Амбивалентность духовных пастырей, или коррозия и усталость талантов

Подробности

4652

03.02.2011

Готова ли сегодняшняя казахстанская интеллигенция до конца отстаивать свои принципы

17 февраля – одна из самых глумливых и постыдных дат в истории христианства и человечества в целом. В этот день в 1600 году высокий суд Рима приговорил Джордано Бруно к смерти, подменив тем самым божественную волю. Светская власть учла требование власти церковной подвергнуть его «самому милосердному наказанию и без пролития крови» – поэта и философа «гуманно» сожгли на площади Цветов (Campo dei Fiori).

Мы решили вспомнить, какие простые – на наш сегодняшний взгляд – истины дались их первооткрывателям особенно дорого и трагично. Какими были эти первые интеллигенты в полном смысле этого слова: честные и прин-ципиальные, последовательные и бескомпромиссные, убежденные и заточенные, осененные и одержимые, но, увы, обреченные на непонимание современников и светской власти радетели чистоты идей, взглядов и поступков, прогресса? Есть ли сегодня среди наших духовников люди, готовые взойти на эшафот, шагнув в бессмертие?

«Жизнь человека на Земле является не чем иным, как состоянием войны! Он должен поражать ничтожность лодырей, обуздывать нахальство, предупреждать удары врагов». Эти жизнеутверждающие, пламенные, дерзкие заявления Джордано Бруно (1548 - 1600), поэта и философа, прозвучали в кровавые и мрачные годы средневековой инквизиции. Рукотворный костер стал в те годы цивилизационным вызовом – сильнейшим аргументом в противостоянии мракобесия и светочей, символа знания и прогресса. «Монахи – ослы, они лишь позорят мир, и до сих пор никто не явил доказательств, что именно католическая вера имеет особые заслуги перед Богом», – открыто твердил он и во Франции, и в Англии, и в Италии, и в Германии. И уж кто как не он, сам монах-доминиканец, имел все шансы взглянуть на систему изнутри и вынести ей свой вердикт.

Сжечь – не значит опровергнуть!

Неординарная личность с феноменальной памятью, он поразил своими способностями Генриха III Французского и получил приглашение ко двору, – но милостью монарха не сильно-то дорожил и при возможности перебрался в Англию. На туманном Альбионе впервые увидел свет труд Бруно «О бесконечности вселенной и мирах». Это продвижение идей Коперника (в пику Аристотелю) о том, что не Земля – центр Вселенной, а напротив – вокруг Солнца вращается сонм планет нашей системы (с тех пор ее  так и называют – Солнечная система), сначала не нашло признания у английского драматурга Уильяма Шекспира. Британский историк, философ Фрэнсис Бэкон эти идеи  тоже не поддержал. Но в итоге взгляды упрямого итальянца все же очаровали создателя «Гамлета»: положения его трактата перекочевали в произведения всемирно известного англичанина.

Жил Джордано Бруно на гонорары от лекций, а сгубил его собственный ученик. Молодой венецианский аристократ Джованни Мочениго пригласил Джордано к себе, чтобы овладеть по его примеру столь же блистательным свойством запоминать огромные объемы информации. Похоже, Мочениго не справился с техниками тренировки памяти (как их сейчас называют) и «в благодарность» написал на Бруно один за другим несколько доносов.

Этот документ Римская католическая церковь трепетно сохранила и донесла до наших дней: «Я, Джованни Мочениго, доношу по долгу совести и по приказанию духовника, что много раз слышал от Джордано Бруно, когда беседовал с ним в своём доме, что мир вечен и существуют бесконечные миры… что Христос совершал мнимые чудеса и был магом, что Христос умирал не по доброй воле и, насколько мог, старался избежать смерти; что возмездия за грехи не существует; что души, сотворённые природой, переходят из одного живого существа в другое. Он рассказывал о своём намерении стать основателем новой секты под названием «новая философия»...

Бруно был арестован. За 8 долгих лет пребывания в венецианских и римских застенках он не отказался ни от религиозных, ни от научных своих взглядов. Его признали«нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком». В ответ на приговор Бруно заявил судьям: «Вероятно, вы с большим страхом выносите мне приговор, чем я его выслушиваю». Чтобы и на кострище перед публикой он не повторил свой прощальный лаконичный манифест «Сжечь — не значит опровергнуть!», на казнь его вели с кляпом во рту... Кляп церковники не извлекали в течение без малого 350 лет после аутодафе: все творения Джордано Бруно были занесены в католический «Индекс запрещенных книг», и каждое издание Индекса вплоть до 1948 года дублировало этот «черный список».

Выбор: пора перейти свой Рубикон

...Остракизма еврейской общины Амстердама не побоялся Барух де Спиноза (1632 - 1677): ограничения свободы совести он не признавал, был весьма откровенен в высказывании своей точки зрения. Он не стал раввином с сытым и обеспеченным будущим, а вместо этого вынул из здания церковной догматики фундаментный камень: не к человеку, а к природе обращено внимание Бога, а человек – лишь часть природы. Сегодня многие воспринимают это утверждение как данность, но автор выражения «Бог, или субстанция, или природа» («Deus sive substantia sive natura») около трех веков назад был проклят раввинами еврейской общины («да тяготят над ним все проклятия, написанные в книге законов... никто не должен говорить с ним ни устно, ни письменно, ни оказывать ему какую-либо услугу»). Он умер в ужасающей бедности, на голой деревянной кровати в съемной комнатке. И даже в этот момент запретил допускать священников к себе, чтобы враги после его смерти не торжествовали над его слабостью...

...Взглянуть на Луну, отыскать пятна на Солнце, открыть кольца Сатурна, разглядеть мириады звезд на Млечном Пути впервые смог Галилео Галилей (1564 - 1642), собственноручно собрав первый телескоп. Именно благодаря ему о силах природы стали рассуждать не только мудрые старцы, знатоки мифической метафизики и умозрительных опытов, как это было во времена Аристотеля. Сегодня даже рядовой школьник, опираясь на экспериментальную физику, на классическую механику Галилея, легко демонстрирует на уроке действие силы тяжести, например... Соотечественник, современник и единомышленник Джордано Бруно тоже предстал перед судом инквизиции как «сильно заподозренный в ереси». Престарелого интеллигента система все же сломала. Ценой отречения («отрицаю, презираю и проклинаю от чистого сердца и с нелицемерным убеждением все названные заблуждения и ереси...») он получил себе право тихо умереть на руках учеников...

...Классиком мировой литературы Лев Толстой стал еще при жизни. Но за свои взгляды, не совпадавшие с официальной позицией православных священников, он был отлучен от церкви. Напомнив об изгнании Иисусом торговцев из храма, Толстой возмущался коммерциализацией современного ему православия. Фраза «все  таинства  я  считаю низменным,  грубым,  не соответствующим понятию  о боге и христианскому учению колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых указаний евангелия» фактически подрывала и идеологическую, и финансовую базу РПЦ: ведь все упомянутые им обряды — от крещения младенцев до отпущения грехов – непременная составляющая жизни православных. Позволю себе привести цитату из документа под названием «Определение Святейшего Синода от 20-22 февраля 1901 г. № 557, с посланием верным чадам Православныя Грекороссийския Церкви о графе Льве Толстом»: «Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею». При этом светская власть в лице Николая II не стала возражать. Это решение Синода в те годы всколыхнуло и глубоко раскололо российское общество – и царствующую семью, и аристократию, и рядовых россиян. Даже в минувшем году юбилей Великого старца в России практически не отмечали: особенно контрастно это выглядело на фоне помпезных пушкинских торжеств. Обида церкви на своего заблудшего сына-еретика срока давности не имеет.

На век впереди времени

Пример этих Личностей демонстрирует, что историю двигают не массы – а единицы, интеллигенты, вдохновляющие эти самые массы своим примером. И особым почетом Истории пользуются те, кто остался верным собственным идеалам. Только они переживают время и навсегда остаются в памяти благодарного не только потомства, но и всего человечества.

Формальное отречение Галилея на утеху кардиналам не смогло остановить маховик научного прогресса. Толстовство (и в первую очередь принцип непротивления злу насилием) сформировало взгляды Махатмы Ганди, Мартина Лютера Кинга, миллионов простых людей по всему миру. Едва ли не половина планеты (Индия, Пакистан и потомки чернокожих рабов в США) может быть сегодня благодарна именно Толстому за свой сегодняшний день. Примеры Спинозы и Бруно заставили тысячи амбициозных молодых людей по-новому понять и придать новый смысл словам «честь» и «принцип».

Казахи тоже могут гордиться – у них есть достойные сыны, вписавшие свои имена на скрижали Истории навечно.

Мустафа Чокай, Алихан Букейханов, Ахмет Байтурсынов, Мухамеджан Тынышпаев...

Особое место в нашей истори занимает фигура Мустафы Чокая. Выходец из знатной кипчакской семьи, он никогда не кичился своим происхождением, хотя знал, что мать его была потомком Бату хана и уже семилетней девочкой уверенно сидела в седле, крепко сжимая знамя. Вот и сам Чокай никому не позволял выбить себя из седла – ни времени, ни врагам. Он строго следовал завещанию отца: стать защитником своего народа от русского произвола, пишет в своей книге «Мустафа Чокай в эмиграции» (Алматы, 2002) известный казахстанский журналист, политолог и исследователь Бахыт Садыкова.

Два года и три месяца просуществовала в Великой степи новая, зарождающаяся цивилизация Алашорда, пытавшаяся изменить и кардинально изменившая сознание простого степняка. Именно просветительская миссия алашординцев, реально наполненная патернализмом к своему народу, в том числе заложила и основы нынешнего успеха страны.

В трудные минуты мы обращаемся к аруахам, ко всем синкретическим богам, а иногда, когда прижмет, как говорят в народе, и к Богу, и к черту! Но забываем оценить настоящих пастырей и поводырей казахского народа, осененных печатью Всевышнего, хвала Ему! Потому что стали манкуртами!? Из черствости или из ревности? Состязаться с прошлым и ревновать любовь народа к своим сынам-алашординцам – дело непристойное, неблагодарное и проигрышное.

Место в пантеоне

...В историю Алашорда вошла благодаря плеяде выдающихся сынов казахского народа, равных которым по бескорыстному служению родине и народу нет до сих пор. И по всей видимости, ввиду вульгарного вступления в рыночную экономику, никогда уже и не будет.

...Ни лестное предложение Александра Керенского, ни щедрые посулы большевиков не прельстили самого последовательного сторонника независимости казахов Мустафу Чокая отказаться от своей идеи – создания независимого Туркестана. Если во Временном правительстве его ждал портфель министра, то в Совнаркоме Туркестана ему предлагали пост председателя! Но он стал идеологическим центром зарубежной борьбы казахской интеллигенции с большевизмом – по заданию лидеров партии «Алаш» (А. Букейханова, А. Байтурсынова). Его соратники признали очевидное: неспособность Отчизны противостоять пусть даже и ослабленной России. Они решили, что больше пользы Отечеству Чокай принесет, рассказывая миру об истинной личине большевизма. И не ошиблись. Его голову разозленные большевики оценили в беспрецедентную сумму по тем временам – 1000 рублей. Ведь именно из-под его пера появились на свет 117 номеров журнала «Яш Туркестан» (1929 - 1939), монография «Туркестан под властью Советов», сотни публикаций в Швейцарии, Польше, Англии, Франции.

В своих работах он ясно показывал: Советы продолжили политику царского правительства, и по-прежнему наводняют Великую степь переселенцами, превращая русское население в мигрантов-колонизаторов (мұғажыр отаршылдар): «ни одна западная страна-колонизатор не занимается массовым переселением своих сограждан в захваченный ею регион, хотя безработные в метрополии исчисляются миллионами. Государства-метрополии Западной Европы обладают определенной политической культурой, которую они прививают в своих колониях. Такой политической культуры у большевиков нет».

Эти вещи очевидны сегодня многим, если не всем. Но сказать и написать об этом девяносто лет назад было смерти подобно.

Кто пришел на смену Чокаю?

...В Великой степи, забросив за губу очередную порцию насвая, в ожидании возвращения с пастбищ тучных отар овец на закате раскаленного солнца белобородые старцы, каждая морщинка на челе которых равна (по Вольтеру) прожитому году, назидательно повествовали жителям аула: «Елу жылда ел жаңарады» («народ обновляется раз в пятьдесят лет»). Большая часть населения, карабкающегося на вершину 20-летия новейшей истории Казахстана, – корнями оттуда, из СССР, со всеми плюсами и минусами современной супердержавы. Сакраментальная фраза «блажен лишь тот, кто посетил сей мир в его минуты роковые» – близко не имеет ничего общего с теми событиями, которые сопровождали это пафосное стихосложение. Любая революция, гражданская война и даже мирная трансформация государственного устройства общества с устоявшимися морально-нравственными ценностями – это всегда неумолимая и жестокая мясорубка, вызывающая где прострацию, где паралич жизни, а зачастую и всегда – гомерический или сардонический смех сатаны, дьявола, Мефистофеля, Ленина, Гитлера и иже подобных. Ведь замысливают благое дело всегда одни, но плодами пользуются всегда подлецы.

Достаточно успешно преодолев тупиковые лабиринты постсоветского времени, примериваясь в процессе к разным социальным лифтам для внутреннего устройства, вырабатывая новую для себя жизнеутверждающую философию в обществе супердержав, стараясь соответствовать строгому (впрочем, всегда и для всех строгому ли?) дресс-коду элиты мирового сообщества, мы последовательно отрываем календарные годы истории в начале третьего тысячелетия, сталкиваясь при этом со старыми язвами и гнойниками общества, мутировавшими в новые вызовы, не поддающиеся пониманию масштабы и технологии прихватизации и «отжима», в порядком галопирующие цифры и беспардонное жонглирование статистикой.

Где, где шекспиры нашего времени, которые с присущим великому британскому драматургу трагизмом задавались бы вопросами: что сильнее всего подтачивает человека изнутри и общество в целом, его мораль и нравственность? Что именно пригвождает его, утверждая неоспоримо основные доминанты общества – корысть и алчность, стяжательство и чванство, нищету и безысходность?

Все это не может не порождать равнодушие и пессимизм, толкает к уголовным и бытовым преступлениям, ведет к разложению нравов, подрывает единство и согласие, разделяет общество на властьимущих и не...

Муза без изгнанников – в загоне?

Словно литерный суперэкспресс времени форсированно происходит необратимый процесс поляризации социума.

Возникают непраздные вопросы и исторические коллизии. Почему наш народ хранил сплоченность в годы труднейших испытаний Истории и Времени, но оказался разрознен, разделен, разведен и прописан в разных социальных лифтах перед самодовольным, чванливым, кастовым и бездушно-менторским лицом капитализма? Кто мы и куда идем? Далеко не риторический вопрос.

Смотреть и слушать – нечего! Возмущаться, сопереживать, волноваться, удивляться, плакать и радоваться, размышлять вместе с авторами не приходится. И это более чем парадоксально. Советская цензура ушла в прошлое. Стать невыездным писателю за его «неформатный» роман уже не грозит. Целыми пароходами философов из страны не депортируют. Но – не пишут наши былые кумиры выворачивающих душу наизнанку признаний. Не говорят о пороках, не бичуют праздность и излишества. Не проявляют сострадания и милосердия к нуждающимся. Не исповедуются, не очищают душу.

Ведь даже самый беглый, поверхностный анализ положения дел в средней и нижней части социальной лестницы рисует не менее мрачные картины, чем прозябание в чреве парижских трущоб, описанное в свое время Эмилем Золя. Разве может не заметить настоящий писатель (или еще того хуже – равнодушно и холодно отмониторить) процесс тихого, незаметного для неискушенного взора исчезновения лучших человеческих и – что особенно трагично – национальных качеств? Жестокость и неумолимость законов рынка лишь усугубили эти проблемы. Сравнительно самостоятельные девушки и молодые женщины-казашки уже не хотят замуж любой ценой, они демонстративно отказываются от обузы в виде безработных или низкооплачиваемых женихов. Рафинированные же наследники влиятельных семей боятся испортить «сословность» и «кастовость» союзом с бесприданницами из простонародья. При этом такая печальная тенденция приводит к тому, что наших сестер можно увидеть в казино и ночных клубах, где они вызывающе самоутверждаются, а «белокостные» наследники раскладывают брачные пасьянсы, часами хвалятся топовыми машинами и наручными часами – по цене этих машин.

Холодный расчет – хищнический взгляд на жизнь – подрывает и кочевую пассионарность, и былую внутреннюю сплоченность, размывает патриархальную ментальность, характерные некогда для казахов. Исчезает из нашей повседневной жизни чувство локтя, когда горе и беда были общими. В библейскую древность обратно вернулись и отчасти канули любовь и доверие к ближнему. Поговорка «сытый голодного не разумеет» (и ее казахский аналог – «аш бала тоқ баламен ойнамайды») придала нашей повседневной жизни волчий оскал.

На дне. Без шанса на спасение

В суете и череде календарных дней и лет мы перестали замечать, что вокруг стало больше несчастных, больных, слабых и обиженных судьбой.

Произошло стремительное расслоение в обществе по многим признакам и принципам. Все больше зла противостоит добру. Все сильнее затягивает отдельных индивидуумов эгоистическое выживание в скорлупе отрешенности от общества. До великих ли целей и задач в этом случае? Даже в такой однородной маргинальной среде, как базары и стихийные биржи труда, на улицах можно заметить и свое размежевание, и расслоение.

Глядя на смиренные, опустошенные лица, понимаешь, что у этих людей не остается ничего священного. Здесь – обезличенные нравственность и духовные ценности. Не надо быть психологом, чтобы видеть, что их цепко охватила апатия обреченности и беспомощности перед рыночными отношениями и сильными мира сего. Особенно это заметно среди пикетчиков, среди озлобленных дольщиков, которые в истеричном исступлении, сжигая последние нервы у акиматов, впадают в амнезию и ступор. Глядя в их растерянные лица и потухшие глаза, чувствуешь, что они теряют цели и смысл жизни, гонятся за мелким и мнимым, манипулируемые собственным элементарным инстинктом выживания. В этой безысходности они каждой клеткой понимают, что их положение – несправедливый итог не только их собственного обустройства в жизни, реализации их способностей, талантов. Шансов отвоевать себе право на простое, бесхитростное человеческое счастье у них не осталось, а общество взаимного доверия, уважения, равных прав и возможностей – лишь декларируемый с высоких трибун миф. Подавленные и униженные, они теряют веру во все.

И места их компактного проживания вокруг главных городов становятся шахидовым поясом. Но ведь испокон веков наш народ был силен единством, сплоченностью и взаимовыручкой, – это помогало выстоять в тяжелейших и трагических моментах истории. Однако можно констатировать, что сегодняшний период выживания характерен чрезвычайной раздробленностью людей, живущих, в частности, в Алма-Ате  ниже проспекта Райымбека. В каждом городе свои шаныраки и люберцы. В голове – одно, на словах – другое, в делах – ни просвета, в обществе – четвертое.

Увы, писателям сегодня можно и нужно говорить, нет – кричать на каждом общественном углу – об удручающем падении нравственности, о кризисе гуманизма, о том, как чураются друг друга единокровники, пребывающие в дурманящем разгуле низменных страстей, стремящиеся обмануть ближнего, нажиться на чужом горе. Обесценились и не в моде как в социальном низу, так и посреди золотой молодежи такие светлые понятия, как честь, совесть, мораль, справедливость. Заикнитесь на эту тему – и вас засмеют или заподозрят, что их хотят «развести» (обмануть). В нашем обществе, к сожалению, давно уже не считаются с богатством духа и интеллектом. Больше ценится умение выжить и обогатиться – пусть даже и самыми гнусными и мерзкими средствами.

...О нравах – маленький пастозный мазок. Встретил недавно сына одного из министров, хорошего мальчика, ни дня не проработавшего на госслужбе или в серьезной бизнес-структуре, активно участвующего во многих тендерах центра и областей. Явился молодой человек  на публику в сопровождении – топовая машина для самого, престижное авто под охрану. Проявляя беспокойство, я спросил, есть ли у мальчика реальная опасность для жизни, раз уж его сопровождают сразу четверо бодигардов. Ответ обескуражил: нет, но статус обязывает выходить в свет как минимум с ТАКОЙ свитой.

Правильные исключения

Здесь и сейчас нам как никогда нужен набатный голос интеллигенции – радетелей и спасителей нации по своему призванию. Но где-то потерялся и умолк надолго этот глас. Хотя писателей у нас – признанных, обласканных и прикормленных, то есть придворных – не пересчитать. Не учитывая тех скромных тружеников пера, вынужденных пока «писать в стол».

Конечно, есть мастера пера, знающие, что такое Достоинство, которые без оглядки на конъюнктуру, исходя только из собственных внутренних убеждений, стараются отобразить разные стороны жизни и общественного сознания. Таких исключений – немного. И они лишь подтверждают правило.

Личностью человек становится, только пережив непростой период в своей жизни. Талантливый писатель и переводчик Герольд Бельгер, изгнанный еще мальчонкой из родного Поволжья в казахские степи, сегодня по праву может называться совестью казахского народа. Столько обидных и правдивых слов высказывал соотечественникам в глаза – открыто и бесстрашно – разве что Абай. Одни вспомнят, что Герольда Карловича приласкала в свое время и власть (награды он получил как от Казахстана, так и от Германии). Другие помнят, как за его нелицеприятные, словно рубленные сплеча тезисы злобные наветники обещали ему переломать ноги. Не испугался. Выстоял. И сделал новые записи в свой сборничек «Плетенье чепухи» (никакого пафоса в названии! Никакого надрыва – все как в нашей жизни – легко и с юмором. Хотя темы поднимает аксакал – самые непростые...).

Ершистый и непокорный Мухтар Магауин, признанный мастер казахского слова, не нашел, как печально водится, признания своему таланту на родине. Будучи глубоко внутри себя философом, он и проживал в самых аскетических условиях.

Он – один из немногих, если не единственный, штучный аристократ духа, придерживающийся в повседневной жизни принципов, отраженных в его творчестве. Я сам был свидетелем, как, подчиняясь искреннему порыву, корифею слога были предложены квартира и машина. Мухтар Магауин, не кичась фактом своего отказа, не обставляя его театрально, с достоинством отверг предложение и мудрыми комментариями даже не обидел дарующего. Правда, весьма необычно? Кондовый чиновник оскорбился бы. А конвейерный писатель сел бы писать оду или пасквиль. Или хуже того – донос.

Но Магауин видит свое призвание в другом: отражать достойно и честно историю и нравы своего народа. Тонко чувствующий писатель, изумительный переводчик, открывший казахскоязычному читателю мир творчества Сомерсета Моэма, Мухтар Магауин был отмечен престижной международной премией Фонда деятелей искусств и писателей Турции «За заслуги перед тюркским миром». Ее вручил писателю лично президент Турецкой Республики Сулейман Демирель.

Но в итоге мэтр, не сломленный, непонятый и непринятый у себя дома, как печально водится в миру, покинул византийскую Степь, оставив здесь израненные и кровоточащие душу и сердце, планируя вернуть сыновний долг родине – монументальными произведениями. И мы ждем эпических полотен мэтра…

...Как и творчество Магауина, до сих пор все еще остается по-настоящему неоцененным масштаб полотен Сатимжана Санбаева. Эксклюзивными россыпями мыслей, с четко обозначенной гражданской позицией выглядят работы Калихана Искакова, Cмагула Елюбая...

Ведь это и есть истинное предназначение  настоящего писателя: наступать на мозоли сограждан, ставить к зеркалу безнравственных манкуртов – не к кривому, а самому обычному.

(Окончание в следующем номере.)

• < Назад
• Вперёд >