«Дело Караваева»
- Подробности
- 4305
- 15.03.2023
- Владимир КАЛИНИЧЕНКО, старший следователь по особо важным делам при Генпрокуроре СССР в 70-х – 80-х годах прошлого столетия
Воспоминания старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры СССР Владимира Калиниченко об «автомобильном деле» в Казахской ССР, которое стало одной из причин заката политической карьеры Д.А.Кунаева
Почти 37 лет назад, летом 1986 года началось пожалуй самое громкое уголовное дело Казахской ССР – о беспрецедентной системе взяточничества, сложившейся в Министерстве автомобильного транспорта республики, в результате которого за решеткой скамье оказался министр автомобильного транспорта Казахстана Анатолий Родионович Караваев, свыше восьмидесяти должностных лиц были осуждены приговорами Карагандинского областного суда и около тридцати руководителей пассажирского автоуправления попали на скамью подсудимых в Чимкенте.
Это дело примечательно тем, что оно было инспирировано первым секретарем ЦК Компартии Казахстана Динмухамедом Кунаевым и стало инструментом в обострившейся борьбе за власть между ним и его бывшим любимцем Нурсултаном Назарбаевым. Вести это дело поручили легендарному старшему следователю по особо важным делам при Генпрокуроре СССР Владимиру Ивановичу Калиниченко, имя которого, в 70–80-х годах прошлого столетия, приводило в трепет секретарей обкомов, министров и членов политбюро. Кредо Калиниченко: «Закон – священная корова». Он решал сложнейшие головоломки, был человеком бесстрашным и абсолютно невосприимчивым к лести. Дослужившись до генерала, в 1991 году Калиниченко уволился из прокуратуры по собственному желанию и до последних дней занимался адвокатской практикой. В ночь на 26 ноября 2022 года, не дожив неделю до 75-летия, он скончался.
«Новая газета»-Казахстан» в память о Владимире Ивановиче публикует его воспоминания из книги «Дело о 140 миллиардах или 7060 дней из жизни следователя».
«Казалось бы, уроки на всю жизнь – живи как все, воруй потихоньку, не замечай, как воруют другие, выступай на собраниях и говори правильные слова. Я видел, что всюду вокруг верх берут люди нечистоплотные, использующие свои должности лишь в личных целях, сметающие всех неугодных на своем пути. Передо мной стоял вопрос, выбор: погибнуть в бессмысленной борьбе либо перестать быть белой вороной. Я вспомнил одну восточную мудрость: если во главе стаи птиц орел, то полет птиц уподобляется полету орла; если во главе стаи ворон, то он приведет к падали.»
Из заявления от 20 апреля 1987 года на имя прокурора Казахской ССР начальника автопарка № 3 Карагандинского пассажирского автоуправления Сейткамалова
Лето 1986 года.
Звонок Кунаева
«Приведите спинки кресел в вертикальное положение. Застегните привязные ремни. Через двадцать минут наш самолет произведет посадку в аэропорту столицы Казахстана, городе Алма-Ате…»
Слипаются веки, и очень хочется спать. Три часа разницы во времени – это практически вся ночь в полете. По местному времени около семи утра. В иллюминаторе горы, горы и буквально рядом с ними выплывающий из тумана шпиль телевизионной башни. В Алма-Ату я лечу в первый раз и думаю: хорошо бы побыстрее добраться до гостиницы и заснуть. С этой мыслью вхожу в здание аэровокзала. С недоумением оглядываюсь по сторонам… Меня никто не встречает. Для заместителя прокурора республики Мызникова, клятвенно заверившего накануне, что встреча и размещение в гостинице будут обеспечены, такой прокол никак не может быть случайным. Похоже, меня сразу решили поставить на место…
А началось все несколько дней назад, когда совершенно неожиданно последовал вызов к генеральному прокурору.
– Мне звонил Кунаев, – начал с места в карьер Александр Михайлович[49]. – Местной прокуратурой арестованы бывший начальник Карагандинского пассажирского автоуправления, ныне министр автомобильного транспорта Караваев и группа подчиненных ему работников. По делу возникли какие-то осложнения. Кунаев считает, что необходимо наше вмешательство и проведение независимого объективного расследования. В общем, он просил помощи. Вылетайте в Алма-Ату, затем в Караганду, определяйтесь и приступайте к работе. – Какое-то время Рекунков помолчал, как бы раздумывая, говорить или нет о чем-то сокровенном, и наконец добавил: – Да! Вот вам для ориентировки: за этим делом конфликт между Кунаевым и председателем Совета министров Казахстана Назарбаевым. Это информация к размышлению. Будьте предельно осторожны.
В 70-х годах, посетив казахстанскую Магнитку, Кунаев заприметил молодого, подающего надежды партийного руководителя. Это был Назарбаев. Чутье не подвело опытного аппаратчика, и, говорят, уже тогда в узком кругу приближенных он сказал: «Этот парень сменит меня на посту первого».
Началась политическая карьера будущего президента Казахстана. Восхождение шло по всем отработанным годами правилам. Секретарь Темиртауского горкома, а затем Карагандинского обкома партии, секретарь ЦК по промышленности и, наконец, в начале 80-х председатель Совета министров.
Переехав в Алма-Ату, Назарбаев продолжал оставаться любимцем Кунаева, пользовался его полным доверием, стал соседом по дому и, более того, своим человеком в семье. У Кунаева не было детей, и супруга, Зухра Шариповна, привязавшись к молодому, обаятельному соратнику мужа, называла его ласково «сынок». Эти сложившиеся годами теплые, дружеские взаимоотношения расстроились в одночасье.
Что произошло в канун XXVIII съезда КП Казахстана, можно только предположить. Недолгий период нахождения у власти Андропова лишь положил начало кадровым перемещениям в высших эшелонах власти, и с началом эры Горбачева все понимали, что оставшиеся брежневские сподвижники расстанутся с занимаемыми должностями. Когда и как? Это зависело от тактики и стратегии, избранной в проведении внутренней политики новым генсеком.
Свое отношение к руководителю казахстанской партийной организации Михаил Сергеевич продемонстрировал, совершая поездку по Сибири. Как бы мимоходом они с супругой посетили Целиноград. В большой политике такие демарши оживленно обсуждаются заинтересованными лицами, каждый просчитывает, что это значит в перспективном развитии событий в борьбе за власть и для него лично. Кстати, несколько позже я получил от работников КГБ еще одно подтверждение о том значительном влиянии, которое имела на мужа Раиса Максимовна. В ту единственную ночь, которую они провели в гостевом доме Целинограда (ныне – Астана), супруги вдвоем, без помощников, почти до утра работали над предстоящим выступлением Горбачева перед целиноградцами.
Уже тогда по поведению первого лица в государстве многие стали догадываться, что, готовя смену старых кадров, Горбачев предпочитал тщательно скрываемые маневры. Одним из них были не прямые волевые решения сверху, а своеобразная, им же и спровоцированная инициатива снизу. Так он поступил и по отношению к Кунаеву.
Накануне всесоюзного партийного съезда по традиции проходили съезды республиканские. На казахстанском разразился местный скандал. Несколько первых секретарей обкомов и Назарбаев выступили с резкой критикой в адрес Кунаева. Я думаю, вопрос был поставлен центром так: попытайтесь убрать его сами, соблюдая «партийную демократию». Назревавший скандал ближайшему сподвижнику Брежнева удалось замять, и его вновь избрали «первым». Между тем страсти не утихали, а критические высказывания Назарбаева в адрес брата Кунаева – Оскара (президента Академии наук Казахской ССР) привели к возбуждению против него уголовного дела за злоупотребления по службе.
При таком довольно неожиданном для Кунаева обострении борьбы за власть ему понадобился серьезный компромат на бывшего любимца. Услужливые царедворцы тут же подбросили информацию о том, что поступает много сигналов о системе взяточничества, сложившейся в Министерстве автомобильного транспорта республики. А поскольку министр Караваев и Назарбаев – карагандинцы и долгие годы работали вместе, то лучшего варианта для компрометации предсовмина не придумать. Идея Кунаеву понравилась. В первых числах мая начались аресты руководителей Карагандинского пассажирского автоуправления. Это-то и было тщательно скрываемой для многих подоплекой уголовного дела, расследование которого мне поручили.
До гостиницы в тот день я с горем пополам все же добрался. Через несколько часов, разбуженный телефонным звонком, узнал, что Кунаев назначил мне аудиенцию, и немедленно.
Путь к ЦК КП Казахстана (нынешняя резиденция президента) лежал по дороге на Медео. Монументальное многоэтажное здание возвышалось над площадью, носившей имя Л. И. Брежнева (говорят, по размерам она превышает Красную в Москве). У основания площади находилась трибуна из красного мрамора, напоминавшая Мавзолей в миниатюре.
Апартаменты Кунаева располагались в торце здания и имели отдельный вход. Большой, просторный кабинет. В глубине – огромный глобус. Слева от входа приставной столик, как я понял – для сувениров. Через год ко мне попала старая фотография Кунаева в этом кабинете, и я сразу обратил внимание все на тот же приставной столик. Только стояли на нем не сувениры, а бюст Леонида Ильича Брежнева из белого мрамора. В июле 1986 года этого бюста уже не было.
Явно демонстрируя дружелюбие, Кунаев кратко охарактеризовал обстановку в республике, постоянно подчеркивая необходимость усиления борьбы с «негативными явлениями». Естественно, разговор он строил вокруг дела Караваева с откровенными намеками на подозрения в отношении некоторых высокопоставленных должностных лиц. Нужно отдать ему должное – ни одной фамилии он при этом не назвал.
– У нас много товарищей, заинтересованных в благополучном исходе этого дела, и поэтому я просил бы проявить максимум принципиальности, – говорил Кунаев на прощание. – О результатах информируйте меня. И еще одно: я много о вас слышал, особенно по работе у наших соседей в Узбекистане. Смею вас заверить: подобного в нашей республике нет.
Оптимизма члена политбюро я, естественно, не разделял, ибо обширная оперативная информация об обстановке в Казахстане говорила об обратном.
На следующий день со мной пожелал встретиться второй секретарь ЦК Олег Семенович Мирошхин. Он заметно волновался, расспрашивал о перспективах расследования дела, которого я, кстати, пока в глаза не видел. Рассказал и о своем видении конфликта в борьбе за власть в республике. Спросил, не хочу ли я встретиться с Назарбаевым. Я откровенно ответил, что, поскольку за всем этим стоит «первый», все мои действия будут под неусыпным контролем, а посему любой контакт с «оппозицией» приведет к скандалу.
Через несколько дней мы с Мызниковым уехали в Караганду. С этого дня Прокуратура СССР была втянута в «казахстанские интриги».
Взятки на научной основе
Масштабы уголовного дела о взяточничестве в Карагандинском пассажирском автоуправлении впечатляли. Все водители автобусов занимались безбилетным провозом пассажиров, естественно за плату, которая шла к ним в карман. Часть денег в определенных долях собирали бригадиры и вручали начальникам автоколонн. Далее по цепочке они доходили до начальника автоуправления и его заместителей. Параллельно функционировала система взяточничества в контрольно-ревизионном управлении. Контролеры на линии получали свою долю, и часть этих денег также перемещалась по вертикали.
Платили за выделение новых автобусов, за обеспечение запчастями, за покровительство и поддержку в работе. Не обижали и работников министерства в Алма-Ате.
К моему приезду более трехсот водителей давали показания о совершаемых годами преступлениях. Развязали языки начальники автоколонн, сменивший Караваева начальник Карагандинского пассажирского автоуправления Бондарев, сам Караваев и многие другие.
Суммы взяток исчислялись сотнями тысяч рублей, и, как в Узбекистане, перед следователями встала проблема: а были ли эти деньги реальными? Можно ли было накапливать такие огромные суммы за счет безбилетного провоза пассажиров? Искать и допрашивать жителей города и области, пользовавшихся услугами местного автотранспорта, – занятие бессмысленное, но найти выход из этой ситуации нужно было обязательно.
Подсказку нашли в хранившемся в личном деле Анатолия Родионовича Караваева приказе о его наказании за злоупотребление служебным положением. Оно было оценено как банальный дисциплинарный проступок.
В начале своей блестящей карьеры молодой начальник пассажирского автоуправления заключил договор с одной из кафедр Карагандинского политехнического института о проведении научно-исследовательской работы по изучению движения пассажиропотоков в области. На кафедре создали лабораторию из шести человек, финансирование которой за счет государственных средств обеспечил Анатолий Родионович. Комбинация стала известна в министерстве, и Караваева наказали. Однако это не помешало ему на материалах, подготовленных лабораторией, защитить в Московском автодорожном институте кандидатскую диссертацию. За эти художества ему объявили строгий выговор.
Даже беглый взгляд на эту работу позволял прийти к выводу о том, что еще в 1973 году будущий министр с помощью ученых рассчитал, сколько денег нужно отдавать государству, выполняя безусловно плановые задания, а сколько класть себе в карман. Только после этого мы стали понимать, почему размеры дани с каждого из пяти автопарков были разными и фиксированными. Все зависело от пассажиропотоков, приносящих определенному автопарку определенные доходы. Наука воистину служила на благо взяточникам.
Опираясь на опыт проведения планово-экономической экспертизы по хлопковому делу, мы назначили такую же по делу Караваева. Результаты ее были поразительными. Только за счет безбилетного проезда на автобусах междугородных маршрутов Карагандинского пасавтоуправления за пять лет водители присвоили и раздали в виде взяток от 11 до 21 миллиона рублей. (К слову, если учесть, что подобная практика процветала по всей стране, то левые доходы советских «автопредпринимателей», исключая грузовой автотранспорт и такси, исчислялись сотнями миллионов рублей.)
Выводы планово-экономической экспертизы нашли полное подтверждение в реальной жизни. После пресечения преступной деятельности Караваева и компании за семь месяцев 1986 года выручка по Карагандинскому автоуправлению превысила плановую на два миллиона рублей. Позже счет пошел на десятки миллионов.
К августу мы определились с разделением уголовного дела на ряд самостоятельных производств, в том числе и с основным – по обвинению Караваева и тринадцати его взяткодателей. Всех их перевели для дальнейшего содержания под стражей в следственные изоляторы Москвы. В такой ситуации Кунаев и его окружение фактически лишились возможности получения любой информации по делу, в том числе и оперативной.
О том, что арестованные охотно и подробно дают показания о своей преступной деятельности, они знали, как, впрочем, и о существующей на автотранспорте системе взяточничества. Долгие годы на это закрывали глаза, а когда стало нужно отпустить вожжи – отпустили. Вырисовывающаяся неприглядная картина требовала неординарных государственных решений, но Кунаева интересовало другое, и через своих помощников он не уставал напоминать об этом.
При очередном приезде в Москву я доложил обо всем Рекункову.
– Упаси вас боже дать вовлечь себя и нас в политические интриги и в использование материалов следствия для сведения счетов, – сказал, как отрезал, Александр Михайлович. – Должны быть только доказанные, не основанные на оговоре и конъюнктурщине факты, получившие оценку в установленном законом порядке. Поймите, вы сегодня должны быть больше дипломатом, чем следователем.
– Это значит, что я должен обманывать члена политбюро? – спросил я Рекункова.
– Членов политбюро не обманывают, – последовал жесткий ответ.
Ход событий следствия по делу Караваева изменил его величество случай. Как-то при очередном посещении прокуратуры жена бывшего министра вскользь проговорилась, что скрыла факт продажи через комиссионный магазин якобы купленного ранее магнитофона «Шарп-777». Таковой по материалам дела не проходил, и мы пришли к выводу, что Караваев был искренен с нами до определенного предела. При очередном допросе я выразил свое недоумение таким его поведением. Караваев растерялся и рассказал, что получил магнитофон в качестве взятки от начальника Чимкентского пассажирского автоуправления Дмитриева. Новый эпизод мы вынуждены были отрабатывать и вызвали Дмитриева в следственную часть Прокуратуры СССР, благо он в то время находился на курсах повышения квалификации в Москве.
Результат был неожиданным. Дмитриев, как говорят на нашем профессиональном жаргоне, «полностью раскололся». Он рассказал о системе взяточничества в Чимкентской области, которая не только не уступала, а намного превосходила карагандинскую по вертикальной и горизонтальной схеме преступных связей.
Коррумпированный юг
В Чимкент выехала группа следователей. Оперативных работников из центра возглавил начальник отдела ГУБХСС МВД СССР Асланбек Аслаханов. К нам на помощь поспешили Мызников и заместитель начальника ОБХСС МВД Казахской ССР Дружинин. Операция по реализации показаний Дмитриева заняла несколько недель и вызвала большую панику в Чимкенте. Повязанные взятками руководители не могли понять, кто следующим окажется за решеткой. К нам постоянно поступала информация о том, что на легковых и грузовых автомашинах в отдаленные поселки ночью вывозятся нажитые преступным путем ценности. Между тем возможности наши были ограничены, и имеющимися силами мы могли обеспечить только расследование взяточничества в пассажирском автоуправлении.
В те дни меня представили новому руководителю областной партийной организации Герою Социалистического Труда Мырзашеву. Он сменил на этом посту небезызвестного Асанбая Аскарова. Назначая на этот пост, перед ним поставили задачу – навести порядок в коррумпированной на всех этажах власти области.
По существующему тогда порядку я в общих чертах проинформировал Мырзашева о перспективах расследования, назвал некоторых партийных руководителей, которые фигурировали в деле как взяточники. Мырзашев побледнел и с трудом скрывал охватившее его волнение. «Неужели и ты успел вываляться в чимкентской грязи?» – подумал я, прощаясь с первым лицом в области.
К тому времени мы арестовали бывшего первого секретаря Абайского райкома Мустафаева, но, как у нас говорят, «обожглись». Он упорно отрицал свою вину. Ценностей и вещественных доказательств при обысках у Мустафаева не обнаружили, и доказательство его вины представляло известные сложности.
Уезжая в Москву для завершения дела Караваева, я рекомендовал коллегам не рисковать и идти на новые аресты только при полной уверенности, что мы не провалимся. Тем более что ближайшим кандидатом в подследственные из числа партийных руководителей был только бывший первый секретарь Чардарьинского райкома партии Лесбек Бекжанов. (Двое из арестованных «автомобилистов» заявили о даче ему взяток.)
Между тем местечковая чимкентская жизнь шла своим чередом, и Мырзашева крайне беспокоили анонимки о его прегрешениях, систематически поступавшие на имя Колбина и в ЦК КПСС.
Он дал команду работникам КГБ разыскать доносчика. Его вычислили оперативным путем. Подозрение пало на Бекжанова, и последовало новое поручение, теперь уже прокурору области Шведюку. Ему надлежало изыскать возможность изъятия у Бекжанова пишущей машинки, последующего экспертного исследования заявлений с целью изобличения автора подметных писем. Тут-то и вспомнили показания о получении Бекжановым взяток. Предлог для проведения обыска был, но никто и предположить не мог, какими окажутся результаты. У обыскиваемого изъяли денег на сумму около 1,5 миллиона рублей, вещей и ценных предметов в таком количестве, что вывозить их пришлось грузовиками. В такой ситуации приняли решение о задержании Бекжанова. Оно оказалось полностью оправданным. На следующий день он стал рассказывать о созданной и взлелеянной им системе взяточничества в районе.
Возглавив районную партийную организацию, действовал Лесбек (по-казахски – Лекэ) целеустремленно и продуманно. Заручившись согласием начальника милиции Акмурзаева, поручил ему поиски компромата на всех руководящих работников района.
– Куандык, ищи на них такое, чтобы тряслись от страха, но не переборщи, – поучал он стража правопорядка и законности. – Уголовные дела и скамья подсудимых не для них. Пусть делятся с нами – и этого достаточно.
Тандем заработал в полную силу. Рубли потекли рекой. Частью своих левых доходов Лекэ одаривал тех, от кого зависели его благополучие и карьера.
«Мой ранг секретаря райкома партии требовал от меня беспрекословно выполнять указания, подчиняться своему руководителю. Тут действует партийная дисциплина. Жить надо. Надо воспитывать детей, а для этого нужно трудиться, а чтобы работать, надо давать взятки. Дача взятки не мною придумана. Я вошел в нее, когда она была создана как система, то есть задолго до моего появления на партийной работе. В душе я не был согласен с собственным деянием, являлся лишь жертвой деспотизма своего вышестоящего руководителя… С себя я не снимаю ответственности за содеянное, но я не первопричина, только следствие того кошмара, который был создан руководителем надо мной стоящего органа».
Закладывая бывших патронов и подчиненных, Бекжанов убеждал следствие в своей искренности подробным изложением обстоятельств совершения преступления, проявлял большое усердие в помощи по отысканию вещественных доказательств – предметов взяток.
С первой нашей личной встречи я убедился, что Бекжанов говорит правду, но это отнюдь не было продиктовано его раскаянием в содеянном. Думаю, как и большинство взяточников, он рассуждал примерно так: «Мне плохо, очень плохо. Сплю на нарах, питаюсь баландой, а они… они… Нет уж, пусть, как и я, до дна выпьют эту горькую чашу». И еще я понял, что Бекжанов горит желанием отправить на скамью подсудимых тех, кого он так щедро одаривал и кто не помог ему в трудную минуту. Для нас же важным было то, что от Бекжанова мы впервые получили показания о конкретных фактах получения взяток Асанбаем Аскаровым.
Чимкентский князь
Кем же был этот человек, биография которого кратко излагалась в Большой советской энциклопедии? Герой Социалистического Труда, награжденный пятью орденами Ленина и всеми прочими орденами СССР (некоторыми по нескольку раз), он в течение 27 лет возглавлял партийные организации Джамбульской, Алма-Атинской, а затем Чимкентской областей. Депутат Верховного Совета СССР многих созывов, он был также председателем Комиссии по делам молодежи Совета национальностей и в этом качестве тесно взаимодействовал в конце 70-х с Горбачевым. Укрепляя личную власть, он выдал одну из своих дочерей замуж за сына брата Кунаева Оскара и тем самым породнился с семьей могущественного члена политбюро. И самое главное – Аскаров был одним из влиятельнейших фигур в могущественном роде дулатов «старшего жуза». По крайней мере, нас в этом убеждали неоднократно.
«В печати уже сообщалось об исключении из членов КПСС бывшего первого секретаря Чимкентского обкома партии А. Аскарова, он занимал высокий пост, встал на путь предательства интересов партии и народа, подло поправ оказанное ему доверие. Высочайше обласканный, огражденный от критики и ответственности, уверовав в собственную непогрешимость, перерожденец превратил свое рабочее место в кресло удельного князька, действовал по принципу: «Хочу – казню, хочу – милую». Утвердив отношения с окружающими на основе круговой поруки, личной преданности, коррупционист создал благоприятную почву для процветания взяточничества, которое стало в области системой отношений многих подчиненных и подконтрольных работников».
Об этом высокорангированном партийном руководителе-взяточнике мы впервые услышали в 1984 году, когда преступные связи узбекских хлопководов впервые привели нас в Чимкент. Сосланные в эту область Федорчуком[55] для продолжения службы бывшие ответственные работники УБХСС МВД СССР Ярцев и Бакрадзе с возмущением рассказывали о вопиющих фактах взяточничества, о полной безнаказанности высокопоставленных должностных лиц области. Тогда подготовленная по их инициативе оперативная информация вынудила ЦК КПСС принять решение о направлении в Чимкентскую область специальной комиссии. Спрятать все концы в воду не сумели, и поэтому Аскарова, слегка пожурив, отправили на пенсию. В печати, как всегда в таких случаях, сообщили, что Аскаров «допускал серьезные недостатки в работе».
Такой поворот в благополучной карьере не был случайным. Его предопределила опала, в которую Асанбай Аскарович попал в начале 80-х, возглавляя в то время партийную организацию Алма-Атинской области. Тогда Кунаев перенес тяжелый инфаркт, и прогноз врачей был самым неблагоприятным. Аскаров позволил себе преждевременно намекнуть о своих претензиях на «престол». Этого Кунаев ему не простил.
Следствие по делу набирало обороты, и становилось очевидным, что вырисовывается основная группа взяточников из руководящих работников партийных органов области. Вместе с тем мы все больше убеждались, что наши республиканские коллеги делают все возможное, чтобы не выпускать ситуацию из-под своего контроля. Благо обстановка для них складывалась благоприятная. Из-за моих забот по делу Караваева и фактически постоянного пребывания в Москве первую скрипку на этом этапе расследования играли они сами.
Показаний Бекжанова для ареста Аскарова было недостаточно, но следствие располагало многочисленными показаниями о так называемых «трех его кошельках». Фамилию первого я опущу, так как вина его доказана не была и к уголовной ответственности он не привлекался, а вот второй – заведующий отделом торгово-финансовых органов обкома Комекбаев – и третий – заведующий отделом науки и учебных заведений Ахметов – надежды следствия оправдали. Заслуги в их разоблачении принадлежат Мызникову, следователям группы Сидоренко, Гаврилову и Нестерюку. Они же вышли на Аскарова еще через одного из его приближенных – первого секретаря Кызылкумского райкома партии Аргинбекова. В прошлом он возглавлял Чимкентское пассажирское автоуправление, был дружен с Караваевым и получением взяток баловался давно. Материалов для ареста Аскарова стало более чем достаточно.
В то время я неоднократно встречался с Колбиным и видел его заинтересованность в выявлении фактов коррупции и взяточничества в республике. Сегодня в Казахстане есть лица, и довольно влиятельные, которые имеют собственное суждение о событиях тех лет. Соединив декабрьские события с арестами сановных чиновников, они выдают это чуть ли не как заранее спланированные и осуществленные центром репрессии против казахского народа на его пути к подлинной демократии.
Это не так! И ЦК, и Колбина, конечно, интересовало, как сложилась и функционирует в республике система казнокрадства и взяточничества, кто спровоцировал молодежь на открытое неповиновение властям. Но это не было самоцелью многочисленных (в основном местных) следственных групп, работавших в тот период. Народ возмущала безнаказанность высокорангированных руководителей.
О предстоящем аресте Аскарова Колбина проинформировали я и Елемисов. Через некоторое время узнали, что он разговаривал с Горбачевым и генсек ответил: «Пусть товарищи действуют по закону».
17 апреля 1987 года Колбин совершил поездку в Чимкентскую область. По традиции его встречал и неотлучно находился рядом Мырзашев. Сопровождающие отметили явно бросающееся в глаза странное поведение первого. Мырзашев был растерян, на вопросы отвечал невпопад. Когда его спросили, что случилось, бросил коротко: «Плохо себя чувствую». На следующий день утром он повесился в туалете собственной квартиры. Некролог, подписанный Горбачевым и другими членами политбюро, лживо информировал советский народ о том, что очередной «верный сын партии» почил в бозе.
«18 апреля 1987 года скоропостижно скончался кандидат в члены ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, Герой Социалистического Труда, первый секретарь Чимкентского обкома Компартии Казахстана Рысбек Мырзашев».
Что же заставило этого человека принять роковое решение? Собственные грехи были известны ему как никому другому. Видимо, полученную от нас информацию о ходе следствия он проанализировал по-своему, дорисовал логическими умозаключениями и психологического перенапряжения, в которое сам себя вогнал, не выдержал.
К аресту Аскарова готовились тщательно его решили брать на улице, но он упорно отсиживался дома.
До этого Колбин в моем присутствии дал указание председателю КГБ Мирошнику оказывать нам любую помощь по делу, но довольно скоро я и Аслаханов убедились, что нас, мягко говоря, водят за нос. Местные гэбисты не только не имели намерений помочь нам в аресте, но и, как мы поняли, скрывали задокументированную ими информацию о местах сокрытия ценностей, принадлежавших Аскарову, и это несмотря на то, что они плотно опекали его в течение длительного времени.
Тогда и было принято решение действовать на свой страх и риск. Вечером в гостинице, переодевшись в спортивную одежду, я и Аслаханов двинулись к дому Аскарова. Мы решили лично осмотреть место расположения подъезда его квартиры и произвести арест самым примитивным, десятки раз описанным в детективах и показанным в кинофильмах способом.
Служба наружного наблюдения засекла мой вход и выход из подъезда, но с укромным местом, где ждал Аслаханов, грубо прокололась. Мы столкнулись, как говорят, нос к носу, и растерянность наших коллег была так велика, что они через несколько минут засветили всю свою бригаду. Позже я спрашивал у Мирошника, кого они в нас заподозрили и какими кличками нарекли на следующий день в своих донесениях. Он отделался шутками. Обид на коллег, честно говоря, не было. Каждый делал свою работу.
На следующий день утром Аслаханов и начальник БХСС республики Сулейменов, взяв с собой сотрудницу БХСС, позвонили в квартиру Аскаровых. На вопрос «Кто там?» женщина ответила: «Вам правительственная телеграмма». Двери открыли. Аскаров отдыхал в спальне и ничего не успел сделать. Арест прошел просто и быстро. Начался длившийся несколько дней обыск его квартиры.
Минут через тридцать позвонил начальник 7-й службы КГБ и проинформировал, что Аскарова выкрали и увезли на автомашине с номерами Совета министров в неизвестном направлении.
– Аскаров сидит передо мной и дает показания, – сообщил я ему. – Так и доложите своему руководству.
Поместили Асанбая Аскаровича в следственный изолятор КГБ, но уже через день, когда он сослался на плохое самочувствие, не проинформировав нас, его срочно перевели на лечение в военный госпиталь. В течение десяти наиболее важных в таких ситуациях дней мы были лишены возможности допрашивать матерого взяточника. Но это так, к слову. Все могло быть и случайным стечением обстоятельств.
Поведение Аскарова в дальнейшем было непоследовательным. Он признавал отдельные факты получения им взяток, а потом отказывался от своих показаний. Очень охотно и подробно описывал в заявлениях нравы, царившие в верхних эшелонах власти.
Для нас же главным были результаты обысков у Аскарова, ибо при их проведении мы обнаружили и изъяли именно те предметы взяток, о которых задолго до этого рассказывал Бекжанов.
Из заявления Аскарова на имя М. С. Горбачева от 20 июня 1987 года: «Уважаемый, Михаил Сергеевич, горько сожалею, что не набрался мужества написать это заявление Вам, когда был решен вопрос об освобождении меня от должности. Вот уже три месяца, как я арестован и обвиняюсь в получении взяток. К глубокому сожалению, все, в чем меня обвиняют, правда. Я получал взятки, исчисляемые сотнями тысяч рублей. После очных ставок и предъявленных нам материалов я сразу понял, что впереди безысходность…»
Летом 1990 года во Фрунзе (ныне – Бишкек) будет близиться к завершению судебное следствие по делу Аскарова и его бывших сподвижников. Единственным, кто не откажется от своих показаний на предварительном следствии, будет сменивший Дмитриева начальник Чимкентского пассажирского автоуправления Алтунин. Все остальные будут дружно утверждать, что оговорили себя вследствие применения незаконных методов расследования. За 20 лет работы следователем я никогда не допрашивался в суде, но тут, узнав о намерениях председательствующей по делу, вдруг подумал, что хотя, с моей точки зрения, следователи не могут быть свидетелями, но почему бы и нет? Мне захотелось не один на один в кабинете следственного изолятора, а в присутствии адвокатов и общественных защитников, родных и близких посмотреть им в глаза, выслушать их доводы и гласно рассказать, как на допросах, в том числе и под видеозапись, изгалялись они в разоблачении системы взяточничества, лгали и изворачивались, оговаривая друг друга по размерам взяток. Как оскорбляли на очных ставках бывших соратников по партии и даже пытались подраться, разнимаемые растерявшимися следователями. Особенно колоритно это выглядело при демонстрации в суде на экране монитора видеозаписи этих безобразных сцен.
Наш очный поединок в суде взяточники проиграли и расплатились довольно суровыми мерами наказания. Не помогла и кампания в защиту соплеменников, развязанная в Южном Казахстане. Правда, после приговора при посещении Горбачевым Чимкента к нему и Назарбаеву обратились ходатаи с просьбой помочь в освобождении Аскарова. Президент ответил неопределенно, но спустя некоторое время другой президент – Кыргызстана – помиловал бывшего партийного функционера. Такие «мелочи», как непризнание вины и неотбытие половины срока, назначенного судом наказания, естественно, во внимание не принимались. Кстати, признавшему вину Караваеву, возвратившему государству суммы необоснованного обогащения, в помиловании отказали.
Но это так, о равенстве всех перед законом. Ведь остальные остались маяться в колониях усиленного режима. Антимораль прошлого прочно входит в антиморальные принципы дня сегодняшнего. Пусть бы освободили от отбытия наказания всех. В конечном счете пребывание в колонии – это только физические и моральные страдания человека в условиях изоляции.
Уже в 1991 году Аскаров вернулся домой, и не таким уж безысходным оказалось его положение, как оценивал он его через три месяца после ареста. Человек безусловно неординарный, с достаточно высоким интеллектом и высоким уровнем общей подготовки, он мог прожить и другую жизнь, если бы не система, искалечившая его. Даже находясь в тюрьме и признаваясь в получении взяток, он клялся в преданности делу коммунистической партии и ее идеалам. Он мог, забыв о том, где находится, громыхнуть кулаком по столу и требовательно прокричать следователям: «Сядьте!» А после корректного, но жесткого разъяснения его положения расплакаться. Таким уж он был, Асанбай Аскарович Аскаров.
Золотое правило «заказчика» – не выйти на самого себя.
Уголовное дело по обвинению Караваева и двенадцати его бывших подчиненных было рассмотрено судебной коллегией Верховного суда СССР. Всех их осудили, хотя двое, не дождавшись приговора, скоропостижно скончались от тяжелых заболеваний. Свыше восьмидесяти должностных лиц были осуждены приговорами Карагандинского областного суда.
Около тридцати руководителей пассажирского автоуправления попали на скамью подсудимых в Чимкенте. Те из них, кто признал вину и дал показания о системе взяточничества, получили приличные сроки; те, кто лгал и изворачивался, – смехотворно малое наказание.
Никому из сотен водителей, вовлеченных во взяточничество, обвинение предъявлено не было. Такое решение было продиктовано жизненными реалиями. Избежали уголовной ответственности десятки высокорангированных чиновников, чью вину мы посчитали недоказанной. Тем не менее по мановению искусно направляемой дирижерской палочки процесс по делу Аскарова попытались превратить в политический. Смысл один: это акция центра, ни много ни мало направленная против коренного населения. Муссируется эта тема в средствах массовой информации Казахстана и сегодня.
Бесславно, хотя и с повышением, оставил свой пост Колбин. Партийную организацию республики, как намечалось в 1986 году, возглавил Назарбаев.
Кунаев, как и многие его коллеги из партийной элиты времен застоя, пытаясь расправиться с политическими противниками руками центральных правоохранительных органов, допустил ошибку. Он забыл, что при таких широкомасштабных расследованиях для «заказчика» существует золотое правило – не выйти на самого себя.
Из заявления А. Аскарова на имя М. С. Горбачева от 20 июля 1987 года: «Вся моя трагедия связана с именем Кунаева Д. А. Именно он заставил меня брать такие огромные деньги, требуя их от меня. Он говорил, что они нужны «кошкару», что в переводе на русский язык означает «баран-производитель» во главе стада. В данном случае он имел в виду Брежнева. Позже он говорил, что деньги нужны также «каро», т. е. черному, в этом случае имея в виду Черненко».
Кунаева допрашивали у него на квартире. Шикарная мебель, много книг. В кабинете большая коллекция зажигалок и часов. В его арсенале было сорок охотничьих ружей, в том числе тринадцать нарезных. (Правда, нужно отметить, что сразу после освобождения от занимаемой должности часть из них он сдал в ХОЗУ МВД, другие продал через комиссионный магазин.) Бывший член политбюро заметно нервничал, личный врач через каждые 30 минут делал ему уколы. Заявления Аскарова Димаш Ахмедович назвал вымыслом, напрочь отрицая получение и дачу кому бы то ни было взяток.
Протокол читал долго и внимательно. Несколько раз переспросил, действительно ли его допросили как свидетеля, а не в другом качестве.
Через несколько месяцев подлинники заявлений и документов в отношении Кунаева были вырваны из томов уголовного дела и похищены при изучении материалов одним из тех наших соратников по «очистительному процессу» в Казахстане, кому, кстати, доверяли.
