Стабильность или демократия?
- Подробности
- 4697
- 10.02.2011
Какое отношение к Казахстану имеют «египетские ночи»
Последние полторы недели прошли в Европе в дискуссиях по поводу событий в арабском мире. Во главу угла вынесен вопрос «Стабильность или демократия»?
Логика европейских оценок складывается из определенной последовательности шагов. В основе лежит признание трех утверждений. Первое состоит в том, что в целом ряде стран арабского мира у власти надолго «задержались» режимы, которые, при всех их особенностях и отличиях друг от друга, имеют значительную общность – они далеки от любых известных форм народовластия и представляют собой деспотию одного человека или одного клана. Тунис, Алжир, Египет, Сирия, Йемен, Иордания… Второй тезис состоит в том, что Запад в течение всех этих долгих лет закрывал глаза на изъяны во внутренней политике этих стран, на репрессии и подавление свободного волеизъявления их жителей, предпочитая иметь дело с Бен Али, Мубараком или семейством Асадов, которые обеспечивали определенную стабильность в регионе, демонстрировали готовность «качать нефть», а также способность хоть как-то удерживать израильско-палестинский конфликт в тлеющем состоянии. Наконец, третий тезис, который в целом принят сейчас экспертами и политиками, заключается в том, что широкое протестное движение, охватившее эти страны, имеет сложную структуру, и состоит из социально-революционных настроений, из молодежного протестного клина, в свою очередь имеющего по меньшей мере два острия – условно «демократическое» и «религиозно-фанатическое», из политической оппозиции, собравшейся под разными флагами – тут тоже и «демократы», и «братья-мусульмане», и круги, близкие к военным (в этих странах армия традиционно представляет собой весомую политическую и экономическую единицу).
.Но признав эти три утверждения, Европа начинает расходиться в оценках. Во-первых, с чем все-таки приходится иметь дело? С первой в регионе настоящей социально-политической революцией, которая, в какой-то мере следуя марксистской классификации, объективно выводит арабский мир из развитого абсолютизма в капитализм (о перспективе социализма пока никто в Европе не вспоминает), или же с временной волной, одной из тех, которые возникали в Северной Африке и прежде, и уходили в песок»)…
Далее, если исходить из того, что это на сей раз все-таки именно революция с ее необратимыми переменами, со свойственным ей низвержением политических основ, Европа ставит следующий вопрос: а что это за революция? Окажутся ли на гребне этой волны народного волеизъявления «демократы», с которыми легко и удобно будет договариваться Западу (отчего-то сейчас европейские политики уверены, что с арабскими демократами им будет договориться легко)? Или же следует вспомнить сценарий иранских событий 1979 года, также начинавшихся в форме социального протеста и студенческих волнений, а впоследствии принявших форму исламской революции. Кстати, иранские аятоллы одними из первых – раньше Вашингтона и Брюсселя – поддержали революционеров в Тунисе и Египте в их борьбе против несправедливых и коррумпированных режимов, «недостойных ислама»! Европейцы сейчас всерьез обеспокоены тем, что иранская история может повториться в арабском исламском мире, и в результате победителями окажутся сначала «братья-мусульмане», а затем и более радикальные исламские группировки и партии, которые сейчас держатся в тени и не спешат выходить на авансцену, уступая там место «демократам» - словно зная, что именно благодаря «демократам» их собственный звездный час скорей наступит. (В отличие от дискуссии в России, где почему-то в нынешних событиях некоторые наблюдатели опять видят «руку США и Израиля», в Европе, если уж чью-то руку и подозревают, то именно умелых бен ладенов. (Которые, кстати, войну «прозападным продажным режимам» ряда арабских стран объявили гораздо раньше, чем самому Западу!). Эксперты напоминают о недавней популярности «братьев мусульман» в Египте, а также о наличии у них зримых успехов не только на идеологическом фронте, но и в сфере социальных программ. В качестве другого примера европейцы вспоминают демократию в Палестине, где в результате свободных выборов к власти пришло радикальное движение исламского сопротивления«Хамас». А с ним Западу иметь дело трудно.
И на этом Рубиконе между европейцами начинаются существенные расхождения. Какую позицию сейчас занять? Одни политики предлагают безоговорочно поддерживать перемены, уход Мубарака и проведение демократических выборов. Они уверяют, что время «братьев-мусульман» миновало, простой декханин или студент, тот самый брат мусульманин в Тунисе и Египте смотрит на благополучный Запад и хочет жить так же.
Другие, более осторожные, рекомендуют пока не спешить с советами и просто позволить событиям развиваться по их историческим лекалам. Зазвучал – причем в качестве примера – Китай, который, мол, не ставит экономическое сотрудничество в зависимость от политики и никогда никого не учит, как жить. Эта группа экспертов и политиков предостерегает, что погоня за демократией может обернуться серьезными проблемами для стабильности огромного региона.
Есть и третьи. Например, ведущий европейский специалист по исламскому миру Питер Шолль-Латур на вопрос немецкой журналистки о том, станет ли арабский мир после нынешних событий более демократичным, ответил, что «никто сейчас не может предсказать, чем это закончится. Но надо молиться богу, чтобы следующий генерал, который сумеет стабилизировать власть и накормить людей, был большим демократом, нежели Бен Али или Мубарак».
Какое это отношение имеет к Центральной Азии? Самое непосредственное. Не вдаваясь в дискуссию, развернувшуюся в российских, казахстанских и кыргызстанских СМИ о том, может ли протестная волна из Северной Африки перекинуться сюда, обращу внимание на другой аспект, имеющий отношение к Европе: в зависимости от того, как разовьется сценарий «египетских ночей» и какую позицию по отношению к нему займет Запад, будет сформирована и новая позиция ЕС по отношению к режимам в Центральной Азии и, в первую очередь, по отношению к Казахстану.
Если «демократия» поставит под угрозу стабильность Северной Африки и ее отношений с Западом, то с высокой вероятностью это повлечет коррекцию позиции, которую этот самый Запад занимает по отношению к бывшим республикам СССР. И тогда именно Казахстан имеет шанс в новой западной доктрине сыграть роль некой «модели» (не в моральном, а в политтехнологическом смысле), которую станут пропагандировать и поддерживать «ради стабильности» и без непоправимого вреда для морали. Если же арабский мир преподнесет образец перехода к стабильной и предсказуемой структуре, имеющей форму народовластия, и западный политический истеблишмент убедится в возможности такой перемены (во что, на самом деле, даже самые одаренные демагоги в Европе пока не очень верят), то коррекция, несомненно, будет внесена в обратном направлении. Тогда западные политики с гораздо большей мерой убежденности, нежели сейчас, будут указывать не одним ташкентам и ашхабадам, но и Астане, на недопустимость попрания основ конституции. А апелляции местных лидеров к тому, что они приносят народовластие в жертву стабильности и борьбе с экстремизмом, будут отвергаться простой отсылкой «в Египет».
Дискуссия же о том, возможны ли «египетские ночи» в Ферганской долине или в Приаралье, пока представляется гипотетической. Киргизия гораздо ближе, нежели Египет, только ее примеру соседи следовать не спешат.
