Стихи, написанные ночью

Год назад, 14 октября, в израильском городе Ашдоде на 89 году жизни скончался известный казахстанский детский поэт, переводчик, педагог Владимир КРАСНЕР

В 2008 году в Алма-Ате крошечным тиражом в сто экземляров вышла его последняя книжка стихов «Кино на стене», которую ему помогли выпустить его ученики из литературного клуба «Ямб».
Но этого тиража хватило, чтобы телефон его снова ожил – звонили читатели, благодарили.
«Говорят «он широко известен в узких кругах», – сокрушался 16 лет назад Владимир Краснер в интервью газете «Начнем с понедельника». – Теперь столь язвительная фраза вплотную коснулась и нас, казахстанских писателей: мы разобщены, каждый доживает в одиночку, и я вспоминаю, с какой горечью в ответ на мой вопрос сказал мне очень хороший детский поэт Кастек Баянбаев: «Я больше не пишу...». – И добавил: «Буду внуков нянчить...». До сих пор жалею, что покинул Алма-Ату Александр Островский – истинный друг детей, автор замечательных книг и не менее замечательных иллюстраций. Бережно, любовно храню подаренные ими, многими другими детскими писателями книги.
А ещё я вспоминаю детский журнал «Балапан», который так и не вышел в свет, погиб на корню. А какие надежды с ним были связаны!».

«Кино на стене», как написал автор в предисловии, – это «стихи, написанные ночью... На каждом из них – тень бессонницы, тоска на сердце, горечь раздумий, грусть воспоминаний...
И обращены они прежде всего к тем, кто пережил всё, описанное в них: бомбёжки, душу выматывающую сирену воздушной тревоги; налёты, бесконечный унизительный страх; постоянное, изо дня в день, сосущее чувство голода; неизбывное ожидание мира...»

В этом номере «Новой» –Казахстан» мы публикуем несколько стихотворений из этой последней, малоизвестной книжки Владимира Краснера.



Владимир КРАСНЕР: «Кино на стене»


* * *
Камушек да стёклышко в руке, Домик из дощечек в уголке,
Пёрышко из маминой подушки —
Вспоминаю первые игрушки...Босиком, верхом на хворостине —
И не нужно больше ничего...
В серебристых зарослях полыни Отголосок детства моего...

* * *
Отец, не знаю твоего лица.
Мне сёстры говорят, что я - в отца. Нет фотографий. Только утешение,
Что я, твой сын, твоё изображение...
Отец и мать, вы наших два ствола. Давно вас нет, но ваша ветвь цела. Твои, отец, и ныне помню стоны... Я уцелел - росток, побег зелёный, Теперь блуждаю в лабиринте лет
И сочиняю твой, отец, портрет...

* * *
В углу стояло пианино
Спокойно и невозмутимо.
Но вот его коснулись руки -
И дрожь возникла в каждом звуке!
Взлетали, падали ручьями
Каскады звуков,
Водопады.
Мы с пианисткой брали гаммы...
В тот день моей не стало мамы...
Звучали гаммы,
Рыдали гаммы:
«Нет больше мамы...
Нет больше мамы...»

* * *
Я никогда не знал, что значит «дом», Я никогда домой не торопился, Я только дома некогда родился, Холодным, тусклым, сиротливым днём.
Меня хотели люди взять в «сыны». Они меня своим назвать должны, И я — отцом и матерью — чужих, Забыть несуществующих родных...
Я никогда не знал, что значит «дом»...

* * *
В окно холодный день глядится, Холодный день, осенний день,
Над крышей дома кружат птицы, Крыла мелькнёт порою тень...
Дом взят отчаяньем в кольцо,
Я вижу Голода лицо...
Сочатся в комнату лучи,
Я умираю на печи...
Я был тогда отцом спасён,
Он умер на рассвете...
И вместе с нами, в унисон,
Рыдал осенний ветер...

* * *
Хлебные карточки,
Как невесомы вы!
Тоненький листик —
Опора вы дома!
Как вы нам, карточки,
Дороги были!
Мы вас теряли
И находили!
Хлебные карточки,
Как невесомы вы!
Наше спасение,
Скорая помощь!
Не было, карточки,
Вас в тридцать третьем -
Вы бы отца защитили
От смерти...
Всю нашу жизнь расчертили
На граммы...
Вы бы,
Я знаю,
Спасли нашу маму...
Хлебные карточки,
Скорая помощь -
Как невесомы вы,
Как невесомы!

* * *
Щербатая, вся в оспинах, стена.
Скамеек ряд.
И надо всем - луна.
Неторопливо,
За стежком стежок,
Застрекотал кузнечиком движок.
И вдруг взорвалась тишина,
И стала живою стена;
Дымились горячие раны,
И смерть пулемётная жгла,
И кони летели с экрана,
И падали наземь тела...
Мы трогали стену руками, Холодный мы трогали камень... Спокойный - ни шороха - вечер,
И где-то стрекочет кузнечик...

* * *
Ночь или утро - непонятно,
Мрак. Темени кромешной тина.
И словно мы - в кинотеатре,
Идёт военная картина.
И в этой ватной тишине
Мы обречённо ждём бомбёжки,
И к одеялу на окне
Мы привыкаем понемножку.
И липкий пот,
Противный пот,
Волна трусливого озноба,
И душу рвущий тот налёт Незабываемы до гроба.

* * *
Всё так привычно,
Так знакомо,
Здесь было всё —
И свет,
И тень.
День расставанья
С детским домом.
Прощанья день.
Разлуки день.

Прощайте, кто любимы были,
И вы, недобрые, что били,
Здесь был порою сущий ад...
Прощайте,
Нет пути назад...

И жаль,
И хочется расстаться,
И вдаль вовсю куда-то мчаться
Под стук грохочущих колёс.
Мы загадали повстречаться,
Но повстречаться не пришлось.

...День гаснет,
От заката розов,
Стоит состав,
Готов к броску.
И в хриплом крике паровоза
Я слышу жалость и тоску...

* * *
Бывало, горько плакал я ночами.
Я плакал от обиды и бессилья,
От неуменья защитить себя;
Я был тогда и немощен, и хрупок.
Любой и каждый мог меня обидеть.
Унизить больно колкою насмешкой...
Бывало, горько плакал я ночами,
И становилось,
Хоть чуть-чуть,
Но легче...
А что теперь?
Слезы одной не выжмешь...