«Сиди у себя в своей России, там кого хочешь защищай»
- Подробности
- 1021
- 09.07.2023
- Елена МИЛАШИНА, обозреватель
Монолог обозревателя «Новой газеты» Елены Милашиной — о нападении на нее и адвоката Александра Немова в Грозном 4 июля 2023 года
— 4 июля я и адвокат Александр Немов из Нижнего Новгорода поехали в Грозный на процесс по делу Заремы Мусаевой. На оглашение приговора. Саша Немов — это адвокат Заремы, а моя задача была осветить это дело. Я знаю эту семью и помогаю ей с 2017 года, я защищала сначала сына Заремы Ибрагима Янгулбаева, которого похитили, пытали и потом пытались осудить. Мы его вытащили с адвокатом Мариной Дубровиной.
А спустя несколько лет саму Зарему Мусаеву, жену федерального судьи чеченского суда Сайди Янгулбаева, силой увезли из Нижнего Новгорода чеченские полицейские.
Они пытались увезти и ее мужа, федерального судью, но вышел большой резонанс, вмешались силовые структуры. Статус его защитил. А Зарему не защитил, потому что она была просто жена судьи.
Ее увезли 20.01.2022. Без зимней одежды, без документов, без лекарств. А у нее диабет. За сутки довезли от Нижнего Новгорода до Грозного, там ее спрятали от всех и начали фабриковать уголовное дело по обвинению в мошенничестве.
Показания против Заремы дала реальная мошенница, с которой Зарема даже не была знакома. Других доказательств по этому делу так и не появилось за все время судебного процесса. Зато появилось второе обвинение: нападение на полицейского во время оформления административного задержания. Якобы Зарема ругалась матом и то ли поцарапала, то ли побила его — это тоже совершенно неясно из материалов дела. И вот исходя из этой фабулы она и была осуждена 4 июля на 5 лет и 6 месяцев. Мы ехали как раз на оглашение этого приговора.
Но почему эта ситуация вообще возникла? Почему пытались задержать семью, то есть судью Янгулбаева и его жену Зарему? Их надо было задержать для воздействия на их сыновей Ибрагима, Байсангура и Абубакара Янгулбаевых, которые являются известными чеченскими блогерами и критикуют чеченские власти.
Вот чтобы они прекратили эту критику, и была предпринята попытка задержать их родителей. Но удалось задержать только маму, и ее осудили только за то, что она является матерью своих сыновей. Все. Никаких других причин нет.
Мы летели рейсом ЮТэйра из Внуково. Это ночной рейс. Адвокаты, которые сейчас работают в Чечне, прилетая, пытаются не задерживаться, не ночевать там. И поэтому ночной рейс самый удобный: ты прилетаешь в 5 часов утра, идешь на суд и после суда сразу улетаешь. А оставаться там опасно.
С Сашей Немовым мы встретились во Внуково. Пошли на регистрацию, все было нормально. Посадку объявили вовремя, но потом начали задерживать вылет по непонятной причине.
Самолет был забит, это популярный рейс, дешевый. Но Саша мне написал эсэмэску перед полетом, что у него весь ряд свободен. Ну, как бы, «переходи ко мне». Я прочитала эту эсэмэску, поднялась посмотреть на Сашин ряд и вижу, что там двое человек уже сидят.
И вот Саша считает, что этих двоих посадили уже в последний момент и что это были люди непростые. Ну, скажем так, сотрудники силовых структур, которые отслеживали, летит ли Саша, лечу ли я, летит ли кто-то еще или мы только вдвоем.
А вокруг меня сидели муж с женой, девочка — в общем, мирная, нормальная ситуация.
Вот прилетели мы в Грозный, получила я багаж. Ждем такси. Яндекс.Такси теперь больше не работает в этом центре мирового туризма. Просто невозможно теперь по телефону вызвать такси. Осталось несколько официальных фирм, которые работают, сотрудничая с местными властями, и их машины надо долго ждать. Но нам повезло, наше такси приехало через 10 минут. И оказалось, что водитель, который нас к себе посадил, знает Сашу. Потому что Саша защищал его родственника по знаменитому «делу четырнадцати», подсудимых там просто назначили экстремистами.
Мы проехали, наверное, метров пятьсот от шлагбаума аэропорта, я пила кофе — и вдруг мы съезжаем на обочину. Я увидела в противоположное окно машину с людьми в черных платках. Ну, знаете, такие платки на лицо, моду на них вагнеровцы ввели. И оказалось, что и с этой стороны тоже машина, и сзади тоже машина — то есть три машины, и все произошло просто вот мгновенно.
Нас заставили съехать на обочину, водителя из машины вытащили, к нам засели несколько вот этих вот мужчин и начали нас бить. Наклонили нас так, чтобы головы были ниже колен, в этот же момент, как мы потом поняли, пырнули Сашу в ногу ножом, а мне очень сильно ударили по шее.
Их задача была — чтобы мы не видели, куда нас везут. Но далеко нас и не увезли, потому что, видимо, у водителя остался ключ, а если на определенное расстояние от этого ключа уезжает машина, то мотор глохнет. И вот у нас произошла такая ситуация: мотор заглох. Мы отъехали совсем недалеко от того места, где нас похитили. Нам очень повезло, что они дальше не смогли нас увезти. Потому что если бы нас укатили непонятно куда, непонятно чем бы это все закончилось.
Когда нас вытащили из машины, я попробовала их разглядеть. Они были в черных рубашках, в черных футболках, в черных штанах, в черных кроссовках, в черных кепках и вот в этих вот платках, тоже, по-моему, черных или камуфляжных. Все как один. Ну, те, кого я видела.
Их было много — от 10 до 15 человек. Они были нестарые, совершенно точно, то есть примерно 25–35 лет. Между собой они говорили на чеченском, с нами — по-русски. Это, конечно, были чеченцы.
Они нас затащили в овраг и начали избивать. Били нас полипропиленовыми палками. Я много раз о таких писала — это такие белые палки, которые используются для сантехники. Впервые про эти палки я узнала, когда мы писали про геев. Мы тогда публиковали фотографии спин людей, избитых этими полипропиленовыми палками. Они оставляют очень характерные следы: гематома от удара такой палкой черная по краям и более светлая внутри. И даже врач, который меня позже осматривал в Осетии, сразу эти следы узнал. Сказал: к нам наркоманов из Чечни вот с этими следами привозят.
Да, это очень распространенная практика внесудебных расправ в Чечне. Есть даже видео с участием официальных лиц. Например, на одном из них Ислам Кадыров угрожает такими палками женщинам. Есть много фотографий полицейских с этими палками. Я много про это писала. Но одно дело — писать, а другое… В общем, я испытала на собственной шкуре, что это такое.
Когда тебя бьют этими палками, такое ощущение, как будто тебя прижигают чем-то. Вот когда я что-то жарю и нечаянно прикасаюсь к раскаленному противню рукой, у меня ровно такие же ощущения бывают. Как будто что-то раскаленное жалит. Ну, меня избили. Начиная с головы, лица до, в общем, самых ног. До конца. Били еще ногами, били дулом пистолета — и им же пригрозили и мне, и Саше Немову. Сашу избивали тоже очень страшно.
Потом в какой-то момент я увидела у них нож, он был со следами крови. Этим ножом они мне грозились отрезать палец на правой руке. Вот этот палец, который паролит мой айфон.
Но у меня айфон старенький, и он в этой ситуации взбунтовался и перестал отвечать на тык пальца. И поэтому, видимо, они передумали палец резать. А у меня вот осталась колото-резаная рана на левой руке.
Дальше они били по рукам, по самим кистям палками, требуя выдать им пароль от телефона и от компьютера. А я это сделать не могла физически, потому что у меня длинные пароли, не цифровые. И я помню их не головой, а руками. Я им пыталась это объяснить. То есть они меня бьют, а я им говорю: «Я вам дам этот пароль, но для этого мне нужно, чтобы вы меня не били и чтобы у меня в руках было техническое это средство. Потому что я не смогу сказать пароль — я могу только показать». Но они не верили и не понимали, о чем я. Они требовали четыре цифры. А у меня нет таких паролей!
В какой-то момент они приложили к моему лбу что-то холодное, и параллельно все пытались получить от меня эти пароли.
На секунду я подумала, что это электрошокер, что они сейчас меня будут по голове электрошоком бить. Но оказалось, что это бритвенный станок. Ух, я выдохнула. И, в общем, это было не очень больно. Брили они быстренько. А потом меня облили зеленкой. Но я уже поняла, что это такое, потому что попало в глаза и очень щипало.
Когда они все это делали, повторяли: «Мы тебя сейчас позорим, и ты больше не сможешь приезжать в Чечню». Вот смешные люди! То есть настолько по-разному мы с ними понимаем позор.
Они, когда били, запрещали мне кричать. Ну, то есть, говорили: «Молчи, сука». Они тыкали меня головой в землю, заставляли ее есть. Ну, там рядом же трасса. И проезжали машины. Видимо, все-таки они боялись шума. И у них, очевидно, был лимит по времени и был лимит по тем увечьям, которые они могут нам причинить. И они за эту границу не перешли. Все-таки, конечно, они могли причинить гораздо больше вреда нашему здоровью. Вот.
Но, с другой стороны, очень неожиданно в этой ситуации — и я никогда с этим не сталкивалась в Чечне — использование холодного оружия. Ведь Саше они сразу проткнули ногу, хоть мы только позже это заметили. И если бы они задели артерию, если бы он там начал истекать кровью, то у них было бы два варианта: либо везти его в больницу, либо убить и его, и меня, и таксиста. Это был очень реалистичный сценарий.
Потом они поставили нас на колени и ударили меня пистолетом по затылку. У меня там самая большая гематома сейчас. А Саше приставляли пистолет к затылку и требовали… ну, чтобы он умолял их. Чтобы он пообещал, что никогда больше не приедет в Чечню. И мне говорили: «Хватит писать про нас. Хватит приезжать сюда». «Мы тебя, — они сказали, — в прошлый раз били, ты не поняла, сука».
А в прошлый раз били меня в феврале 2020 года в гостинице «Континент». Били чеченские женщины, а чеченские мужчины снимали это на видео.
И вот эти люди, которые били нас теперь, они не просто знали об этом нападении — они, судя по всему, в нем участвовали. То есть это были те же самые люди. Многими нехорошими словами меня называли. Говорили: «Не приезжай сюда больше, в следующий раз убьем».
И Саше они то же самое говорили. «Никого тут не надо защищать, сиди у себя в своей России, там кого хочешь защищай — а сюда ни шагу».
В какой-то момент у них, видимо, уже стало время поджимать. Они положили нас с Сашей, заставили считать до ста и ушли. Видимо, как раз пошли отчитываться кому-то, что вот они забрали технику, но не получили пароли от моего айфона и от Сашиного телефона.
И мы уже досчитали где-то до шестидесяти, и я говорю: «Саша, они уехали». Мы стали подниматься — и тут они возвращаются! Это был такой ужас… Вот в этот момент я реально испугалась.
И они сразу ударом ногой в лицо Сашу опрокинули. И один нападавший все время говорил: «Убери руки с лица, убери с лица!» Он хотел его пнуть еще раз ногой в лицо, и он это сделал. Саша смог как-то немножко защититься от этого удара, но все равно у него самая страшная гематома — и глаз, и половина лица, полностью оплывшая, — именно от этого удара. И меня опять начали тоже бить, требуя пароль от айфона. Сказали, что сейчас сломают мне все пальцы, и начали опять планомерно бить палкой по рукам. Они сначала одну руку положили, потом вторую руку положили, потом опять угрожали, что отрежут палец, прикладывая одновременно мой палец к айфону… Видимо, им приказали не возвращаться без пароля. Но, как я уже говорила, у меня сложный пароль, я им пыталась объяснить, что оно так не работает, что я могу ввести его сама, — и в какой-то момент они мне дали айфон, и я попыталась ввести пароль. Видимо, неправильно все-таки ввела, потому что телефон заблокировался и пошел отсчет, через какое время возможно будет снова ввести пароль. То есть они, видимо, сами пытались его ввести, но у них не получилось.
И теперь они поняли, что ситуация затягивается и что им нужно уходить. И тогда они опять сказали нам считать до ста. И вот в этот момент они уже все, ушли. Мы досчитали почти до ста и поняли, что они реально уехали. Начали подниматься, отряхиваться, собирать свои вещи. У меня было с собой 13 тысяч рублей, они валялись скомканными, прям вот бери не хочу. Лежал мой паспорт, лежали мои кредитные карточки. Ровно та же самая ситуация была у Саши. Ему, правда, испортили загранпаспорт и порвали адвокатское удостоверение. Но российский паспорт не тронули, и карточки его тоже не тронули. Они унесли с собой всю технику, все шнуры, все удлинители, все телефоны, в общем, все это техническое, а остальное просто осталось там валяться. И мы все собрали.
Поднялись из этого оврага. Уже подошел этот таксист, который, видимо, пережидал, когда они уедут, чтобы можно было забрать свою машину. И он отвез нас в больницу. Он, в общем, был в шоке, но не удивлен. Потому что это очень привычная ситуация для Чечни.
Водитель нас привез в республиканскую больницу скорой помощи. Сначала там все испугались, конечно. Мы им прямо говорили, на кого мы думаем. Но потом все-таки этот испуг у врачей прошел, и очень профессионально они стали оказывать нам помощь. Я очень благодарна им. Когда мы уезжали из этой больницы, нас провожала практически половина персонала и руководства. В общем, что смогли, они для нас сделали.
В больницу к нам приехали сотрудники полиции. Я не знаю почему, но ко мне они вообще не подходили. То есть они не просили у меня объяснений, не спрашивали, что произошло, не предлагали выехать на место преступления. С Сашей они еще как-то общались, а со мной со мной вообще нет. Они ну вот просто присутствовали там. И это, конечно, не та работа, которую нужно делать, чтобы раскрыть это преступление.
Потому что найти этих людей при желании можно вот просто по щелчку двух пальцев. Их физиономии зафиксировали камеры — город, как и аэропорт, буквально напичкан камерами. И еще их можно отследить по роумингу и по машинам, запросто совершенно.
Это утро раннее, когда, в общем, очень легко вычисляются все телефонные переговоры. С кем они разговаривали, кто им давал указания получить от нас пароли для айфонов — это все фиксировалось вышками, это все можно установить буквально за час и накрыть всю эту банду, будь они хоть западные спецслужбы или еще какие-то провокаторы. Но если же это системная ситуация, то, конечно, тогда ни видеокамеры, ни роуминг — ничего не поможет. По официальной статистике, Грозный у нас самый безопасный, самый лучший город для туризма, центр мира, центр безопасности. Чеченское правительство хочет сделать Чечню привлекательной для туристов, и одновременно с этим там регулярно происходят такие ситуации, когда нападают на тех людей, которых не очень любит чеченское руководство, и при этом не работают камеры.
Когда мы уже были в грозненской больнице, позвонила Татьяна Николаевна Москалькова (федеральный омбудсмен. — Ред.). Я ей очень признательна, она очень волновалась, это было заметно по ее голосу. Она сказала, что всех поставила на уши, обратилась ко всем на уровне Чеченской Республики, и к прокурору, и следственный комитет, и к республиканскому уполномоченному по правам человека Мансуру Солтаеву. И он приехал потом в больницу и сопроводил нас из Чеченской Республики в Осетию, передал с рук на руки осетинским врачам. Все это сделал очень по-деловому, четко, и спасибо ему большое за такое участие. При этом он спросил: почему же мы не обратились к нему и не уведомили его, что мы летим на процесс по делу Заремы Мусаевой? Он бы тогда сделал так, чтобы с нами ничего не случилось.
Ну, честно говоря, у меня прежде вообще не было мысли, что в каком-то регионе Российской Федерации, даже в Чеченской Республике, нужно просить кого-то обеспечить твою безопасность, когда ты летишь выполнять свои профессиональные обязанности. Теперь, после этих событий, мы, безусловно, воспользуемся предложением Мансура Муссаевича.
И на апелляции по приговору Зареме Мусаевой уже будем просить обеспечить нашу спокойную работу. Спасибо большое за это предложение.
