Желтоксан — сакральный Алтарь скорби...
- Подробности
- 5194
- 26.04.2012
- Амантай ДАНДЫГУЛОВ, главный редактор «Новой» — Казахстан»
Этически правильно будет отмечать День Независимости 25 октября, а 16 декабря объявить Днем Памяти
...Под злобными и пронизывающими до самых костей порывами ледяного декабрьского ветра они, уже приговорённые, но ещё не ведающие этого, радостно спешили навстречу скорбной Судьбе. Они были безоружными и преисполнены надежд: ведь они всё ещё верили власть предержащим. Основания для этого были самые веские: им дали обещания на самом высоком уровне и даже закрепили обещанное в официальном документе. Они не просили и не требовали лишнего, наивно ожидая лишь того, что им принадлежит как бы по праву. Но вступать с ними в разговор оказалось некому, да и не собирались изначально. Сначала один выстрел, испуганный, подлый и первый, затем – другой, потом нервной трелью залилась очередь: целенаправленно откомандированные в бунтующий город палачи буднично принялись собирать свою кровавую жатву...
.Большевики (а первоначально – просто РСДРП) устами своего лидера ещё в 1903 году со страниц партийного издания – газеты «Искра» – потребовали от царских властей создания в России республики с демократической конституцией. Владимир Ленин неоднократно возвращался к своему тезису о «признании права на самоопределение за всеми нациями, входящими в состав государства». Слышали, читали ли его в Царском Селе, или нет, – большой вопрос. Но благодарных последователей эти идеи находили себе всё чаще: 10 лет спустя Ульянов резюмировал, что «мировой капитализм и русское демократическое движение 1905 года окончательно разбудили Азию. Сотни миллионов забитого, одичавшего в средневековом застое населения проснулись к новой жизни и к борьбе за азбучные права человека, за демократию».
Февральская революция 1917 года пробудила в наших единокровниках новые надежды – и на тот момент весьма обоснованные! Ведь Временное правительство услышало и восприняло всерьёз все требования Первого всеказахского курултая (Оренбург, апрель 1917 г.). Приостановить процесс переселения русских в Туркестан. Возвратить коренным жителям их исконные земли, отобранные и переданные русским переселенцам. Передать административные функции в крае в руки самих туркестанцев. Вернуть домой туркестанцев, мобилизованных на тыловые работы в ходе Первой мировой войны.
В октябре-1917 туркестанские мусульмане напомнили большевикам, пришедшим к власти в Ташкенте, про обещания Владимира Ленина. Верным ленинцам пришла пора продемонстрировать истинную цену своим обещаниям.
Ответить за свои слова
Единой позиции у тех наших предков-романтиков, что только вышли на арену политической борьбы, тогда ещё не было. Одни были готовы пойти на сотрудничество с представителями РСДРП, если те признают и окажут уважение традициям коренных жителей азиатского края. Этой позиции придерживались джадиды – они по примеру младотурков Османской империи считали, что ислам не противоречит парламентаризму, а его идеи лежат в основе шуры – коллективного принятия решений, предписываемого Кораном и Сунной. Представители же традиционной местной элиты (улемисты) планировали по-строение национальной автономии в составе России на принципах шариата.
Захватившие Ташкент большевики отвергли и первых, и вторых. До самого автора пламенных воззваний в «Искре» улемистам и джадидам добраться оказалось невозможно, да и явно недосуг было тогда будущему вождю мирового пролетариата. Зато уже сейчас, здесь, в Ташкенте, с новой властью и её методами работы знакомил местных жителей некий комиссар Фролов, который между делом, играючи расстреливал по ночам освещённые окна ташкентцев. Представителей Временного правительства (графа д’Оррера, генерала Киелечко, адвоката Дружкина, полковника Бека и капитана Русанова) радетели братства рабочих и крестьян арестовали и заточили в крепость. Как свидетельствуют очевидцы, они были «умерщвлены самым жестоким образом: их крики доносились с раннего вечера до двух часов ночи». Руководили пыткой большевики Тоболин и Перфильев, Колосов и Стасиков.
Демонстративный отказ большевиков от контакта с политическими силами Туркестанского края и акцент на местный криминалитет (!) не оставляли переговорщикам шансов. Идея создания коалиционного (с большевиками) Туркестанского комитета провалилась, но в качестве альтернативы Совет народов Туркестана провозгласил 10 декабря 1917 года Туркестанскую (Кокандскую) автономию. Эта столица мощнейшего Кокандского ханства была выбрана не случайно: лишь совсем недавно ханство было покорено Россией и здесь были очень сильны антиколонизаторские настроения.
Правительство возглавил Мухамеджан Тынышбаев, к светлому образу которого мы уже многократно обращались в своих исторических очерках. Депутат II Государственной Думы от Семиреченской области и член аграрной комиссии, он был в те годы одним из очень немногих казахов (если не единственным), получившим высшее образование в России. Следом за Тынышбаевым автономию возглавил уже легендарный Мустафа Чокай. В ташкентском правительстве Туркестанской Советской Республики не нашлось ни единого места для представителей местного населения: ибо председатель Совнаркома Федор Колесов, экс-конторщик Ташкентской железной дороги, заявил: «невозможно допустить мусульман в верховные органы власти, поскольку позиция местного населения по отношению к нам не определена и, кроме того, они не имеют никакой пролетарской организации». В кокандском же Совете народов Туркестана местное население было представлено 2/3 делегатов.
Понимая всю ответственность, которую возлагает на них провозглашение Кокандской автономии в тогдашних условиях, в своем выступлении на съезде Мустафа Чокай сказал, что для построения полнокровного государства и его сохранения требуются кадры и армия, подчёркивает в своей работе Бахыт Садыкова, известный исследователь его работ и биограф. Чокай напомнил, что «как бы ни была ослаблена Россия, она сильнее Туркестана». Молодой, популярный и любимый народом политик, он побывал в те декабрьские дни и в Оренбурге, на III Всекиргизском (казахском) съезде: здесь 10 декабря 1917 года была провозглашена Автономия Казахского края. Задача двух правительств на территории Великой Степи (Западного и Восточного Казахстана) была одинаковой: воспрепятствовать проникновению большевиков. Здесь же обсуждали возможность присоединения к автономии казахов Туркестанского края.
В историю эта автономия вошла как Алаш-Орда: непревзойдённая до сих пор в патерналистской опеке простого народа, когда перед глазами ещё не было удачных образцов – социальных государств. В то время как у нынешних «отцов» во власти, сделавших голово-кружительную карьеру в том числе благодаря ленинской кадровой политике, – такой «образец» уже был: то самое успешное общество с установкой «от каждого по способностям, каждому – по потребностям». Томас Моор и Томмазо Кампанелла отдыхали – как сейчас «отдыхает» простой казахский народ.
Кстати, продержались достойные сыны казахского народа гораздо дольше, чем, скажем, Временное Сибирское правительство, что своими же руками перекрыло себе воздух свободы, отменив собственную декларацию «О государственной самостоятельности Сибири»...
Светлые идеалы Халела Досмухамедова, Миржакипа Дулатова, Алихана Букейханова, Мухамеджана Тынышбаева, Мустафы Чокая, Ахмета Байтурсынова, Магжана Жумабаева были последовательно и жестоко растоптаны большевиками. Принимая в те декабрьские дни очень непростое для себя решение открыто заявить о независимости собственного народа и земли своих предков, они фактически подписывали себе смертный приговор. С точки же зрения Истории, в памяти единокровников они открывали себе путь в вечность. Они выбрали свою дорогу, свою судьбу – своё неумолимое желание принести себя в жертву во имя романтических идеалов Алаш-Орды, и были верны ей – до последнего вздоха, до выстрела в затылок.
Есть ли у нас, состоявшихся и успешных в глазах мирового сообщества, моральное право устраивать феерии в декабре, затмевая подвиг алашординцев шумными тостами? Есть у нас индульгенция от плеяды преобразователей на эти наши торжественные и помпезные речи под овации, под звёздные улыбки с трибуны? Разве не обязаны мы отказаться от празднования независимости, не нами завоёванной, но властью извращённой? Разве не пора светлым и тихим чувством грусти наполнить эти декабрьские дни? Чтобы задуматься: достоин ли наш сегодняшний вселенский пафос их скромного сподвижничества и жертвенности? Не напоминает ли это танец на костях?
Расписка кровью: слово и дело Владимира Ленина
Позже глава Кокандской автономии так оценит те декабрьские дни («Воспоминания о декабрьских событиях», М. Чокай): «Провозглашение автономии подняло дух туркестанцев. Кокандская автономия явилась определенным этапом в нашей жизни, показавшим, насколько была слепа наша вера в русскую революцию и русскую демократию». Объявление автономии в Туркестанском крае – а в нынешних границах это и Казахстан, и Киргизия, и Узбекистан – всколыхнуло весь регион. Митинги в поддержку автономии перекатывались вслед за стремительными сообщениями «ұзын құлақ» от города к городу, от аула к аулу. Забурлил «город хлебный» – Ташкент.
...Под злобными и рваными толчками ледяного декабрьского ветра люди спешили навстречу своей скорбной судьбе. Они были безоружными: ведь они всё ещё наивно верили властям. Основания для этого были самые веские: обещания были даны на самом высоком уровне, самим Владимиром Лениным! Тезисы были закреплены в официальном документе, и даже не в одном. Они не просили и не требовали лишнего, ожидая лишь того, что им принадлежит как бы по праву. Но вступать с ними в разговор оказалось некому. Сначала один испуганный и нервный выстрел, затем – другой, потом нервной трелью разлилась очередь: откомандированные в бунтующий город палачи принялись собирать свою кровавую жатву... Пулемётным кинжальным огнём 13 декабря 1917 года большевики положили мирную демонстрацию – тех самых людей, которым вчера ещё обещали и самоопределение, и автономию, которым рассказывали про Кровавое воскресенье, что разбудило миллионы...
«Русские большевики злодейским образом убили десятки наших соотечественников, и кровь народа лилась рекой», – с горечью писал Мустафа Чокай. Именно в те декабрьские дни казахский народ и начинал свой путь на Голгофу, здесь и был подписан теми невидимыми чернилами приговор миллионам наших соотечественников, убитых, умерших от голода, изгнанных из родных мест, униженных и обездоленных: об этом надо помнить и тем во власти, кто использует всё богатство рус-ского языка, кто огульно и походя навешивает ярлыки на детей и внуков того вынужденного Великого исхода, наших братьев и сестёр – оралманов, прикрывая собственные провалы в социальной политике. Так разве вправе мы поднимать неновогодний бокал игристого шампанского в декабрьские дни?
Четыре заседания Совета Народных Комиссаров: 16, 18, 23, 24 декабря 1917 года были посвящены алашординцам и Кокандской автономии. 16 декабря председательствовал лично В. И. Ленин, о положении в Оренбурге, Уральском округе и Туркестане докладывал лично И. В. Сталин. Итогом стала скупая строка: «Снестись с Военным комиссариатом о немедленном удовлетворении требований военной помощи». Ленинцы скрупулёзно подсчитали калькуляцию расправы. На уничтожение только Кокандской автономии из Москвы в Ташкент были командированы 11 эшелонов с войсками и артиллерией.
Автор сборника «Кто есть кто в Казахстане» Данияр Ашимбаев, в соавторстве с Виталием Хлюпиным создавший уникальную хронику политической истории РК «Казахстан: история власти. Опыт реконструкции», дату 23 декабря 1917 года обозначил как начало гражданской войны на территории Казахстана.
Наступление на Оренбург возглавил чрезвычайный комиссар «по борьбе с дутовщиной» П. А. Кобозев: атака шла с севера, со стороны Троицка, и с юга, с крупных железнодорожных станций Оренбургско-Ташкентской железной дороги. На севере в составе карателей был и интернациональный отряд под командованием А. Т. Джангильдина, и экспедиционный отряд петроградских рабочих и балтийских моряков под командованием мичмана С. Д. Павлова...
Привлекать чужаков для расправы с непокорными степняками – эту иезуитскую технологию власти начали обкатывать именно тогда. В кокандской резне отметились дашнакцутюновцы, революционеры из... армянской революционной партии, знаменитые своими погромами и резнёй ещё со времён Баку. Даже большевик, зампредседателя Совнаркома РСФСР, туркестанец Турар Рыскулов был шокирован их безумствами: «В пылу подавления восстания в течение девяти дней в Коканде творились и разные грабежи. Весьма расчетливые дашнаки решили сразу же нажить «деньгу», и город подвергся тщательной «чистке». Город пал, разгромлен и разграблен, в Коканде шла массовая резня. Если в 1897 году здесь жили 120 тысяч человек, то в 1926 году численность населения не достигала и 70 тысяч.
Великую Степь ожидал трагический, с ненасытным взглядом и костлявыми руками Голодомор по рецепту от Голощёкина: степь, ярко усыпанная не только красными маками, но и разложившимися трупами детей и стариков, разруха, вспышки эпидемий, каннибализм, трагический и вынужденный исход в Иран и Китай...
Опасность единого Туркестана для большевиков увидел Ленин и уже в 1920 году указал на необходимость национального размежевания: так и нарезали Великий Туран на ломти, словно пирог. Тогда и отрезали от Казахской степи её столицу – Оренбург, отломив стольный град в пользу северного соседа-«старшего брата». С тех пор и стали появляться на карте единого края непривычные для глаза и уха кочевника границы и бренды – Казахстан, Узбекистан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан... Если Британская империя разломила единый когда-то регион на Индию и Пакистан, заставив их сражаться за Кашмир, – то и большевики распилили Туран, чтобы навеки этот разрыв пылал и гноился межнациональными конфликтами – киргизский Ош год за годом служит тому горьким напоминанием...
Нелюди о «недочеловеках»
Немногие сегодня помнят, что покаянную дату для алашординцев Советы назначили опять же на декабрь 1919 года: всем своим политическим противникам, к этому периоду признавшим Советскую власть, большевики обещали амнистию. Естественно, солгали...
Оценку из уст товарищей по партии подвиги палачей получили опять же в декабре – теперь уже 1928 года на заседании ЦИК ВКП(б): «Совершенно естественно, что в первые годы эти элементы [представители большевиков] привносили в свою работу все те черты отношения к туземному населению, которые были свойственны колонизаторским элементам»... Глава большевиков в Туркестане И. Тоболин в те годы нашей национальной трагедии заявил, что «киргизы, экономически слабые с марксистской точки зрения, должны всё равно погибнуть». Эхом отозвалась эта оценка и в программе Ostpolitik («Восточная политика»): в ней нацистская идеология отнесла наших единокровников к «недочеловекам». Большевики открестились вновь от своих сограждан также в декабре: постановление Государственного Комитета Обороны от 27.12.1941 года предусматривало создание в пределах армейского тыла сборно-пересыльных пунктов. Здесь прятали за «колючку» тех красноармейцев, кто был в плену и окружении, – а таковых в самом начале войны оказалось 3,6 млн... Переплетаясь и взаимно дополняя друг друга, фашистская и большевистская идеология измельчали в пыль наш народ, но не смогли его уничтожить.
Не уничтожаем ли мы сегодня собственными руками своё трагическое, но и величественное, монументальное прошлое – Историю, когда на крови и костях молодёжи, зарубленной сапёрными лопатками в декабре 1986 года в Алма-Ате, собираем торжественные мероприятия? Когда на попранных надеждах бастовавших в декабрьском Жанаозене-2011, под порывами того самого студёного ветра, что ещё носит запах гари и пороха, в атмосфере горя и страха, надолго поселившейся в домах Мангистау, под резкие звуки свистулек, что дети приноровились мастерить из найденных гильз, – готовимся ставить новые праздничные юрты, чтобы спеть и сплясать, вместо того чтобы покаянно застыть, словно в чёрном камне, – в скорби, предаваясь трагическим вспоминаниям...
Полузабытая веха
25 октября 1990 года в Алма-Ате был принят исторический документ. Сейчас такого рода дефиниции уже сильно затёрлись, и взгляд их уже не цепляет: но Декларация о государственном суверенитете Казахской ССР действительно отметила тот факт, что колесо Истории вдруг встало, скрипнуло и завертелось уже в совсем ином – суверенном тренде.
«Верховный Совет Казахской Советской Социалистической Республики,
выражая волю народа Казахстана,
стремясь к созданию достойных и равных условий жизни для всех граждан Республики,
считая первостепенной задачу консолидации и укрепления дружбы народов, проживающих в Республике,
признавая Всеобщую декларацию прав человека и право наций на свободное самоопределение,
осознавая ответственность за судьбу казахской нации,
исходя из решимости создания гуманного демократического правового государства,
провозглашает государственный суверенитет Казахской Советской Социалистической Республики и принимает настоящую Декларацию..»
А вот цитата из другого исторического документа: «Мы, представители соединенных Штатов Америки, собравшись на общий Конгресс, призывая Всевышнего подтвердить честность наших намерений, от имени и по уполномочию доброго народа этих колоний, торжественно записываем и заявляем, что эти соединенные колонии являются и по праву должны быть свободными и независимыми штатами, что они освобождаются от всякой зависимости по отношению к британской короне и что все политические связи между ними и Британским государством должны быть полностью разорваны, что в качестве свободных и независимых штатов они полномочны объявлять войну, заключать мирные договоры, вступать в союзы, вести торговлю, совершать любые другие действия и все то, на что имеет право независимое государство. И с твердой уверенностью в покровительстве Божественного Провидения мы клянемся друг другу поддерживать настоящую Декларацию своей жизнью, своим состоянием и своей незапятнанной честью»… Единогласное принятие 4 июля 1776 года Декларации независимости стало поводом для главного праздника звёздно-полосатой страны, о котором знают сегодня во всём мире.
Томас Джефферсон, автор сакрального для американцев документа, один из «отцов-основателей» и третий президент США, с самого момента подписания знал, что «этот день будет праздноваться последующими поколениями как великое ежегодное торжество. Этот день должен отмечаться как день освобождения с пышностью и парадом, с представлениями, играми, спортивными состязаниями, пушками, звоном колоколов, кострами и украшениями, он должен праздноваться на всём континенте и на протяжении всех времён».
Раз уж Казахстан то и дело идёт в фарватере своего заморского визави, то и у нас Декларация о суверенитете вправе занять соответствующее место в пантеоне нашего Бытия, заложить основу для главного и настоящего, не омрачённого кровопролитиями праздника Казахстана. 25 октября 1990 года красным листком отрывного календаря просится на скрижали казахской новейшей истории.
Ведь сама История, насквозь пронзившая трагическую судьбу Турана, кроваво, надрывно, исступлённо подсказывает нам, что декабрь – это месяц-повитуха, когда спрессованный опыт предшествующих исторических лет в надрыве разрождается: разрождается новым политическим самосознанием, мировоззренческим всеочищающим катарсисом, внезапно открывшимся как после освежающей грозы горизонтом – возникшими резервами и перспективами поступательного развития общества... Срывая лицемерную вуаль с непристойно прожитых лет, когда все мы сожительствовали на глазах наших, ещё целомудренных детей и беспомощных, убелённых сединами стариков – сожительствовали с малодушием, низостью, лицемерием, стяжательством, попранием библейских священнописаний в угоду конъюнктуре, приспособленчеству, неправедным благам, ублажая и потакая своим «невинным» порокам. Именно Желтоқсан должен стать для казахского народа сакрально освящённым алтарём казахской Истории, на скрижалях которой прописаны кровью имена лучших сыновей Кокандского ханства и Алаш-Орды, невинно сгубленных жертв Голодомора, на скрижалях, где застыли обломки судеб, переломанных сталинскими репрессиями 1937 года, где кроваво было подавлен романтический преобразовательный порыв наших юных братьев и сестёр на алма-атинской площади в 1986 году, где остыли тела декабрьских агнцов Жанаозена, принесённых в жертву циничному рынку и олигархическому фашизму при попустительстве и деморализации государственных институтов.
Даже сам стремительно разваливающийся судебный процесс над участниками жанаозенского Желтоқсана показал, как быстро подсудимые превращаются в обвинителей – и не де-юре, а де-факто. Не сильно сведущие в юридической казуистике, а зачастую в силу обстоятельств не получившие высшего образования люди, – сегодняшние «обвиняемые» на жанаозенском процессе – тем самым инстинктивным, обострённым чувством справедливости ощущают: правда – за ними, а значит, и сила – у них. В них стреляла власть на их земле, не раз окроплённой кровью их славных предков, а значит, вина – на человеке с ружьём, какой бы статус участника судебного процесса ему ни присвоили крючкотворы. Открытый диалог народа с властью идёт явно не в пользу последней. Потерпевшие отказываются от своих претензий к обвиняемым, отлично понимая: «алыстағы ағайыннан көршің жақын» – «твой сосед куда ближе тебе твоего родственника издалёка». В небольшом городке каждый знает друг друга, и взыскать не с безликого государства и бюджета ущерб, а с конкретного Утемиса и Амангали миллион-другой чревато... Если вчера государство не смогло ни предвосхитить погромы, ни уменьшить их последствия, то какие гарантии, что оно сможет сделать это завтра? Выбирая между переменчивой, непредсказуемой, конъюнктурной заботой безликого государства и мирным добрососедством со своими единокровниками, люди делают понятный и простой выбор...
Плебеи и аристократы... духа
Наряду со многими наследственными аномалиями, доставшимися во время разрешения советской тоталитарной системы от бремени казахской независимостью, наиболее тяжёлым генетическим уродством, методологическим и системным, является тупое использование административного ресурса – утробное, неизводимое генетически...
Плебеи во власти – некоторые, правда, – несмотря на счета с головокружительными нулями, фраками от «Zilli» и «майбахами», так и остались плебеями духа, реализуя на деле и буквально постулат замшелого классика: «государство – аппарат насилия». Коварное и «гениальное» решение жанаозенского конфликта в голове одного из ближних сподвижников президента, как водится у нас, вылилось в примитивное, кровавое исполнение служаками своей карательной функции в финальной, заключительной части. Нельзя исключать, что «гениальность» как раз и заключалась в том, что беспрецедентная бойня выльется за рамки города, волнения охватят регион и обе столицы, что приведёт к недовольству народа по всей стране и неизбежно – к импичменту президента. Но аполитичность масс и перманентно проводимая кастрация политической активности элит – в том числе у многих выходцев из Западного Казахстана из первой топ-двадцатки – привели к тому, что мы имеем сегодня: к деморализации власти. Увы, запоздалое удаление раковой социальной опухоли Мангистау дало уже метастазы. И бурно обсуждаемый в прессе некий вербальный демарш Нуртая Абыкаева, руководителя самого грозного и ресурсного ведомства, скорее всего, имел место – как попытка если не нейтрализовать, то, по крайней мере, ограничить некоего Злого Гения, по-видимому, фактического регента, проводящего автономно активную и даже где-то агрессивную внутреннюю политику при вполне дееспособном президенте.
Самое смешное то, что делается всё это как бы для сохранения нынешней элиты. На самом же деле морфологически подрывает легитимность всех будущих претендентов, за исключением одного-двух, чьи руки, к счастью, не замараны, а наркоз подковёрных интриг и подстав не подточил политическую волю – на них президент всё ещё может положиться в трудную минуту. В числе таких системных и фундаментальных опор прежде всего – Касымжомарт Токаев, Серик Ахметов, Нурлан Нигматулин, Адильбек Жаксыбеков и, безусловно, Имангали Тасмагамбетов. Последний – бесспорно пользующийся поддержкой населения во всех регионах, не претендующий на верховную власть и не грезящий о вожделенном маршальском жезле: даже находясь на вторых ролях, он в состоянии консолидировать и общество, и элиту, давая при этом позитивный сигнал ожиданиям соотечественников и предоставляя президенту люфт во времени для осмысления происходящих (в том числе скрытых) процессов и принятия точечно необходимых решений, именно которых и ожидает его народ.
А общество именно сейчас, после трагического Жанаозена как никогда нуждается в адекватной, миролюбивой внутренней политике власти, в реальной заботе и опеке над гражданами. И делегирование в это сложное для власти время определённых особых полномочий вышеназванному имяреку было бы ожидаемым сигналом и с облегчением воспринято – всерьёз встревоженным гражданским обществом.
Увы, матримониальные и родо-племенные претенденты не смогут, даже если захотят, стать реальной точкой опоры ни для президента лично, ни для власти в целом, ни для народа при чрезвычайных, форс-мажорных обстоятельствах...
Когда веселье неуместно
Александр Перегрин, депутат Верховного Совета Казахстана XII созыва, участвовавший в подготовке проекта Декларации о государственном суверенитете Казахской ССР, – человек изначально в силу своего происхождения вроде бы и не впитавший боль и память казахского народа с молоком матери, как-то раз в своём комментарии для радио «Азаттық» отметил, что «День независимости – это особый праздник, это дань независимости, событиям, которые предшествовали самой независимости республики. Во-вторых, это, конечно, и день памяти. У этого праздника, безусловно, есть траурный оттенок. Поэтому я не знаю, уместно ли его отмечать веселыми гуляньями. Но это мое личное мнение, кто-то может с ним не согласиться».
Очередной желтоқсан, оправдывая своё сакральное название, взорвал наше невинное политическое сознание, рутину очередных бесцветных, заплывающих жирком собственного благополучия, бытовой аполитичности и мещанского равнодушия календарных дней – взорвал выстрелами летального оружия, кровью агнцев, воплями ужаса цепенеющих в шоке матерей и сестёр, крушением веры в гражданское общество, в своё государство.
Желтоқсан остался верен себе, отвергая и свергая монотонный, обывательский уклад жизни, вскрывая гнойнички и язвы гражданского общества, обнажая хищническую суть законов рынка, приоткрывая бесконечные и конъюнктурные занавесы либеральных ценностей Запада, – тем самым диагностируя и закладывая новые гражданские и политические вектора развития нашего общества.
Сакральный Желтоқсан, как 40 дней поста, предшествующих священному месяцу Рамадан, должен стать для казахов, потомков Алаша и внуков Турана, месяцем обожествлённой скорби по убиенным и светлой грусти – в надежде, что жертвы были не напрасны и послужат нравственным фундаментом народного единения и залогом поступательного движения в интересах большинства населения нашей страны. В этот месяц каждый из нас вправе был бы прийти и к воплощённому в камне, бронзе, стали напоминанию о тех чёрных декабрьских днях: этот последний костыль, вбитый в гроб уходящему тоталитаризму, царской колониальной и ленинской национальной политике, это клеймо в пасть Голодомору и на лоб лично Голощекину, при всей трагичности мемориального комплекса должен вместе с призывом помнить и чтить прошлое содержать также и светло-позитивный призыв к достойному будущему: не через хороводы, лазерное шоу и усилители, а через те самые Память и Веру, что всегда у каждого из нас с собой, внутри, через божественную искорку от Всевышнего, хвала Ему, что носим мы в груди, веря в достойный завтрашний день для страны, себя и своих детей.
Ведь любой праздник, даже если его не политизировать, отмечает важную судьбоносную веху в жизни народа конкретной страны или знаковое, планетарное событие в истории человечества. В срезе отдельно взятой страны это, безусловно, исторические даты и события, связанные с обретением суверенитета, победоносное завершение народно-освободительных войн. Кроме того, в них должны быть отражены общечеловеческие ценности, в том числе – раскрывающие единение общества и государства, патернализм последнего. Желтоқсан-1986 и Желтоқсан-2011 по умолчанию связаны сотнями незримых сакральных нитей, общей кармой, аурой, флюидами, отдельными знаковыми личностями... Это некая преобразовательная картина-триптих, где к двум пастозным мазкам необходимо нанести и третий, где двум монументальным партитурам-кантатам не хватает третьей, завершающей, как «Девятый вал» Айвазовского. Поэтому на фоне приведённых исторических параллелей, наверное, этически правильно будет отмечать День Независимости 25 октября, как американцы отмечают 4 июля, а 16 декабря объявить Днём Памяти (Днём скорби и светлой грусти). В противном случае этот день станет незримым нравственным водоразделом: вопреки официальной риторике и пафосу, он разделит общество и государство, Акорду и регионы, народ и чиновничество...
При подготовке материала были использованы цитаты из научных работ Бахыт Садыковой «История Туркестанского легиона в документах», «Мустафа Чокай в эмиграции».
