«Восстановить СССР невозможно. Это бред и утопия!»
- Подробности
- 1319
- 20.06.2022
- Аркадий ДУБНОВ, политолог, эксперт по Центральной Азии и СНГ
Эта фраза, вынесенная в заголовок заметки, опубликованной на азербайджанском интернет-ресурсе Haggin.az стала последним (за пару часов до сообщения о его смерти) публичным заявлением бывшего госсекретарь РСФСР, ближайшего соратника первого президента России Б.Н. Ельцина, Геннадия Бурбулиса, принимавшего участие в Глобальном бакинском форуме.
Геннадий Эдуардович был сложным человеком, но сыгранная им роль в истории России была столь же короткой, сколь и грандиозной.
В 2016 году, к 25-летию кончины Советского Союза совместно с Фондом Гайдара я готовил книгу «Почему распался СССР», сборник бесед с руководителями республик бывшего Союза на момент его распада в 1991-м.
К тому моменту уже не было в живых первого президента России Бориса Ельцина. Но здравствовали два других славянских лидера, Леонид Кравчук и Станислав Шушкевич, чьи подписи стоят под знаменитыми Беловежскими соглашениями. Оба они окончательно ушли в Историю несколько месяцев назад, в трагическом для всех нас 2022-м.
Мне повезло, и я успел с ними, как и с другими бывшими советскими руководителями, обстоятельно поговорить о тех временах.
Первая в моей книге - беседа с Геннадием Бурбулисом. Его можно было бы назвать «идеологом распада» советской империи. Много хулы и благодарности выпало на его долю за 30 лет, прошедших с той поры.
Приведу здесь только ответ Геннадия Эдуардовича на один из моих вопросов.
« — И все-таки, откуда взялась эта формулировка про прекращение действия СССР как субъекта международного права?
— Нельзя сказать, что мы не думали о том, как могут развернуться события и когда нужно будет принимать решения, по существу, уже ни на что не надеясь, ни на что не оглядываясь. Конечно, мы думали. Я выступал в октябре на традиционной встрече с депутатами Верховного совета в Белом доме и говорил там, что не исключено, что Россия может и должна стать правопреемником Советского Союза. Мы не могли об этом не думать, мы не могли не разделять ответственность за происходящее, в том числе и с Михаилом Горбачевым, и с советским руководством.
Но восьмого декабря ситуация достигла предела. Это тот тип жизненных, политических, исторических и даже нравственно-духовных ситуаций, когда для человека принципиально меняются все предыдущие представления о добре и зле, о порядочности и подлости, о трусости и мужестве, об ответственности и безответственности. Этот момент знаком каждому человеку. С нами случилось именно это. Вопрос о пресловутой власти был десятым, на первый план вышел вопрос ответственности за то, в каких условиях завтра Россия, Украина и Белоруссия станут решать свои насущные проблемы, которые никто, кроме нас, на территории наших республик в эти дни уже решить не мог. Это решение было формой такого исторического, нравственно-духовного творчества.
1 декабря 1991 года в Украине прошел референдум о независимости, Леонида Кравчука избрали первым президентом. В это же время избрался Назарбаев, но он находился далеко и еще озирался по сторонам, хитрил и не понимал, чья возьмет. И вот на очередной новоогаревской посиделке, на которую все главы терпеливо съезжались, самостоятельно создавая каждый в своей республике какой-то плацдарм, не доверяя Михаилу Сергеевичу, Станислав Шушкевич (председатель Верховного совета Белоруссии) обращается к Ельцину: «Борис Николаевич, вы бы приехали к нам, в парламенте бы выступили. Но самое главное — мне нужна помощь по нефтересурсам, по энергоресурсам. У нас большая беда». А у нас к этому моменту уже были двусторонние договоры Украина — Россия, Белоруссия — Россия, Казахстан — Россия. И вообще мы Горбачеву предлагали создавать союз на базе наших двусторонних наработок. Но в какой форме — это был сложный вопрос, причем не только юридически, но и мировоззренчески.
В общем, мы тогда перезванивались с Кравчуком. «Леонид Макарович, нас приглашает Шушкевич, может, тоже подъедете? Новая история началась, вы президент, у вас республика, 40 миллионов референдумом приняли независимость Украины. Может, что-то обсудим, поговорим?» — «А почему нет? Мне тоже это важно, интересно». Перед этой поездкой Ельцин встретился с Горбачевым и заверил Михаила Сергеевича, что он постарается убедить Кравчука сохранить наше сотрудничество в новых правовых условиях. И вот мы встретились с Кравчуком, начали разговаривать и убедились, что он даже слышать не желает о каких-то новых договорах. Борис Николаевич его убеждал: «Ну как же так, ну, может, попробуем, мы же славянские народы. У нас столько взаимосвязей — и хозяйственных, и народных, и этнических, и культурных». — «Нет! Нет! Нет! У меня есть мандат народа, у нас уже есть своя позиция. Я вообще не знаю, кто такой Горбачев и где находится Кремль. Вот с 1 декабря я этого не знаю». Было жестко, но убедительно.
Мы разошлись и поняли, что Советского Союза нет. Независимость вроде обретена, но что с ней делать? У нас уже была платформа, мы уже понимали свои риски и свою динамику. Когда мы собрались в очередной раз, пришла историческая параллель с Британским Содружеством наций (империя после Второй мировой распалась, но хотела сохранить свои культурные, исторические ресурсы в новом жизненном пространстве). Еще одна важная деталь: в Беловежье обещал приехать Назарбаев, но не доехал, потому что застрял в Москве у Михаила Сергеевича, в Кремле. И мы ему были очень признательны впоследствии, потому что он открыл нам безупречную легитимность — правовую и конституционную. Три республики, создавшие Советский Союз в декабре 1922 года (Закавказская давно перестала существовать конституционно и в рамках международного права), имели полное право принимать подобные решения.
Кравчук говорил: «Меня все поймут, я ничего не уступил, а дружить — это вполне в интересах и каждого украинца, и всех нас». А потом родилась такая преамбула. Беларусь, Украина и РСФСР, образовавшие в 1922 году СССР, констатируют, что Союз ССР как субъект международного права и геополитической реальности прекращает свое существование.
Это обеспечило мировому сообществу потрясающую перспективу новой картины мира, новой системы ценностей. Мир в это мгновение изменился до неузнаваемости. Можно даже сказать, что в декабре 1991-го в результате беловежского консенсуса закончилась история XX века. Но, к моему огромному сожалению, большинство восприняло это событие наивно и примитивно».
