Касым-Жомарт Кемелевич и все его ипостаси
- Подробности
- 2305
- 21.08.2022
- Сорин БРУТ , специально для «Новой газеты. Европа»
Портрет президента Казахстана Токаева, имя которого — непосильная задача для Путина
Президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев до недавнего времени не выступал из тени своего одиозного предшественника Нурсултана Назарбаева. Он производил впечатление серого временщика, оказавшегося на посту лишь для того, чтобы при случае удачно его уступить. Но с первых дней 2022 года Президент 2.0 стал заметной фигурой в евразийской политике.
В январе он с пугающей жесткостью подавил массовые протесты, переросшие в беспорядки. Потом вдруг объявил курс на политическую либерализацию. А в июне блеснул на ПМЭФ: оказавшись перед Путиным, дал «откровенный ответ на откровенный вопрос», не пожелав признавать ни «ДНР», ни «ЛНР». И такой смелостью не мог не расположить к себе российскую демократическую общественность. Казахстанская публика, впрочем, этот восторг разделять не спешит.
«Новая газета. Европа» показывает, каким Касым-Жомарт Токаев хочет казаться для окружающих — и кто он на самом деле.
Президент читающий
Вскоре после ПМЭФ политолог Аркадий Дубнов назвал Токаева «аристократом». Этот титул ему как будто к лицу — и по культурной манере держаться, и по родословной. Токаев родился в интеллигентной семье в год смерти Сталина. Мать — университетский преподаватель. Отец — известный литератор, основоположник казахского детективного романа. Касым-Жомарт образу «правильного» многообещающего сына культурных родителей соответствовал. По словам одноклассников, отличался собранностью и умением концентрироваться на главном, при этом заносчивым никогда не был. Он увлекался спортом (до сих пор играет в пинг-понг), языками и писал не по-детски серьезные статьи в школьную «Историческую правду». Алма-атинскую гимназию № 25, одну из лучших в республике, Токаев закончил с отличием.
В 1970-м Токаев поступил в МГИМО, где специализировался на Китае и тоже преуспевал — получил редкий шанс на преддипломную практику в Пекине. А значит, не вызывал сомнений и в политической благонадежности. Кстати, в МГИМО будущий президент Казахстана пересекался с Сергеем Лавровым, и взаимная симпатия у них как будто сохранилась до сих пор. Дипломат Вячеслав Гиззатов, узнавший Токаева несколько позже, писал в мемуарах, что «он обладал тонким чувством юмора… аналитическим умом… Манерами и речью он подтверждал свое происхождение из интеллигентной семьи, где ценятся знания и хорошее воспитание». Судя по воспоминаниям, Токаеву присущи и некоторые «отличнические» черты. С одной стороны, он любить играть по правилам — для реформатора это, очевидно, плохо. С другой, наделен упорством и железной, даже пугающей самодисциплиной. Журналист Марат Асипов рассказывает, что в 2000-м, прилетев в Астану для интервью с премьером Токаевым, узнал, что у него только что умерла мама. Конечно, Асипов собирался отменить интервью, но Токаев принял его, два часа отвечал на вопросы и только потом полетел домой, да еще и оперативно успел посмотреть текст и прислать правки в срок.
Президент-интеллектуал — явление на постсоветском пространстве не самое типичное, так что грех этот образ не поддерживать.
Особенно с учетом того, что он цепляет более требовательную к власти аудиторию. Токаев любит читать и даже рекомендует прочитанное согражданам. Подборка из его инстаграма (в воздухе едва уловимый призрак старого и еще относительно доброго Медведева) — эталон многовекторности. Казахская и русская классика рука об руку с западными политическими книгами, тут же мемуары Ли Куан Ю и азбука автократа — «Государь» Макиавелли. Впрочем, много ли интеллектуалов, которые изредка из чистого любопытства не заигрывают со злом? Кстати, президент и сам написал около десяти книг — по свидетельствам очевидцев, от руки и без гострайтеров.
Дипломат
Токаев — дипломат. Не только по профессии, но и по складу сторонник компромисса. «Человек очень умеренных взглядов, который не любит каких-либо резких движений в какую-либо сторону», — сказал о новоизбранном президенте в 2019-м политолог Айдос Сарым. И, кажется, выразил общее мнение. Вскоре в интервью Алексею Пивоварову «Президент 2.0» размышлял о том, что «радикальные экономические реформы приводят к очень серьезным социальным потрясениям», а «с экспериментами нужно быть очень осторожными, хотя реформы нужны». Образ только укреплялся, и поводов усомниться в нем со временем не возникло.
Карьера советского дипломата забросила Токаева в Сингапур (1975–1979) и Китай (1985–1991). В обеих странах тогда происходили преобразования исторического масштаба. В Сингапуре творил свое «экономическое чудо» Ли Куан Ю, шаг за шагом выводивший страну из третьего мира в первый. А в КНР будущий президент мог наблюдать за реформами Дэн Сяопина, предложившего «социализм с китайской спецификой». При всех различиях у этих преобразований было кое-что общее. И Сингапур, и Китай открывались миру, привлекали иностранные инвестиции и успешно провели либерализацию в экономике, но при этом обошлись без демократических ценностей, то есть свободой слова, заигрыванием с оппозицией и правами человека не злоупотребляли. А про сменяемость власти и заикаться смешно. Ли Куан Ю правил больше 30 лет, да и после формального ухода далеко не ушел. Коммунистическая партия Китая главенствует и ныне, как при Мао Цзэдуне. И нормально — справились, даже очень успешно. Потому что, по очевидному образу мысли будущего политика, были последовательными и умными — «просвещенными», а не варварскими автократиями. Пока Токаев был в Китае, на родине громыхала куда более демократичная «перестройка». Судя по высказываниям, президент Казахстана Михаилу Горбачеву не симпатизирует и крушение СССР воспринимает болезненно.
Перед глазами Токаева на удобном расстоянии было два пути реформирования социалистических государств — китайский и отечественный. Очевидно, какие выводы он для себя сделал.
В 1992-м 38-летний Токаев вернулся в Казахстан и стал замминистра иностранных дел молодого государства. А уже в 1994-м возглавил МИД и с небольшим перерывом (1999–2002) занимал этот пост до 2007 года. В начале 1990-х Казахстан выбрал политику многовекторности — сложного баланса, подразумевающего одновременно союз с Россией и дружественное сотрудничество с Китаем, США, ЕС и соседними странами. Проще сказать — со всеми. Впрочем, и времена были дружелюбные. Токаев, по словам коллеги Вячеслава Гиззатова, «по праву считался главной фигурой в деле формирования внешней политики и дипломатической службы независимого Казахстана». То есть работал над пробуждением у будущих партнеров устойчивого интереса к Казахстану и созданием имиджа «благонадежного» государства. Судя по всему, он вполне успешно справлялся с этими задачами. А еще в 2011 году Токаев стал заместителем генсека ООН Пан Ги Муна и главой крупнейшего европейского офиса организации в Женеве. На этом престижном посту он, правда, находился недолго — ушел в 2013-м, — но приобрел репутацию серьезного международного чиновника, которая сейчас, очевидно, ему пригодится.
«Токаев (больше как исполнитель) начинал формировать многовекторную политику вместе с Назарбаевым и, конечно, считает, что она должна сохраниться, — рассказывает политолог Досым Сатпаев. — Но сейчас ситуация намного сложнее. Вступив в ЕврАзЭС, Назарбаев нарушил баланс в сторону зависимости от Кремля. Токаев как дипломат пытается выстраивать контрбаланс с Китаем и Турцией по отношению к России. Не с Западом, как кому-то может показаться, потому что это привело бы к прямой конфронтации. Многовекторность Казахстана будет трансформироваться. Токаев всеми силами пытается избежать вторичных санкций. И, конечно, его международный опыт в сложной геополитической ситуации может сыграть в плюс».
Преемник
Между образами Касым-Жомарта Токаева за пределами и внутри страны — серьезный диссонанс. Для казахстанцев он прежде всего чиновник, который 30 лет не слишком заметно служил в системе Назарбаева. Хотя был и премьер-министром (1999–2002), и многолетним председателем Сената (2007–2011; 2013–2019). Политолог Димаш Альжанов рассказывает: «Токаев никогда не формировал собственный подход. Он всегда действовал в рамках заданных координат. Это был такой блеклый исполнитель, работающий в очень консервативной манере». Похожую характеристику дает и Досым Сатпаев: «Он никогда не демонстрировал амбиции и активность. Не был мощным мозговым центром, который разрабатывал стратегические программы. На позиции премьер-министра Токаев фактически ничем не запомнился. Единственное, в конфликте между окружением Назарбаева и оппозиционной частью бизнес-элиты жестко встал на сторону президента. Так и воспринимался — верным сподвижником Назарбаева, которым оставался и после того, как его назначили президентом».
Человеком, который пойдет против Назарбаева и его семьи, сломает систему и начнет критический пересмотр монументального наследия Елбасы, Токаев точно не выглядел. И это делало его удобным преемником. «Токаев не принадлежит отчетливо ни одному из казахстанских олигархических и региональных кланов, поэтому, с одной стороны, он мог служить стабилизатором во внутриклановом элитном раскладе, а с другой стороны, Назарбаев и Семья могли рассчитывать, что смогут им манипулировать, — говорит политолог Аркадий Дубнов. — Полагаю, что именно ошибочные надежды на возможность манипулировать Токаевым и оказывать на него давление стали одной из причин того, что Семья и Назарбаев проиграли сражение в попытке отстранить Токаева от власти».
Иной версии придерживается Виктор Ковтуновский. «По моему глубокому убеждению, Назарбаев не был свободен в выборе преемника, — говорит политолог. — Назарбаев, будь его воля, вообще никогда не покинул бы свой пост, а если бы вдруг и решился, то в качестве преемника выбрал члена своей семьи. Токаева ему навязал Кремль». Надо сказать, что аргументов в поддержку этой версии немало. Что, конечно, подпускает конспирологического тумана вокруг выступления на ПМЭФ.
С самого начала своего президентства Токаев позиционировал себя как реформатора, но, конечно, только развивающего «достижения» предшественника.
Концепция «слышащего государства», лозунг «разные мнения — единая нация» — всё это звучало очень обаятельно, но на деле перемены были косметическими, а количество политзаключенных даже выросло. Граждане, симпатизирующие Токаеву, обычно объясняют эти «нескладности» неусыпным контролем первого президента. Перед транзитом Назарбаев создал своеобразную систему сдержек и противовесов, чтобы деликатно сковывать руки верному преемнику, а на ключевых постах оставил своих не менее верных сподвижников. Тигр-то, может быть, и крался, но поводок затаившегося Дракона шею давил. В январе 2022-го все изменилось. Двоевластие рухнуло. Президент 2.0 победил и «освободился».
«Твердая рука в мягкой перчатке»
Публицист Сейдахмет Куттыкадам как-то сказал о Токаеве: «В мягкой перчатке скрывается достаточно твердая рука». Эта твердая и даже сильная рука оголилась во время январской трагедии. 7-го числа Казахстан, а за ним и весь мир увидели другого Токаева — жесткого автократа, отдавшего приказ стрелять на поражение без предупреждения. Позже президент объяснял, что приказывал стрелять по «вооруженным бандитам» (деструктивным силам, «госпереворотчикам», имеющим отношение к назарбаевской семье). Он уточнил, что «в это время мирных демонстрантов уже не было на площадях». Однако очевидцы уверяют, что огонь открывали и по мирным демонстрантам, которые не имели никакого отношения к попытке захвата власти. Погибли и случайные прохожие, в том числе дети.
Трагический январь оставил много трудноразрешимых вопросов. И некоторые связаны лично с Токаевым, применившим, по мнению Human Rights Watch, «избыточную силу». Мог ли президент, отдавая такой жесткий приказ, действительно считать, что стрелять будут только по «вооруженным бандитам»? Или, может быть, он относился к мирным жертвам как к малой крови, необходимой, чтобы избежать большей? Наконец, не менее тревожный вопрос: «Где именно проходит черта, после которой Токаев может приказать стрелять на поражение?»
Жесткость Токаева иногда объясняют растерянностью в экстремальных условиях. Но в книге президента «Свет и тень» (2007) есть любопытное рассуждение о событиях в России 1993-го: «И в этой катастрофической ситуации Б. Ельцин проявил свои «бойцовские» качества. Не колеблясь, он отдал приказ начать обстрел здания парламента. До сих пор неизвестны точные цифры погибших во время этой акции и в ходе уличных столкновений. Очевидцы утверждают, что количество убитых перевалило за сотню.
Данный трагический эпизод в истории российской государственности, конечно, не мог не сказаться на здоровье и психологическом состоянии Б. Ельцина…» А через несколько страниц добавляет: «И эту жестокость ему простят: в противном случае в России могла бы вспыхнуть гражданская война, а малая кровь всё же лучше огромного кровопролития. К тому же Ельцин сразу принял решение о принятии новой конституции, которая была признана полностью соответствующей демократическим стандартам». Последняя часть, наверное, не может не вызвать ассоциаций с поправками в Конституцию самого Токаева. Была ли убита в том октябре российская демократия или предотвращена гражданская война, как считали сторонники Ельцина, — вопрос дискуссионный. Но в тексте Токаева настораживают сами формулировки — высокая оценка «бойцовских качеств» и как будто большее сочувствие не этим абстрактным «сотням», но Борису Николаевичу, принявшему «сложное решение». Хороший писатель, конечно, должен сопереживать своему герою. Но есть в этом какое-то булгаковское беспокойство за «сильного», которому еще с совестью уживаться. И сочувствие своему — близкому и понятному, в отличие от абстрактных «сотен». Вообще, не кажется, что эмпатия может быть развита у человека, так жестко дисциплинирующего самого себя.
В уже упоминавшемся интервью Алексею Пивоварову Токаев размышляет о военном подавлении демонстрантов в Пекине, на площади Тяньаньмэнь: «Тогда китайское руководство приняло правильное решение, остановив студенческие манифестации, применив силу. Потому что в противном случае Китай мог бы погрузиться в пучину беспорядков, которые привели бы к тяжелейшим последствиям для будущего этой страны. Другими словами, нынешнего Китая не было бы». Китайская молодежь, по наблюдениям Токаева, требовала политической либерализации в духе горбачевской перестройки. Правительство же понимало гибельность советского пути и, не сумев найти компромисса с протестующими, настояло на своем, а последующие экономические достижения Китая как бы оправдали эту настойчивость.
И всё-таки слишком резких выводов по этим словам Токаева делать не стоит. Ключевое слово — «слишком». Да, во всей этой цепочке отчетливо видна логика государственной стабильности, которая, безусловно, важнее жизни каждого отдельного человека. Но ведь эта жизнь может и не потребоваться, правда? К тому же международник Токаев вряд ли стал бы критиковать ключевых партнеров Казахстана. Одно можно сказать точно. В 1917-м князь Георгий Львов, который возглавлял Временное правительство после Февральской революции, покидая свой пост, по легенде сказал: «Для того чтобы спасти положение, надо было разогнать Советы и стрелять в народ. Я не мог. А Керенский может». Чем все это кончилось, известно. Так вот: Токаев точно не князь Львов. Он может. С учетом потенциального вооруженного «реванша» старой элиты это, может, и оправданно. А вот развитию отношений государства и общества «избыточная сила» точно помешает.
Демократ?
После январских событий многие с опаской ждали закручивания гаек. Но 18 марта, когда президент выступил с обращением к народу, он снова выглядел миролюбивым демократом и многообещающим реформатором. Хотя выступал Токаев без перчаток, они все-таки угадывались на «сильных руках». Слова о сокращении полномочий президента (по желанию самого президента) на фоне происходящего в России и Беларуси лились с экрана каким-то инопланетным медом. Токаев пообещал борьбу с олигополией и политическую либерализацию — переход от суперпрезидентской системы к президентской с сильным парламентом. Немало было сказано и об участии гражданского общества в управлении страной. А светлое будущее получило вдохновляющее имя «Новый Казахстан».
Однако демократичность президента вызывает сомнения у многих. «Токаев часто игнорирует существующие законы и нормативные акты, будто они не имеют никакого значения. Складывается впечатление, что он живет по принципу «закон — это я»», — говорит Виктор Ковтуновский. Тексты и интервью Токаева до последнего времени тоже показывали скорее симпатии к просвещенной автократии по китайскому и сингапурскому образцу. И эта картинка выглядит убедительнее с учетом его дипломатического опыта на берегах Тихого океана и почти 30 лет в назарбаевской системе.
«Токаев как китаист симпатизировал модели Дэн Сяопина — сохранение жесткого контроля, при этом частичная либерализация. Но под контролем! — размышляет Досым Сатпаев. — Я думаю, что он сторонник азиатской корпоративной модели, когда государство создает игроков в каждой сфере экономики, политики. Они могут конкурировать, но государство определяет правила игры. При этом Токаев всё время говорит, что нужна либерализация, развитие малого и среднего бизнеса. Как мне кажется, он начинает понимать, что отсутствие среднего класса — это дестабилизация. Но он, скорее всего, среднего класса боится, потому что это люди финансово независимые, более требовательные и критичные. Получается такая ловушка».
Аркадий Дубнов демократа в президенте Казахстана тоже не наблюдает, но на перспективы страны смотрит оптимистично:
«Я бы не спешил говорить о готовности Токаева повернуть Казахстан от автократии к демократии. Там нет для этого пока условий.
К реальной демократии на пространстве СНГ, как бы неожиданно это ни звучало, ближе всего Армения и отчасти Грузия. Что касается Токаева, я уже говорил недавно, что он скорее не демократ, а казахский аристократ, что для нынешнего Казахстана выглядит удачей».
Сейчас в стране «оттепель». Она, конечно, не для всех — «Республика.kz» регулярно публикует письма из СИЗО оппозиционного политика Жанболата Мамая, которому грозит до 10 лет лишения свободы. С другой стороны, сторонники Токаева могут парировать: но ведь публикуют! Журналистам дышится свободнее. Главный редактор Ratel.kz Марат Асипов рассказывает: «С приходом Токаева нашему проекту удалось выйти из-под судебного запрета на профессию. Большинство фамилий, которые журналисты сейчас без страха называют, раньше были под абсолютным запретом. Количество судебных исков от должностных лиц, которые пачками валились, резко сократилось. Сейчас ситуация напоминает вторую половину 1980-х. Гласность и всё такое. Не уверен, что это долго продлится. Репрессивный механизм никуда не делся. Но в целом какого-то давления я не ощущаю, хотя наш сайт достаточно критически настроен».
Оттепель — время неустойчивое. Что дальше: система, защищенная от рисков и болезней назарбаевской эпохи, или откат в совсем не слышащую автократию?
Реформатор?
Первым и, очевидно, серьезным шагом в сторону «Нового Казахстана» планировался июньский референдум — «да/нет» пакету поправок по трети статей Конституции. И если мартовская речь президента оставляла простор для надежд, в том числе у недоверчивых граждан, то сами поправки многих разочаровали. Настораживал уже подход. Серьезное общественное и экспертное обсуждение команда Токаева почему-то сочла излишним. Получилась такая очень странная «демократия», которую власть строит сверху, до поры (голосования) не привлекая внимания граждан. Среди предложенных преобразований есть на самом деле ценные. Например, введена частично мажоритарная система выборов в нижнюю палату парламента. Вскоре появится Конституционный суд, в который граждане смогут обращаться напрямую. Его председатель, правда, будет избираться не тайным голосованием, а назначаться президентом с одобрения парламента. То есть независимым в полной мере не станет. Окончательно отменяется смертная казнь. А одним из постконституционных шагов обещают довольно серьезно упростить регистрацию политических партий.
Тем не менее независимые эксперты сходятся во мнении, что существенных перемен не произошло. Суперпрезидентская форма правления, вопреки всем заявлениям и надеждам, сохранилась. И это, на самом деле, очень важный знак. Поправками Токаев показал, что глубоких реформ проводить пока не собирается. «Он не знает, как это делать, с кем это делать, и боится это делать. При Назарбаеве его научили, что, если систему начать где-то ослаблять, произойдет эффект домино», — говорит Досым Сатпаев. Кроме того, Токаев, судя по всему, считает, что назарбаевская система в целом работала и, если немного ее подкорректировать, сделать потеплее и посвободнее, устранить «поломки» вроде клановости, олигополии и коррупции, заработает снова. Видимо, уже под брендом «Новый Казахстан».
«О каких-либо структурных или институциональных реформах речь не идет, — говорит Димаш Альжанов. — Весь комплекс полномочий, который позволял Назарбаеву обходить закон, злоупотреблять им и использовать государство в своих целях, сейчас находится в руках Токаева. И через референдум он от них не отказался. Где-то даже не напрямую, но увеличил.
«Новый Казахстан» — это несостоятельный фасад на теле той же авторитарной системы».
В близком ключе смотрит на ситуацию и Виктор Ковтуновский: «Токаев выстраивает свою вертикаль власти. «Новый Казахстан» — это симулякр, возникший как ответ на запрос со стороны той части общества, которая критически оценивала «достижения» Назарбаева. Никакого конкретного наполнения терминов «Новый Казахстан», «Вторая республика» нет именно потому, что при ближайшем рассмотрении принципиальных отличий от «Старого Казахстана» или «Первой республики» нет».
Есть еще один момент, на который независимые эксперты смотрят с тревогой. Современному Казахстану нужна мощная экономическая повестка, а Токаев — гуманитарий. Не экономист. От слова «совсем». Эксперт Жарас Ахметов говорит, что и в команде президента нет специалистов, способных провести удачные реформы в этой сфере. Тоже не катастрофа. Привлечь сильных экономистов — задача решаемая. Но, возможно, именно здесь мы нащупываем ключевую проблему Токаева и его команды. Причем сугубо гуманитарную — проблему коммуникации и доверия.
«Невозможно «Новый Казахстан» строить со старыми кадрами, которые строили «Старый Казахстан». Токаев в интервью сказал, что менять их не собирается, что это нужно делать постепенно. И в то же время подчеркнул, что кадров у него немного, — рассуждает Досым Сатпаев. — Это ловушка, в которую он попал. Токаев ищет кадры только внутри номенклатуры, потому что его так воспитывали при Назарбаеве. Он не может понять, что гражданское общество — это гигантский кадровый резерв. У нас очень много толковых бизнесменов (и не олигархов) с большим опытом, которые бизнес создавали с нуля. Из них бы неплохие министры экономики получились. Есть и толковые бывшие чиновники, которые ушли, потому что не хотели в коррупционных схемах участвовать».
Со стороны ситуация выглядит абсурдно. Власти жалуются на дефицит кадров, а известные в своих областях несистемные специалисты раз за разом повторяют, что их предостережения не были услышаны, а рекомендации проигнорированы. Токаев и команда, судя по всему, проблему чувствуют. Не зря первым лозунгом президента было «слышащее государство», которое, по идее, должно было бы преодолеть глухую стену между властью и гражданским обществом. Сатпаев объясняет: «Эта стена была создана Назарбаевым. Токаев ее не разрушает. Это как в «Игре престолов». Они эту стену охраняют и думают — там за ней всё зло. И окружение старое Токаева настраивает: всё нормально, процесс идет. А на самом деле нет. И он начинает попадать в информационную ловушку, как и Назарбаев в свое время… Они продолжают информационно давить на критиков, на внутреннюю оппозицию — и это лишний индикатор того, что система не изменилась. Если ты воспринимаешь как врагов критиков, которые не уехали, которые хотят улучшить систему и указывают на проблемы, то чем ты отличаешься от Назарбаева? «Новый Казахстан» возможен только при условии кардинальной смены подхода к оппозиции, к критикам власти. Не критики враги Токаева, а льстецы, которые когда-то и Назарбаева погубили».
Это подтверждает и Димаш Альжанов: «Когда формировали псевдоконсультативные органы, людей, которые могли бы более критично высказываться о действиях власти, никогда не привлекали — только лояльных. Нет каналов, через которые вы как эксперт могли бы влиять. В критике Токаев видит угрозу, а не способ получить альтернативную информацию и скорректировать свою политику».
В 2020-м в программной статье об идейном наследии Абая Токаев писал о важности уважения народа к государству. А уже в 2022-м много говорилось о необходимости доверия к власти. Однако, возможно, проблему следует обозначить по-другому. Кажется, что не очень доверяет обществу сам Токаев и его команда. «Токаев, как мне представляется, игнорирует любую критику и советы, когда считает, что это останется без последствий для него лично, — говорит Виктор Ковтуновский. — Гражданскому обществу он не просто не доверяет, он его боится. Он считает, что гражданское общество представляет угрозу (возможно, самую главную) его власти. Именно поэтому Токаев с первых шагов на президентском посту непрестанно имитирует диалог с ним». И это, на самом деле, серьезная проблема. Не только из-за недостатка кадров. Не только потому, что нужна альтернативная информация. Когда-то ведь будут и выборы. А как можно всерьез позволить обществу, которому не доверяешь, определять свое будущее?
Димаш Альжанов подчеркивает, что серьезные реформы жизненно необходимы не только для страны, но и для устойчивости власти самого президента (а все, к сожалению, уже видели, что может появиться из перчатки в экстренных обстоятельствах). «Токаев по своему складу не реформатор, но реформы необходимы, — рассуждает Досым Сатпаев. — После января часть населения дала Токаеву мандат доверия. Но если люди не увидят перемен через год-полтора, он будет терять поддержку в обществе. Концепция «Нового Казахстана» осуществима только при условии привлечения новых кадров и проведения быстрых реформ. Необязательно по всем направлениям — для начала это судебная система, правоохранительная система, местное самоуправление. Там можно быстрее провести реформы, чем в экономике. И хотя бы здесь ему нужно действовать более решительно. Он ведь должен народу показать изменения. Имеет смысл начать с институтов, с которыми народ соприкасается чаще всего. А потом — экономика. Когда будут честные суды, тогда и бизнес пойдет, тогда и олигархов не будет. Самое главное для Токаева — за тот короткий период, который у него есть, заложить основу системы, чтобы потом можно было последовательно продолжать работу. У Токаева, по сути, есть карт-бланш. Но если он этим не воспользуется, ситуация будет ухудшаться».
