«В министерстве подумали: журналисты подавятся пряником и не заметят кнута»
- Подробности
- 3070
- 27.04.2017
- Беседовал Вячеслав ПОЛОВИНКО, специально для «Новой» – Казахстан»
Глава фонда защиты свободы слова «Адил соз» Тамара Калеева – о своем видении новых поправок, регулирующих работу журналистов в Казахстане
«В Законе «О СМИ» сочетание «свобода слова» упоминается два раза»
– То, что законопроект ушел в канцелярию премьер-министра, говорит: обратного пути уже нет?
– Мы этим вопросом все время интересуемся. 27 апреля будет очередное заседание рабочей группы по этому законопроекту, куда мы все приглашены и все будем участвовать. Но в очередной раз будет анализироваться и обсуждаться тот текст, который был разработан еще в январе. Сколько мы ни пытаемся узнать, в каком виде законопроект сейчас и какие изменения в него уже внесли министерства, по которым он гулял, – нам так это и не удается. Я подозреваю, что так как даже самые высокопоставленные чиновники мало представляют себе, что означает свобода слова по международным стандартам, в документе в итоге может оказаться очень много просто диких ограничений. Наподобие того, что редакция немедленно должна отвечать на досудебную претензию (будут они публиковать опровержение или нет) или необходимость брать письменное разрешение на публикацию данных из личной жизни, хотя у нас не прописано нормативно понятие личной жизни. И что-нибудь не менее дремучее.
Я посмотрела список рабочей группы по законопроекту на сайте правительства. Там много неправительственных организаций, мы в том числе, много СМИ. Но я не исключаю, что в парламент уйдет проект, за который в итоге будет всем очень стыдно. Такие прецеденты у нас уже были, когда обсуждался проект Закона «О телерадиовещании».
– В тексте, который распространяется сейчас, большая часть того, что вызывало возмущение, осталось почти в первоначальном виде. Означает ли это, что вся история с привлечением гражданского общества создавалась для отвода глаз?
– Приглашение общественников, думаю, такую цель и преследовало. Тут важно, что первоначально сторонники законопроекта говорили, что реформа затевается для деанонимизации комментариев в интернете. Но потом это тоже убрали: то ли потому, что технически сложно это выполнить, то ли потому, что испугались оттока аудитории из Казнета.
– То есть в итоге история с комментариями – это просто «паровоз», за который зацепилось все остальное?
– Да. В принципе так свободу слова понимают чиновники. Каждый, кто публично произнес какое-то слово, должен быть на контроле.
Ситуация может быть очень пикантной. 27 апреля мы в очередной раз рассматриваем эти поправки, а 28 апреля – проводим большие общественные слушания, где будем презентовать концепцию новых законов [связанных со СМИ], разработанную гражданским обществом. Почему мы на это идем? Формальная причина в том (и министерство сказало, что это объективно), что если в закон вносится более 45% поправок, такой закон надо менять. Я написала, что Закон «О СМИ» исправлен на 98%. Мне говорят, что это преувеличение, но там всего 26 статей, и если посмотреть список правок, то можно убедиться, что закон исправлен на 120%, поскольку некоторые статьи корректировались несколько раз.
Это формальный повод. Повод по существу, конечно, в том, что нынешний Закон «О СМИ» не поспевает за современными тенденциями. Мы проводили долго исследования по этой теме, и в итоге 28 апреля будем презентовать в Астане два законопроекта. Первый называется «О гарантиях свободы слова в РК», второй – закон «О средствах массовой информации». Что касается свободы слова, то она вообще гарантирована по Конституции всем – и охватывает в том числе и газеты, и интернет, и условные sms-сообщения. Правительство очень мечтает все это регламентировать. Но мы предлагаем говорить о гарантиях свободы слова, а не об ее ограничении, как фактически есть сейчас. Мы проверили: у нас в действующем Законе «О СМИ» сочетание «свобода слова» употребляется два раза – один раз в названии главы и еще раз в предисловии. Гарантий свободы слова в тексте закона нет вообще никаких.
При подготовке такого закона мы опираемся на рекомендации кабинета министров Совета Европы по свободе слова в документе «О новом понятии свободы слова». Казахстан хочет входить в международные организации (в ту же ОЭСР), а там свобода слова и ее развитие – одно из базовых требований. Наш документ предлагает закрепить гарантию такого развития. Мы хотим, чтобы были гарантии и для развития СМИ, а нынешний закон никаких гарантий не дает – он просто репрессивный. Должны быть привилегии, поскольку СМИ, хоть это и бизнес тоже, но в первую очередь – общественно важный институт. И привилегии, связанные с общественной миссией СМИ, обязательно должны быть в законе.
– Так Министерство информации и коммуникаций вроде говорило о том, что после этих поправок собирается делать свой Закон «О СМИ»?
– О том, что это будет, министр информации на публичных площадках изрекал неоднократно. Теперь мы предлагаем результаты своих исследований, предлагаем концепцию и предлагаем работать вместе, находить какой-то компромисс. Но в ответ недавно от одного из заместителей министра мы услышали, что ведомство хочет не совсем Закон «О СМИ», а хочет каким-то образом сосредоточиться на понятийном аппарате слова «информация». Как я поняла, именно вокруг этого понятия и хотят навертеть новый букет законов. Но говорилось же именно о законе. Поэтому, чтобы не было разночтений, мы постоянно напоминаем о словах министра и упреждающе предлагаем свои инициативы в качестве помощи.
– Но вы же сами сказали: по опыту предыдущих законопроектов – власть уступать не любит.
– Мы всегда раньше шли вслед за министерством: они разработают законопроект, а мы начинаем его критиковать и улучшать. Тут обратная ситуация: мы услышали, что министр хочет новый Закон «О СМИ», мы тут же решили стать пионерами. Пусть правительство принимает нашу работу, а не мы – их. Почему бы и нет?
«Идет огромная «простыня», в которой теряется самое существенное»
– Есть мнение, что поправки, пусть они были задуманы давно, пересекаются с принятым в России «законом Яровой»: там тоже и разрешения нужны, и много чего нельзя показывать, и базы надо переносить – это что касается технической части. При этом уже посчитано, что затрат нужно столько, что лучше закон не выполнять вообще. Насколько поправки технически исполнимы у нас?
– Я надеюсь, что неисполнимы, хотя я и несведуща в технических вопросах, сколько будет стоить тотальная цензура. Могу только сказать, что мы на Россию всегда оглядываемся: как только там принимается консервативный реакционный закон, мы всегда с одобрением на это посматриваем. С другой стороны, в России ведь декриминализировали клевету. Нам казахстанские чиновники говорят: но потом же ее вернули! При этом они, однако, скромно умалчивают, что наказание вернулось в форме, не связанной с лишением свободы. Вот такой у нас «честный» и «откровенный» уровень дискуссии (смеется).
– Насколько корректно в проект поправок включать такое количество разных норм? Здесь же все подряд намешано.
– А вы видели, что в этих поправках есть те, которые нужно вносить в Предпринимательский кодекс (смеется)? Они вообще не имеют никакого отношения к информации. Просто, видимо, кто-то из профильного ведомства забыл в свое время внести нужные поправки, а сейчас воспользовались случаем и все решили сделать скопом.
Вообще, это, к сожалению, общепринятая практика. У нас как вносятся безумные ужесточения? Создается законопроект «О внесении изменений и дополнений в законодательные акты». Далее идет огромная «простыня» изменяемых статей, в которой тонет самое существенное. Точно так же в поправках по информатизации весь интернет был приравнен к СМИ. Это в порядке вещей – затемнять законодательный процесс такой «техникой принятия».
– Есть ли смысл в коллаборации с министерством, если понятно, что оно будет работать только на репрессии?
– Нет, для меня это не очевидно. Даже в этом скудоумном законопроекте есть приличные предложения.
– Это какие?
– Ну, во-первых, расширение права журналиста на публикацию изображения. Во-вторых, отменяется закрытие СМИ из-за технических нарушений. Это все хоть какие-то плюсы. Просто, как я понимаю по опыту своего длительного общения с такими ведомствами, в министерстве подумали, что журналисты забудутся от счастья, начнут аплодировать в ладоши и, подавившись лакомым пряником, не заметят кнута.
– У нынешних поправок во власти есть противники?
– Не знаю. Это же все решается за кулисами. Я не слышала даже о таких высказываниях.
«За свободу слова в стране отвечают силовики»
– Если сравнивать ваш богатый опыт общения с нынешним Министерством информации и коммуникаций и предыдущими его инкарнациями, – когда было лучше?
– Знаете, принципиальных отличий одного от другого я не вижу. Есть отличия по персоналиям: Ермухамет Ертысбаев умел и любил разговаривать с прессой неформально, а нынешний министр в этом отношении более формализованный. С другой стороны, и персона министра не так важна, поскольку законы, хоть они и пишутся в министерствах, но указания по ним даются совсем из другого места.
– Из администрации президента?
– Да.
– А кто более договороспособный? Ертысбаев, вы говорите, был общительный.
– Был общительный, но это именно его идея – инициатива под названием «Поправки имени Петрушовой», как их называет Сейтказы Матаев, когда иностранцам стало запрещено возглавлять СМИ. Это были очень реакционные поправки, и, конечно, Ертысбаев ни с кем из журналистов не советовался. Я даже не думаю уже, что это его инициатива была. Чья – уже другой вопрос (смеется).
– Ну, он хотя бы не лицемерил. Так выходит, он ни с кем не советовался, а тут советуются, но принимают по-своему.
– Как не лицемерил? Когда он умалчивал о ходе работы над законопроектом, это если не лицемерие, то нечто не менее отрицательное. Конечно, многое в работе министерства зависит от личности. Если бы появился такой человек, который понимает свободу слова по международным стандартам и готов ее отстаивать, мы бы нашу жалкую ситуацию могли изменить. Но пока я такого человека не вижу. Не могу сказать, что Абаев такой – хотя, возможно, я еще в нем не разглядела этого. Пока же у меня ощущение, что за свободу слова у нас в стране отвечают силовики, которые в погоне за террористами, при охоте на волков готовы окутать прочной сетью запретов весь лес.
