Владимир Рерих: «Я поборник общественного телевидения»
- Подробности
- 5115
- 28.10.2010
Главному казахстанскому телеканалу «Хабар» исполняется 15 лет
«…Я человек в этом мире сверхштатный и ничего не член». Это про меня
Накануне этой даты корреспондент КазТАГ побеседовал с человеком, который стоял у истоков создания этого телеканала и по сей день продолжает участвовать в его работе – известным казахстанским тележурналистом Владимиром Рерихом.
- Как возникла идея создать «Хабар», как все это начиналось осенью 95-го?
- Если быть точным, то я появился на «Хабаре» спустя два или три месяца, когда идея, родившаяся, насколько мне известно, в головах двух женщин – Дариги Назарбаевой и Лейлы Храпуновой - почти оформилась и начала осуществляться, это был уже конец 95-го. Мне несколько раз звонил пресс-секретарь президента Дулат Куанышев и просил связаться с Даригой Назарбаевой. Я в то время был увлечен документальным кино, у меня это получалось, и, как все кинематографисты, я несколько свысока относился к телевидению. Но однажды после очередного звонка Дулата я пришел к Дариге Нурсултановне, у нас состоялся разговор, и все мои сомнения отлетели, хотя разговор закончился совсем нерадужной, хотя и оптимистической фразой: «Платить много не смогу, денег нет, техники нет, но все это будет, если станем работать по-настоящему».
.Идеи тогда носились в воздухе, телеканалы, газеты и радиостанции росли как грибы, в эфире уже были свои гранды, такие как Коммерческий телеканал (КТК), «31-й» и другие. Но нового телевидения все ждали, как нового пришествия! И мы не должны были эти ожидания обмануть! Все были тогда заражены перестроечной идеей, дышали воздухом свободы.
Правда, отрезвляли жуткая бедность и нищета. Обычная домашняя VHS-аппаратура была верхом совершенства, ютились в нескольких комнатках старого телецентра. Не хватало камер, не было осветительного оборудования, монтажные аппаратные были полуразрушены. Все было кустарно, но тем не менее очень весело!
Кстати, хочу вспомнить добром Акежана Кажегельдина, тогда премьер-министра. Однажды мы пригласили его на программу «Контекст», он добросовестно ответил на все вопросы, а когда программа окончилась, он, как проницательный человек, оглядел весь наш жалкий технический арсенал и сказал: «Я все понял. Сколько нужно денег, чтобы вся эта рухлядь заработала?».
Вскоре у нас и появился тот самый цифровой телекомплекс.
- Ну, и как происходило ваше вторжение на телевизионное поле, «запаханное» конкурентами?
- Тогда царил КТК, у него уже была своя аудитория, свои узнаваемые лица, свой стиль. Но мы работали, выстраивали корреспондентскую сеть, искали какие-то яркие способы подачи новостей, создавали программы, которые собирали аудиторию. Отсматривали все лучшие программы конкурентов, разбирали их по косточкам, находили ошибки и учились на них. И постепенно отвоевывали «гектар за гектаром».
Мы ведь изначально задумывали сделать именно новостной канал, где информация должна была быть очищена от пропагандистского официоза, маловразумительного и не оказывающего воздействия на умы и сердца людей. Она должна быть честной и доходчивой. Прежде всего новости, а все другие программы – разговорные, аналитические, развлекательные – должны были стать обрамлением. Эти программы изначально планировалось готовить не на «Хабаре», а на продюсерских студиях. Но они тоже были с определенными фишками. Вот Галина Леонидовна Кузембаева придумала и делала на студии «ГАЛА-ТV» серию разных программ под общим названием «Лучше быть…» . Например, «Лучше быть здоровым…» и так далее. Некоторые из них до сих пор в эфире.
Программа «Неделя – Жетi кљн» (тоже жива поныне!) делалась поначалу на стороне группой креативных ребят во главе с Димой Бациевым. Но однажды воздух свободы их опьянил настолько, что они, не советуясь ни с кем, прямо в ходе программы запустили рекламный ролик генерала Лебедя, тогдашнего кандидата в президенты России. Мы поссорились, им пришлось уйти, и с тех пор эту программу стали делать мы сами.
- Россияне предъявили претензии?
- Нет, была нелицеприятная реакция руководства нашей страны, и нам всем было не очень комфортно. Причем не Лебедь был причиной, а сам факт вмешательства в избирательный процесс дружественной державы.
- То есть цензура была жесткой?
- Никакой цензуры со стороны тогда не было вообще. Мы руководствовались собственным вкусом и чувством меры. В первые годы это был вообще единственный случай, и то постфактум.
- И когда это замечательное время закончилось?
- В самом конце века. Но это делалось всегда по «следам наших выступлений» и в максимально деликатной форме. Могли позвонить руководитель администрации президента, министр и обратить внимание на какие-то детали, но приказных ноток не было. Были не очень отчетливо выраженные просьбы обратить внимание на те или иные моменты с оговоркой:
«…не вмешиваясь в ваше ремесло…». Но рук никогда и никто не выкручивал.
С началом 2000-х все стало меняться, мне мог позвонить уже не министр информации, а какой-нибудь мелкий клерк и начать учить жить по их правилам. У меня было несколько совершенно кошмарных диалогов с ними, после которых звонки на некоторое время прекращались, но тенденцию переломить уже не удавалось. Я чувствовал, что меняется система, и мне становилось неинтересно работать дальше.
Кстати, первые пять лет, когда никто не пытался на нас давить, и результат был другой, намного более качественный.
- В какой должности вы там официально пребывали?
- Я изначально был принят программным директором, им и оставался всегда, хотя на деле приходилось заниматься буквально всем, дисциплину трудовую налаживать, например…
- Это было проблемой?
- Мне пришлось вспомнить, что я бывший старший сержант, замкомвзвода, и армейские способы поддержания дисциплины оказались очень действенными.
- Была какая-то обратная связь со зрителем, ваши титанические усилия оценивались как-то с помощью системы рейтингов?
- Да, я на этом настаивал, и, к счастью, уже работал тогда в Казахстане институт Гэллапа, мы тратили деньги на панельные опросы и совершенно недаром, как я считаю. По крайней мере, у нас были ориентиры. Мы отчетливо и объективно видели свое место в общем эфире, и оно нас радовало.
Я в то время был страстным поборником модели общественного телевидения, считал (и верил в это!), что следующим этапом развития «Хабара» будет именно общественное телевидение. До сих пор влюблен в эту идею, считаю, что лучшего варианта в мире просто нет – это оптимальная модель для будущего. По крайней мере, это самое честное телевидение!
- И все же, какую бы оценку «Хабару» вы дали сейчас, сбылось хоть что-то из того, о чем мечталось 15 лет назад?
- Увы, в жизни редко что-то сбывается в полной мере. Загад не бывает богат, говорит пословица. Те политические завихрения, в которых оказался «Хабар», связанные с известными именами, коррупционными фактами, не сослужили ему хорошую службу. Канал потерял аудиторию, которую завоевал когда-то. Сейчас канал напоминает кадрированный полк. Это как бы свернутая пружина. Там есть люди, профессионалы, которые ощущают ответственность перед собой, перед обществом. И они обладают острым чувством, которое я бы назвал «не навреди».
Телевидение ведь сильный инструмент. У всех перед глазами пример соседей, где чудовищный перегрев, в том числе информационный, привел к полной деконструкции политической системы, притом кровавой деконструкции. Поэтому я спрашиваю себя – что лучше, перегреть ситуацию или пересушить ее? А если перегреть, то какова будет цена? И кто ответит?
- Такое ощущение, что этим вы как бы оправдываете закрытость канала от любого инакомыслия, от другого взгляда… Как думаете, мы когда-нибудь сможем увидеть на «Хабаре» ярких и непримиримых критиков власти?
- Что касается закрытости – вспоминаю, как однажды накануне парламентских выборов мы выделили в программной сетке на «Хабаре» 4,5 часа прямого эфира и пригласили для открытого разговора представителей всех политических взглядов, даже самых «непримиримых». И что же? Многие стулья пустовали. Поэтому знаю – многим выгодно считаться неприглашаемыми.
Ведь камера и микрофон безжалостны. Камера работает крупным планом, а микрофон передает все нюансы - плохую речь, отсутствие логики и мысли, сомнительность аргументации. Оставаясь фигурой заштрихованной, «гонимой», гораздо проще казаться фигурой весомой.
Вообще, будь моя воля, я бы давал слово всем. Но всегда должен быть какой-то внутренний договор перед эфиром - не используй это во зло. Для этого нужен определенный уровень политической культуры, а его-то иногда и нет.
Кстати, о неприглашениях. Со мной был забавный случай в Лондоне, где я вместе с несколькими известными казахстанскими журналистами стажировался на Би-Би-Си.
Однажды Сергей Дуванов от имени Акежана Кажегельдина, проживающего ныне в Лондоне, пригласил нашу группу в ресторан для беседы с экс-премьером. И обращаясь лично ко мне, Дуванов уточнил: «Володя, ты не приглашен».
Нет – так нет. И я лег спать. Пришедший поздно ночью коллега разбудил меня хохоча – оказывается, Кажегельдин, узнав, что Дуванов по своей инициативе меня «завернул», устроил ему публичный выговор.
Вот такая непримиримая политическая борьба была между нами, что не мешало нам с Дувановым по утрам, пока остальные спали, вместе бегать по дорожкам Кенсингтонского парка.
- Вопрос, который не могу не задать: кому же все-таки принадлежал и принадлежит «Хабар»?
- Отвечаю - я сознательно никогда этим не интересовался, мне это абсолютно безразлично. Я всегда был наемным менеджером, и меня волновал только один вопрос – насколько мне комфортно в творческом плане там работалось. И все.
Помните, у Андрея Платонова в «Сокровенном человеке»: «…Я человек в этом мире сверхштатный и ничего не член». Это про меня.
