Жанаозен — нефтяная река

Подробности

14395

28.12.2011

Елена КОСТЮЧЕНКО

Как и почему люди, создающие богатство Казахстана, оказались под пулями ОМОНа

(Окончание. Начало 22 декабря 2011

Жанаозен, или просто Узень — город на 100 тысяч жителей на западе Казахстана, в Мангистауской области. Переводится как «Новая река» — но рек там нет вообще, имеется в виду богатое месторождение нефти, под добычу которой 40 лет назад был построен город.
С центральной площади города уже семь месяцев не уходили нефтяники «Узеньмунайгаза», пытавшиеся забастовкой добиться применения к расчету зарплат отраслевого и регионального коэффициента.
16 декабря, в День независимости, городские власти решили устроить праздник, разбив юрты среди бастующих и согнав подростков из школ и училищ «на шествие». В толпу бастующих и зевак врезалась машина администрации, загруженная продуктами для праздника. Чтобы заглушить шум, аким приказал громко включить музыку. Тогда молодежь забралась на сцену и начала скидывать колонки. Было подожжено здание «Узеньмунайгаза». Полиция ушла с площади, и вернувшись через полчаса, открыла огонь на поражение по собравшейся около горящего офиса толпе горожан. Начались молодежные погромы. Был сожжен акимат, гостиница, дом главы «Узеньмунайгаза», три десятка магазинов, разграблено два банка и несколько банкоматов.
Прокуратура подтвердила «смерть 11 человек в результате массовых беспорядков» и «свыше 70 раненых». Сейчас больница и морг охраняются в Жанаозене лучше, чем ГОВД. Люди, отвозившие тела с площади в морг, рассказывают, что на 9 утра 17 декабря в морге и в соседней комнате находилось 64 тела, в том числе тела двух детей. Есть свидетельство хирурга-реаниматолога, у которой на руках умерло 23 человека. Наутро количество раненых в жанаозенской больнице приближалось к 400, часть раненых сразу отвозили в Актау. Власти не отдают тела родственникам, посещение раненых в больнице запрещено. В городе находится несколько тысяч сотрудников ОМОНа из соседних областей, объявлено чрезвычайное положение.

ГОВД
У ГОВД стоят два БТРа, омоновцы лениво поводят автоматами. Рядом — молчаливая, не расходящаяся толпа — около 80 женщин. Толпа движется — на будке КПП вывешивают пофамильные списки задержанных. С одной стороны — тех, кого «проверили и отпустят», — 356 фамилий, с другой — тех, «кого ждать не надо, административные или уголовные дела» — 449 фамилий. Ходит слух, что сегодня отпустят 28 человек, и женщины переминаются на морозе, слышен стук каблуков. Вчера они стояли до двух ночи, пока их не разогнала полиция. Они стоят не просто так, а как будущие сопровождающие — одинокого мужчину с большой вероятностью задержат снова, а тех, кого задерживают повторно, не выпускают.
В списках стоят даты задержания — 16, 17, 18, 19 декабря. И год рождения. Чаще всего — 1989-1990-й.
Вдруг толпа наваливается на ограждение, омоновцы орут, вскидывают стволы. Из ОВД выходят двое – казах и русский. У казаха разбито лицо, рукой он поддерживает ребра, идет медленно. Он тихо подтверждает толпе – били, сильно, и его сразу же уводит жена. Русский – Артем, 21 год, - остается поболтать. Его забрали сегодня вместе с другом, когда шли домой. «Сегодня не сильно бьют, только в грузовике, а в отделе в живот в основном, чтоб без следов, - рассказывает. – Месят тех, кого 16-17 взяли. Со мной сидел мужик с простреленной ногой. Прикинь, вышел покурить на крыльцо, в онучах, обуваться не стал. Подходит омоновец: документы, то се. Он дает удостоверение личности и рабочее. Рабочее ему возвращает, а удостоверение в пальцах крутит. Ну, мужик, подождал, потом потянул на себя удостоверение. То есть, применил силу. Ну, омоновец ему в ногу стрельнул. Сидит там сейчас, в онучах, с дыркой в ноге».

…Базарбай лежит на ковре в гостиной. Разговаривая со мной, безуспешно пытается сесть. Вместо лица — каша, глаз подбит, кажется, сломан нос, страшные синяки на спине, поврежден пах. Жена тихо говорит, что врача не вызывали — телефоны все еще не работают, а из квартиры Базарбай выходить боится — тех, кого задерживают второй раз, уже не отпускают. Базарбай тракторист, живет в ауле Кызыл-сай под Жанаозеном, но 16 декабря у него родила дочь, и сразу после работы он поехал в город.
Его фамилия Кенжебаев, дата рождения — 16 февраля 1961 года. Я называю его фамилию, потому что позавчера, через два дня после нашего разговора, он умер. Оказалось, что от побоев разорван кишечник.
От дома его детей, где Базарбай остановился в Жанаозене, до роддома — 500 метров. Базарбай вышел из дома в 5 вечера, через 200 метров его забрали. «Они спросили, что я делаю на улице, я сказал, что иду к дочери в роддом. Меня повели в автобус. Внутри автобуса сразу начали бить — дубинками, ногами. Кроме меня в автобусе было человек 30 задержанных. Когда доехали до ГОВД, нас тоже встречала группа омоновцев, тоже били. Нам сказали полностью раздеться, бросить вещи в коридоре. Деньги, сотку (сотовый. —Е.К.) — все забрали местные менты. Нас посадили в ИВС — 23 человека в камере 3 на 4 метра. Больше половины были от 16 до 18 лет, стариков почти совсем не было. Двух молодых парней потом «скорая» забрала — им руки сломали, они совсем побитые были, не уверен, что выжили. Когда мы зашли, нам велели лечь на пол лицом вниз. Зашли около 30 омоновцев и снова начали нас избивать — по голове, по спине, куда попадет. Ходили по нам. Молодым велели лицом вниз лечь, и потом сверху на голову наступали, чтобы разбить лицо. Потом начали уводить на допрос. Допрашивали на третьем этаже, перед этим разрешали надеть трусы. По обе стороны вдоль ступенек тоже стоял ОМОН, я только тогда понял, как много их к нам приехало. И тоже — идешь мимо двух шеренг, молотят, стараются попасть в пах. Следователь спрашивает, кто, откуда. Я повторяю: я из аула приехал, к дочери, дочь родила. Он говорит: нет, ты украл в «Сульпане» (магазин.Е.К.) телевизор, скажи, куда его дел, иначе будут избивать. А у меня кровь отовсюду идет. Я говорю: я не вор, я честный человек, у меня просто дочь родила. Меня вниз спускают, снова бьют — признайся, признайся! Но больше к следователю не водили. Спальных мест в камере не было, я просто сидел у стены — другие вымолили, мол, старик совсем, плохо ему. Остальных то заставляли стоять с поднятыми руками, то усаживали на корточки и «руки за голову». Водили по очереди на допрос и снова походя лупили кого-нибудь. Разговаривать нам запрещали. К утру пятеро из моей камеры взяли на себя вину, потому что не могли больше это выносить. Мы держались.
У многих были уже сломаны руки или ноги. Омоновцы спрашивали: как так случилось, что у тебя нога сломана? Тебя кто-то бил? Нужно было сказать: нет, я шел по городу, упал, нога сломалась. Иначе снова били. Мы научились отвечать правильно.
Иногда мы слышали, как кричали женщины. Видимо, их держали в отдельной камере.
Где-то в два часа 17-го нас перевели в гараж (за зданием ОВД есть несколько пустующих полуразрушенных зданий, которые местные называют «гаражами»). Где-то 15 на 20 метров, все забито людьми, где-то 150 человек. Большинство одеты, но без обуви, многие без рубашек. Окон нет, пола нет — песок, который облили водой, чтобы было сыро. Еще водой обливали молодых. В гараже нужно было сидеть на корточках, руки за голову.
В гараже я провел три часа. Потом пришли, сказали название моего аула — кто оттуда? Я подал голос. Меня вывели, снова зашли в здание ГОВД, велели одеваться. Потом уже узнал, что это мой родственник со стороны дочкиного мужа — он мент — меня вытащил, сумел договориться. Мне велели быстро одеваться, но я не мог найти свою одежду, и взял чужую рубашку и свитер, чужую куртку. Меня отпустили. Я думал, что не смогу дойти до дома, медленно шел. Снова остановил патруль. Я сказал, что я из милиции. Я был весь в крови и они поверили.

Два дня я харкал кровью, сейчас перестал. Но хожу кровью до сих пор».
Жена Базарбая рассказывает, что в 11 вечера, не дождавшись отца, сын и вторая его дочь ушли на поиски. На улице столкнулись с толпой бегущих подростков — за ними гналась полиция. Тоже побежали. Дочь схватили, бросили в грузовик поверх других задержанных. «Но ей повезло, ее почти не били, — говорит ее мать. — Потому что ей 21 год, и она совсем маленькая. Там один омоновец ее все время щитом от ударов прикрывал, говорил своим: это же девочка, не надо ее». Отпустили в 4 часа ночи. «Пришла, говорит: мама, я там все видела, и папа наш не выйдет живым оттуда. Мы плакали до утра».

Город
Ночуем в магазине Маржан — она уже вторую ночь охраняет его от погромов. Полуподвальный магазин в жилом доме, окошки над самым потолком. Светает.
 — Иди сюда, — говорит Маржан, стоящая на стуле у окна. — Только очень тихо.
За окном две группы омоновцев, человек по пять каждая. Одни останавливают машины, роются в багажниках. Другие отлавливают прохожих. Вот остановили двух парней, проверили документы. Один начинает что-то объяснять, тычком его ставят на колени — и омоновец с оттягом бьет его дубинкой по голове. Двое других подхватывают его под руки и волокут за угол дома. Его друг идет следом, подталкиваемый еще одним сотрудником, — не сопротивляется, не пытается бежать.
Идем вдоль площади. Омоновское оцепление, на площади пусто. Сгоревшие легковушки еще не убрали, акимат продолжает дымиться. Под ногами — какие-то документы, обломки разбитой техники, обгоревший монитор. На бетонном блоке в начале площади крупно написано на казахском: «Кто ответит за смерть молодых?»
Рядом, на подножии стелы и лавочке— запекшаяся кровь. Вдалеке — поваленный обгоревший конус елки. Рядом с ней омоновцы жгут юрту — греются. Маржан ахает: «Погромщики юрты не трогали! Это священно, нельзя жечь!» В нашу сторону направляются двое омоновцев из оцепления, и мы сворачиваем в переулок.
ОМОН — со щитами, автоматами, в масках с прорезями для глаз и рта. Передвигаются группами по 20 человек, квадратами. Улицы вымерли. Редкие прохожие – в основном женщины с детьми – спрашивают друг у друга, где можно купить хлеб. Пекарни закрыты.
Нас тоже останавливает патруль, и Маржан сочиняет целую историю про русскую подругу, которой страшно сидеть в доме одной.
 - Не журналистка ли? – сомневается омоновец. – Кажется, я ее видел вчера. Идите обе в автобус.
 - Ну и пойдем, мы невиновные, чего нам вас боятся, - говорит Маржан.
Но оказывается, в автобус сегодня берут только мужчин. Нас отпускают. Быстро уходим во дворы.
Магазин. Дверь закрыта, впускают по трое. У двери очередь человек в пять и крик. Омоновцы задерживают супружескую пару, вышедшую из дома за продуктами. «У нас дети! — кричит женщина. — Они в квартире заперты!» Их продолжают волочь. По дороге еще забирают мужчину, выглянувшего из подъезда.
Другой двор. У подъезда — тоже очередь: через окошко в закрытой наглухо двери продают хлеб. Из соседнего магазина перепуганная женщина и мужчина вытаскивают одежду, кое-как напиханную в сумки. Не мародеры — владельцы, уезжают в Актау.
Задерживаемся у очереди, обмениваемся новостями. Связи по-прежнему нет, а в третьем районе нет и электричества, так что разговоры в очередях – единственный способ для жанаозенцев узнать, что происходит в их городе, кто из родственников и друзей задержан, кто ранен, кто умер. Но сейчас тут обсуждают новости из официальных СМИ.
 - Вот типа нефтяникам за стояние на площади платили. А я учительница, так у меня в сентябре дети нефтяников на учебу не вышли. Семьям не на что было детей одеть, канцтовары там, учебники.
 - Ребенок – 11 лет – просит телевизор выключать, когда Базарбаева показывают. А мы в семье о политике вообще никогда не говорили.
– Был бы погром организован – ребята бы взяли ГОВД и вооружились, и их не стреляли бы, как овец, - зло говорит старуха. – Они бы защищали себя и семьи. И с ТОЙ стороны тоже были бы трупы. Не только мы бы плакали.
Женщины тихо сообщают, что в Жанаозене уже составлен расстрельный список. Глава городского роно Катира Бурамбаева — за то, что в День независимости вывела колонну детей на площадь — под огонь; гаишники Малик и Асхар, и замглавы ГОВД Абдурасул Утешов — про них выжившие на площади доподлинно подтвердили, что они стреляли. «Эти четверо жить не будут», — говорят женщины.
…Самое потрясающее, что 17 декабря, на следующий день после расстрела демонстрантов и случайных прохожих, жанаозенцы вновь вышли на площадь. Пять тысяч – больше чем 16-го. С простынями, на которых было намалевано «Миру — мир». Люди, вчера убегавшие от пуль, честно ждали приезда правительственной комиссии, чтобы начать переговоры. Комиссия во главе с министром МВД действительно приезжала, но на площадь следователи так и не пришли. Жанаозенцы простояли весь день, а когда стемнело, ОМОН разогнал их слезоточивым газом.
…По дороге к дому Маржан с воплями и криками отбивает двух задержанных — своих соседей. На крики сбегаются незнакомые женщины и, голося и причитая, забирают «братьев своих». «Адай будет жить!» — вопит Маржан напоследок ошеломленным омоновцам. Омоновцы хватаются за автоматы, и я буквально оттаскиваю Маржан от них.
У адайцев есть непереводимая на русский пословица — «Боясь, будешь героем». Это значит, что бояться не стыдно, главное — вовремя переступить через страх.
…По телевизору показывают, как студенты Усть-Каменогорского университета осуждают погромщиков, напавших на мирных жителей в Жанаозене. Холеный третьекурсник, сверкая очками, размеренно призывает молодежь «не разрушать нашу республику».
Затем дикторы опрашивают экспертов о причинах события в Жанаозене. Эксперты тянут в разные стороны — один говорит про руку Запада, другой про ваххабизм.

ГОВД (вечер)
Комендантом города, отвечающим за действие ЧС, является ни много ни мало — начальник областной полиции Кабылов Аманжол Жайгалиевич. В камуфляже, каждые три минуты подписывает документы, разговаривает по двум телефонам. Стреляет сигарету, интересуется, кто меня вообще отпустил к «этим адайцам», потом уходит из кабинета.
Начальник ГОВД Кожаев Мухтар Жальбаевич вдумчиво читает мне хронологию событий с бумажки. Из бумажки следует, что на площади проводилось праздничное мероприятие, и бастующие в количестве 300-400 человек пошли на шествие молодежи, чтобы его сорвать.
Кожаев говорит, что решение «вооружиться боевым оружием и вернуться на площадь» принималось на уровне руководства области. Он говорит, что нефтяники грозились поджечь в юрте инспектора ГОВД по делам несовершеннолетних, которая в тот момент дежурила на площади. Что впоследствии нефтяники начали нападать на мирных граждан и поджигать здания, в которых также находились мирные люди. Что из горящего акимата выпрыгивали люди, и глава роно Бурамбаева, которую город заочно приговорил к смерти, сломала обе ноги, выпрыгнув со второго этажа. Около 10 полицейских избито, замначальника ГОВД до сих пор в коме. Мухтар Жальбаевич уверяет, что предупредительные выстрелы были, «но сам я вообще не стрелял».
 — И мы, не дожидаясь подкрепления, в количестве 100 сотрудников, вооруженных табельным оружием, в пешем порядке выдвинулись в сторону площади. А их было свыше 3 тысяч человек. Присоединилась молодежь, но нужно отметить, что беспорядки были начаты уволенными работниками, именно ими, среди которых пожилые люди и женщины. Были произведены выстрелы в воздух — никакой реакции. Мы начали стрелять. Несмотря на это, толпа несколько раз нападала, но была отбита. Потом приехало подкрепление. И 17 декабря после обеда удалось полностью взять город под контроль.
Все, кто задержаны 16-17, задержаны за мародерство. Там за воротами стоят их родственники. Идут работы по установлению причастности к зачинщикам беспорядков. По нашим законам, это – особо тяжкое преступление. А родственники не хотят смириться с этим. Мы же с улицы всех выгребаем сюда. «Ты кто?» – «А что тебе надо?» - все,  выгребаем сюда, потихоньку проверяем. Отпечатки пальцев, кто такой. Сегодня уже ловили с холодными оружиями, с кастетами, с ножами. В подвалах жилых домов и на крышах изымаются зажигательные смеси, подготовленные для применения против сотрудников, обеспечивающих охрану правопорядка.
— 50-60 задержанных сейчас, 160 человек находятся в ИВС по подозрению в совершении преступлений и правонарушений, — говорит вернувшийся Кабылов. Списки на 800 человек, утром вывешенные на КПП перед отделением, называет «старыми».
По словам Кожаева, ранено 78, погибших — 11.
— Случайно раненных нами нет, — уверяет Кожаев. — Все мирное население оттуда уже убежало, остались только те, кто жег, грабил. Можете представить себе, сжигают все, всех прохожих избивают, и как, по-вашему, кто может на площади в этот момент находиться?
В «руку Запада» полицейский Кожаев не верит.
— До этого были слухи, что вот-вот будут массовые беспорядки, они нами оперативно проверялись, но никогда не подтверждались. И на признаки организованности произошедшего 16 декабря ничего не указывает. Просто взбесились.

Акимат
Молодой улыбчивый аким города Орак Сарбопеев после своего чудесного спасения из горящего здания акимата тоже сидит в ГОВД. Ему там выделили кабинет. Орак возглавляет город только с 20 декабря 2009 года. Сам того не зная, он немедленно опровергает слова полиции: убитых не 11, а 13, и забастовщики в погромах не участвовали. «Но вся вина лежит на забастовщиках. Вся ситуация 16-го числа лежит на забастовщиках».
 — Я сам работал в «Узеньмунайгазе» с 1994 года по 2008 год, с оператора до начальника нефтегазодобывающего управления, - начинает аким. - Я с забастовщиками 15 лет работал, днем и ночью в каналах валялись, из-под земли выкапывали эти трубы, варили. И не могу говорить о них плохо. Но их требования не обоснованны. Зарплата фактически же выросла…
Я ни в коем случае не на стороне работодателя. Просто люблю называть вещи своими именами. Люди же разные. У всех правда своя, но истина одна. Вот об этом надо не забывать. Власти города, области республики нефтяников очень уважают.
Понимаете, есть такая проблема — в законодательстве казахстанском нет ограничения по заработной плате. Мне, конечно, приятно, когда нефтяникам повышают заработную плату. Но нефтяники — это не весь город. Есть бюджетники, есть коммунальщики, есть военные. И вот эта разница растет. В определенный момент она может вырасти так, что недовольство будет. И мне как акиму в глубине души не хотелось бы, чтобы эта планка поднималась. Потому что люди живут и по нижней, а цены поднимутся.
День независимости, понимаете? Мне просто хотелось, чтобы по всей республике были хорошее настроение. На оформление много потратили. И что-то новое привнести. Никогда не было, чтобы зимой юрты ставили — я попросил, поставили. Чтобы поднять немного настроение, все-таки семь месяцев стояли. Я 15-го числа выходил к бастующим людям, говорил: давайте проведем хорошо. Вы в обиде, но это не только ваш праздник. Я хотел, чтобы люди с хорошим настроением Новый год встретили, праздник почувствовали.
Мы молодежь собрали — давайте пройдемся по городу. Чтобы они ощущали их причастность к родине — а это не только этот маленький город, чтобы духом почувствовали. У нас даже в детских садах гимн поют, понимаете?
Ну, на площади пошел негатив. Думаю, пошумят и успокоятся. Говорю: давайте хоть музыку включим…
Дети испугались, разбежались. Бастующие подтолкнули на это, но сами в беспорядках не участвовали. Молодежь начала оказывать агрессию на сотрудников полиции. И я ушел в акимат.
Я до последнего надеялся, что ребята успокоятся, но начался погром. Милиция начала предупредительные выстрелы (окна кабинета, в котором находился аким, на площадь не выходят. — Е.К.). Два заместителя, советник, помощники прыгали из окна. Некоторым удалось с заднего входа убежать. Я с автоматчиками ушел, когда здание начинало гореть уже.
И связь мы не отключали. У нас и раньше связь была плохая. Кто-нибудь плечом вышку заденет и все. Антенны на этой вышке, ей 40 лет, сейчас на уровне министерства связи и информации этим занимаются. Там специалисты нужны, и оборудование устаревшее.
Честно говоря, в больнице и в морге я еще не был. Ведь не так просто принять такую армию. Еще сейчас обзваниваем транспортников, всех предпринимателей, нотариусов даже, чтобы завтра все вышли, базары. Безопасность обеспечена, и жизнь продолжается. Только свадеб почему-то сейчас в городе нет.
Я думаю, что теперь все эти люди поняли, что они не правы. Будем ставить их на место. Кого-то, конечно, накажем, не все слова понимают. И заново заживем – подружимся, помиримся, подыщем работу ребятам. Мы просто сделаем так, что люди больше на площадь не приходили. Мы это просто не допустим. Скажем: ребята, сюда нельзя.

Профсоюз
— О том, что будет в Жанаозене, все стороны конфликта знали за месяц, — говорит Кинжегали Суйеуов. — И за этот месяц не нашлось никого, кто бы смог выступить переговорщиком. Никто не захотел. Вот это страшно.
Кинжегали возглавляет областной независимый профсоюз. Его организация выступала переговорщиком при первом трудовом споре между работниками и руководством «Узеньмунайгаза» еще в 2008 году. Предыдущий председатель ОНП Мухтар Умбетов успешно провел переговоры и добился увеличения зарплат. За 10 дней до итогового собрания, 28 декабря, двое неизвестных в масках подкараулили его в подъезде и методично переломали Мухтару кости лица — обе скулы, обе глазницы, проломили лоб. Теперь организацию возглавляет Кинжегали.
Быть профсоюзным активистом в нефтяной Мангистауской области очень опасно. Их избивают, им подкидывают героин, их сажают на реальные сроки. Вот юрист профсоюза «Каражанбасмунай» Наталья Соколова в августе этого года была осуждена на шесть лет по статье «Разжигание социальной розни».
(Правоохранительным органам нельзя отказать в понимании ситуации — иначе как социальную рознь происходящее в Мангистау не опишешь. Буквально каждый второй жанаозенец подробно рассказывал мне, как недавно младший брат президента Назарбаева Болат Назарбаев в 65 лет женился на двадцатилетней певице-узенке Зибаре; как организовали в Актау сабантуй; какие именно машины подарили молодоженам нефтяные компании региона и как счастливый жених раздавал всем сделавшим им «салем» (ритуальный поклон. — Е.К.) по 10 тысяч долларов. В городе, где вода подается по часам, а на покупку утюга нужно брать кредит — накопить невозможно, история имеет большой успех.)
За 4 месяца до «бунта» в Жанаозене произошли два убийства. 2 августа на обслуживающем нефтяников предприятии «Мунайфильтрсервис» был найден убитым профсоюзный активист Жаксылык Турбаев. Убийство произошло прямо в цеху, после собрания, где Турбаев выступил инициатором переизбрания председателя профсоюзной организации, который, по мнению рабочих, проводил политику работодателя. Подозреваемых у полиции нет до сих пор. А 24 августа было обнаружено тело пропавшей 18-летней Жансауле Карабалаевой — дочери председателя профкома «Узеньмунайгаза» Кудайбергена Карабалаева. Девушку изнасиловали и зарезали.
И именно с августа жанаозенская необразованная молодежь, не имеющая прямого отношения к нефтянке, начала говорить о том, что мирное стояние на площади — это унижение и что утраченное достоинство адайцев может вернуть «только бунт».
Профсоюзники рассказывают, что до 2005 года работала схема трехсторонней комиссии при трудовых спорах. Теперь она упразднена, и мирных – работающих - путей отстаивать свои права рабочим просто не оставили.
 — Кстати, знаете, кто впервые заговорил о коэффициентах? — улыбается Кинжегали. — Не поверите ведь. Профсоюз «Мунайше Корганы», который в 2008 году создал заместитель акима области Амангельды Айткумов. Они пришли на месторождение Каражанбас и подробно разъяснили рабочим про отраслевой и региональный коэффициенты, про то, что нефтяникам недоплачивают, про то, что суточная добыча нефти должна контролироваться, потому что, судя по объемам, она налево уходит. Рабочие выбрали их своими представителями. А в 2010-м «Каражанбасмунай» (как у «Узеньмунайгаз», дочка «Казмунайгаза» — Е.К.) выделяет 250 миллионов тенге в фонд акима области. И я это расцениваю как взятку. И сразу же вся борьба прекращается. Но рабочие уже не успокоились. И вслед за Каражанбасом взбунтовался Жанаозен.
 — Нефтянка и правительство пугали друг друга народом и просто своих сил в этих играх не рассчитали, — говорит Кинжегали. — А теперь уже поздно, адайцы тормозить не умеют. Слишком много смертей, и дело уже давно не в заработной плате.

P.S. В поддержку Жанаозена рабочие остановили добычу на Каражанбасе, Каламкасе, Жетыбае, в Новых Бузачах. В поселке Шетпе люди разобрали рельсы, остановив пять поездов. Полиция открыла стрельбу, официально — один погибший. Группу адвокатов, выехавших из Актау оказать помощь задержанным в Жанаозене, в город не впустили.

• < Назад
• Вперёд >