Ситуация — караул!
- Подробности
- 3583
- 11.12.2022
- Иван ЖИЛИН, специально для «Новой газеты. Европа»
Выдаст ли Казахстан России майора Федеральной службы охраны Михаила Жилина, который не захотел участвовать в войне?
ДИСКЛЕЙМЕР
Герой и автор публикации являются однофамильцами и не связаны между собой.
Специализированный межрайонный суд Астаны рассматривает дело об экстрадиции в Россию 36-летнего майора Федеральной службы охраны Михаила Жилина. Мужчина пытается получить в Казахстане статус беженца или хотя бы добиться права на выезд в третью страну. Он покинул Россию 26 сентября, через пять дней после объявления мобилизации. На родине его обвиняют в незаконном пересечении государственной границы (ст. 322 УК РФ, до двух лет лишения свободы) и в дезертирстве (ст. 338 УК РФ, до 15 лет лишения свободы).
— Михаил служит в ФСО уже 18 лет, — рассказывает его супруга Екатерина Жилина. — Он инженер в Центре специальной связи и информации ФСО в Новосибирске. Занимается обслуживанием правительственной связи. То есть специальность у него скорее гражданская.
По словам Екатерины, Михаил и ранее думал уйти со службы, еще с 2014 года. Но быт останавливал. А после начала войны и уволиться стало невозможно.
— Служба в ФСО фактически приравнена к военной. И уйти с нее в связи с последними изменениями в законодательстве можно лишь по трем основаниям: по достижении предельного возраста, из-за негодности к военной службе, ну и по уголовной статье.
Когда в России объявили мобилизацию, Михаил понял: время пришло. 26 сентября они с супругой и двумя детьми выехали из Новосибирска в сторону казахстанской границы.
— У нас изначально было понимание, что из России его не выпустят. Поэтому мы с детьми въехали в Казахстан через погранпункт Коянбай, а супруг прошел лесами в районе села Ерназар, — рассказывает Екатерина. — В селе, когда выходил из леса, он встретил какого-то мужчину. И тот, видимо, пограничникам о нем доложил. Нашу машину остановили, попросили показать документы и, собственно, установили, что Михаил попал в страну не через погранпункт.
Екатерина говорит, что изначально они с супругом планировали добраться до Астаны или Алматы, чтобы подать документы на оформление статуса беженцев.
— В крупных городах чиновники лучше знакомы с правилами, по которым этот статус оформляется, — объясняет она.
Из-за задержания Михаила эти планы отменились.
Жилин заявил о намерении получить убежище самим пограничникам, которые его задержали.
— Сначала они хотели его депортировать — просто перевести через границу. Потому что Ерназар находится недалеко от российских сел, и их жители нет-нет да в поисках грибов или ушедшего пастись скота заходят на территорию соседнего государства. Это работает в обе стороны, и пограничники, насколько я поняла, часто совершают такой «обмен». Они не заводят даже административных дел, просто отправляют людей обратно, — говорит Екатерина. — В общем, пока я не принесла военник мужа, они думали поступить с ним как с обычным грибником.
Когда же пограничники поняли, что перед ними офицер ФСО, ищущий убежище, они заявили, что сами не могут решить вопрос о его статусе, и вызвали начальство из Семея. В итоге решать судьбу Михаила приехал сначала подполковник погранвойск, а затем и полковник. Беседа на пограничном пункте продлилась всю ночь: детей пограничники накормили и уложили спать на своем диване.
Утром Екатерине предложили уехать с погранпункта вместе с детьми, сказав, что Михаила оттуда пока не отпустят. Она отправилась в Семей и связалась с Казахстанским международным бюро по правам человека. Правозащитники активно включились в дело Жилина: те установили, что Михаила доставили в управление погранслужбы в Семее.
Но встретиться с мужем Екатерина не смогла: как выяснилось, на него завели уголовное дело о незаконном пересечении границы Казахстана.
— Дело возбудили еще 27 сентября. Михаила возили из Семея обратно на погранпункт, где вместе с российскими пограничниками казахстанские выясняли, как он пересекал границу, фотографировали его следы. Спрашивали: «Кто вам помогал?» Пытались найти каких-то сообщников. Муж говорил, что было страшно, ведь ничего не мешало казахстанским пограничникам просто передать его российским. У нас в уголовном деле есть множество переписок казахстанских должностных лиц с российскими по поводу Михаила, хотя Конвенция о статусе беженцев это прямо запрещает, ведь человек пытается скрыться от государства, на территории которого ему грозит опасность. Но Россия знала, что он находится в Казахстане и собирается просить здесь убежище.
Три дня Михаил прожил в управлении погранслужбы в Семее, в кабинете у дознавателя, который вел его дело. Затем ему разрешили снять гостиницу с условием, что два человека будут его караулить и даже ночевать с ним. Объяснили это соображениями безопасности: «Российская сторона, дескать, его здесь «пасет»», — говорит Екатерина. В гостинице Михаил прожил еще неделю, в это время он мог видеться с семьей. Затем его отпустили под подписку о невыезде.
Жилины обратились в Управление координации занятости и социальных программ, которое занимается вопросами беженства.
— Сначала нам говорили, что даже заявления на получение статуса принимать не будут, потому что мы не можем считаться беженцами, так как в России нет войны. Мы вновь связались с Казахстанским международным бюро по правам человека. Они настояли, чтобы у нас заявления приняли. Ведь у Михаила нет в биографии исключающих возможность получения статуса беженца моментов: он не совершал военных преступлений, преступлений против человечества, терактов. Но позже оказалось, что мы эти заявления написали по неправильной форме — и госслужащие об этом умолчали. Мы не сдались и вновь подали заявления — теперь уже правильно оформленные. В итоге нам выдали свидетельства лиц, ищущих на территории Казахстана убежища.
Всё это время Михаил находился под следствием по уголовному делу о незаконном пересечении казахстанской границы. Его семья, правозащитники и адвокаты пытались добиться прекращения дела, ведь офицер ФСО прибыл в Казахстан вынужденно. Но чиновники заявляли: пока Жилин еще не признан беженцем, закрыть дело невозможно.
30 ноября по всему Казахстану прошли заседания комиссий по осуществлению процедуры присвоения, продления, лишения и прекращения статуса беженцев. Всем соискателям было отказано.
2 декабря суд приговорил Михаила к полугоду лишения свободы условно, с выдворением за пределы Казахстана. Правда, ему оставили возможность выехать из страны самостоятельно. Что он и попробовал сделать, купив билет из Астаны в Ереван.
— Но в аэропорту Михаила снова задержали, — рассказывает Екатерина. — Так мы узнали, что Россия объявила его в международный розыск. В России вокруг нашей семьи вообще развернули высокую активность. Соседи говорят, что из воинской части, в которой служит Михаил, к нам домой приезжал генерал: интересовался, не знают ли они, где он находится. Приходили в школу, где учатся наши дети: говорили, что на него есть повестка. Наши друзья, с которыми мы вместе пересекали границу, в конце октября и в ноябре возвращались в Россию. У них тоже интересовались Михаилом: одного держали на погранпункте восемь часов, другого — три часа.
Сейчас Михаил Жилин находится в следственном изоляторе. Решается вопрос о его экстрадиции в Россию.
— Ситуация с Михаилом не дает много поводов для оптимизма, — говорит замдиректора Казахстанского международного бюро по правам человека Денис Дживага. — Если смотреть с точки зрения Конвенции о статусе беженцев, то военные действия и нежелание в них участвовать не являются условием, стопроцентно гарантирующим получение убежища. Формально оснований оставаться на территории Казахстана у него тоже мало: наши прокуроры и судьи видят в нем человека, который просто сбежал из армии, а это де-юре и в Казахстане считается преступлением. Да, официальные лица Казахстана неоднократно заявляли о своей позиции относительно происходящего в Украине, подчеркивали неприемлемость боевых действий. Но эти заявления не имеют сами по себе юридической силы, что мы и видим по массовым отказам в предоставлении убежища. Вариант, что ему всё-таки разрешат выехать в третью страну, выглядит более реалистичным. Такая практика в Казахстане есть. Но этот вопрос лежит не столько в правовой, сколько в дипломатической плоскости.
