Просто журналист
- Подробности
- 127
- 14.11.2024
- Молдир КОЖАЕВА, студентка 3-го курса Международной школы журналистики Maqsut Narikbayev University
Лукпан Ахмедьяров — о давлении на казахстанское медиа-пространство, своём отъезде из Уральска и возможности эмиграции вообще
Один из самых известных региональных журналистов в Казахстане — бывший главный редактор издания «Уральская неделя» Лукпан Ахмедьяров — несколько месяцев назад вместе с командой своего YouTube-проекта «Просто журналистика» перебрался в Астану. В интервью Молдир Кожаевой Ахмедьяров рассказывает, как изменилось его отношение к собственному месту в отечественной журналистике — и как всё вокруг подминается застарелой, не меняющейся системой.
— Сейчас у вас есть ютуб-канал «Просто журналистика». Интересно, какое определение вы можете дать просто журналистике.
— В несвободных странах — таких, как Казахстан — власть всегда будет пытаться скрыть от людей важную информацию. Для меня журналистика — это как раз стремление раскрыть правду, которую замалчивают. Если медиа передает только то, что хочет сказать власть, — это уже пиар, а не журналистика. Настоящая журналистика выводит на свет то, что должно знать общество: бюджетные махинации, госзакупки, коррупцию, проблемы с правами человека и свободу слова.
— В контексте того, что везде, в том числе и в Казахстане, говорят про «иноагентов», я сразу подумала: скоро и у нас появится что-то похожее. Взять недавний кейс Жании Уранкаевой — та же идея, только под другим названием. Там ты — «иноагент», здесь — запрет на вход в Дом Правительства. Как, исходя из этого, вы в принципе оцениваете законодательство для журналистов?
— Мое глубокое убеждение состоит в том, что деятельность СМИ не должна регламентироваться каким-то специальным законом. В демократических странах, где власть подотчетна обществу, таких законов просто нет. Взять хотя бы США: там действует поправка к Конституции, запрещающая цензуру и гарантирующая свободу слова. Или Великобританию, где до сих пор пользуются принципами, заложенными в Великой хартии вольностей 1601 года. Эти общества регулируют себя сами, без вмешательства министерств и излишних норм. И поэтому я считаю, что в странах, где нет свободы, всегда есть дурные проявления, когда существуют различные министерства и законы, которые пытаются регламентировать жизнь общества. Хотя общество само это может регулировать и с готовностью будет это делать.
В частности, я не понимаю, зачем нам Министерство информации. Оно не нужно абсолютно. Я не понимаю, зачем нам Министерство культуры. Я не понимаю, зачем нам Министерство спорта. Это те сферы, в которых общество и так, без всякого вмешательства государства, может само формировать и регулировать повестку.
— А с кого тогда спрашивать, если госбюджет на какие-то культурные, спортивные или информационные мероприятия потрачен, а результатов нет?
— Есть Министерство национальной экономики, которое отвечает за бюджет. Пожалуйста, спрашивайте с него. Когда я говорю о том, что нужно убрать лишние министерства и законы, это не означает анархию. Представьте, что в Казахстане нет Министерства информации и закона о медиа, а есть только 18 статья Конституции, где сказано, что цензура запрещена и каждый может собирать и распространять информацию. Остались бы статьи Уголовного кодекса о пропаганде войны, статьи Административного и Гражданского кодексов о клевете и ущербе от ложной информации. Этого вполне достаточно для регулирования всей деятельности. Конечно, вначале будет много случаев злоупотребления, но для этого есть существующие кодексы, чтобы привлекать нарушителей к ответственности. Всё остальное в виде лишних министерств и законов, по сути, не нужно.
— В интервью от 2020 года вы сказали: «Каждый раз, когда я снова начинаю работать, попадая в свою рутину, находятся какие-то соображения, чтобы не уезжать ни из Уральска, ни из страны». Но, как я понимаю, всё-таки кое-что изменилось: вы уже несколько месяцев живёте в Астане. Можно ли оставаться «сторожевым псом демократии» на расстоянии? Или обязательно находиться непосредственно в том месте, которое пытаешься менять?
— Не находясь в Казахстане, наверное, трудно что-то поменять. Я понимаю, что если я когда-нибудь уеду из Казахстана, то в тот же момент лишусь доступа к аудитории и к каким-то темам, которые будут видны только изнутри страны.
А если говорить о регионе… Я уехал из Уральска, но в эпоху интернета, сидя в Астане, я прекрасно знаю, что происходит в моём городе. Жизнь в провинции накладывает свой отпечаток: на журналиста смотрят как на героя, зовут на помощь при любой проблеме: «Лукпан, приезжай, реши за нас!» В какой-то момент я понял, что людям нужна не моя помощь, им просто удобно не брать на себя ответственность за свою жизнь. Раньше я бросался помогать, купался в лучах «супергероя», но со временем понял: так мы лишь поощряем зависимость от кого-то, кто решит всё за них. И это удручает.
У каждого из нас — будь ты журналист, водитель автобуса или домохозяйка — есть ответственность за страну. Пока кто-то говорит, что политика его не касается, страна незаметно превращается в маленькую тюрьму. Медленно, шаг за шагом, Казахстан рискует стать второй Беларусью — с подавлением прав, произволом власти, без единой искры свободы. Перебравшись в Астану, я надеюсь хотя бы немного замедлить этот процесс. Мы сами должны менять страну, а не ждать, пока кто-то другой сделает это за нас.
— Вот как раз об этом вы говорили в 2020 году, когда впервые попытались заняться политическими преобразованиями на местном уровне. Вам удалось, как вы планировали, создать работающий акимат в Деркульском округе?
— Нет, не удалось.
— Что пошло не так?
— В Деркуле мне казалось, что создание акимата запустит перемены, но бюджет там состоял лишь из зарплат сотрудникам, на всё остальное просто «денег нет». Эта реформа самоуправления изначально обречена, если центральная власть не готова передать регионам финансовую самостоятельность.
— Все упирается в систему?
— Не в систему, а в политическую волю тех, кто представляет центральную власть. Решатся ли они доверить местным сообществам не только деньги, но и настоящую ответственность? Представьте, у вас есть местный «парламент», избранный жителями района, и аким, который без вашего согласия не может утвердить бюджет. Он предлагает привлечь крупный бизнес для увеличения налогов и рабочих мест, но для этого нужны полномочия: например, право выделять земли без согласования с центром. Местные жители сами решают, кому и что выделять, отвечают за это — и не платят «шапку» наверх.
Но сверху же видят, что лишаются привычного потока коррупционных денег! Вот и причина, почему власть не готова делиться реальной властью: с этим исчезают и их собственные «шапки».
— Есть в планах переезд в другую страну?
— Сейчас нет, но я не исключаю такой вероятности, что буду вынужден уехать из Казахстана. События последних трех лет показывают, как репрессивный аппарат набирает силу: правовое поле для журналистов и правозащитников сужается, а полномочия силовиков, наоборот, расширяются. И на самом деле перспектива, что я сяду в тюрьму по какому-то выдуманному делу, все больше и больше приобретает ощутимые очертания. Это, наверное, вопрос времени, когда я сяду в тюрьму.
— Даже мы с одногруппниками, будучи еще студентами, шутим: что мы получим за наши расследования быстрее — диплом или срок.
— (смеется) Ну да.
— Как постоянные аресты изменили ваше отношение к профессии?
— Были моменты, когда, попадая под арест на очередные 15 суток, я искренне верил, что люди выйдут на улицы, требуя моего освобождения у здания полиции. В камере ты отрезан от внешнего мира, и мозг подкидывает иллюзии: ты начинаешь считать себя героем, думаешь, что, конечно, кто-то там за тебя борется. Но проходит время, и наступает отрезвление — никого нет, никто не должен жертвовать своим комфортом ради тебя. Это был урок: я понял, что я ни герой, ни спаситель. Эти испытания бросали меня из крайности в крайность: от желания бросить всё до убеждения, что «кто, если не я». Со временем пришло понимание — это мой выбор, и за каждое решение есть своя цена. Сидеть 15 суток, растить детей на расстоянии, подвергаться профессиональной деформации — всё это цена, которую я плачу. И к 49 годам я понял, что этот выбор не обязывает ни к чему и никого, кроме меня самого.
— Как вы относитесь к тому, что вас называют «оппозиционным журналистом»?
— Это часто повторяют, но я всегда уточняю: я не считаю себя оппозиционным журналистом. В Казахстане любому журналисту, который критикует власть, часто навешивают ярлык «оппозиционного», хотя это просто работа. Журналистика должна критически оценивать действия власти, как бы ни называли нас за это. У власти всегда есть соблазн злоупотребить своим положением, и именно потому журналистику называют «сторожевым псом демократии». Мы должны пристально следить не только за тем, что власть говорит, но и за тем, что она скрывает.
