз ушёл из Нацбанка и вряд ли теперь уже туда вернётся.
Особой радости по этому поводу не испытываю. Да, с того злополучного интервью издания, в которых я работал, не раз, не два и не десять критиковали Григория Александровича: на информационные поводы он всегда оказывался чрезвычайно щедр. Но в этой критике не было, как говорится, ничего личного – только медиабизнес.
Тем более что Марченко в последние годы из государственного топ-менеджера превратился чуть ли не в персонажа казахстанского фольклора. А как можно всерьёз иметь личное отношение к мифологическим героям – скажем, к Скупому рыцарю или царю Кащею, что над златом чахнет?
Меня поражало, как глава Нацбанка умудрялся восстанавливать против себя целые социальные страты – например, женщин предпенсионного возраста или представителей финансового сектора. Впрочем, его оппоненты-банкиры никогда не забывали отдать Марченко должное как талантливому финансисту.
К тому же Григорий Александрович был единственным в стране человеком, кто осмеливался иногда публично сомневаться в целесообразности высочайших указаний. Разносторонняя личность, что уж там, аршином общим не измерить.
Сказка о выдающемся макроэкономисте, местами страшная, подошла к концу. Жаль. Без него народ не полный. Информационный пейзаж явно осиротел.
Остаётся надеяться, что на новых поприщах Григорий Александрович проявит себя так же ярко, как и на посту главы Нацбанка, где он не дождался не только ранней пенсии в 2015 году, как обещал, но даже 20-летия тенге.
