Надежда фронта
- Подробности
- 3022
- 09.05.2018
- Анатолий ЖЕВНИН, Международная федерация журналистов
Посвящается женщинам, самоотверженным трудом обеспечившим нашу Победу во 2-й мировой войне, для нас – Великой Отечественной…
Надя Ковальчук родилась в 1923 году в живописном селе Миролюбовка Самарского района Восточно-Казахстанской области в крестьянской семье. Село вольно раскинулось в котловине меж отрогов Алтайских гор на берегу чистой горной речки Каинда, в 7 километрах от впадения ее в Иртыш. На противоположном от села берегу Каинды протянулся лентой тополиный лес, перемежаемый густыми зарослями черемухи и смородины. За лесом луг – «пастбище» местной ребятни, где она собирала щавель, землянику и всякую другую съедобную поросль, – ограниченный с юга мощным горным кряжем Каражал.
Колхоз в Миролюбовке был создан во время коллективизации в 1929 году.
Одним из самых активных организаторов колхоза, впоследствии бригадиром, стал отец Нади Леонтий Иванович. Да и могло ли быть по-иному для активного революционера, участника митинга, на котором выступал товарищ Ленин со своей знаменитой речью «Революция в опасности…».
Мать – Аксинья Ивановна – красивая дородная женщина, была простой колхозницей, выпекавшей в русской печи отменный хлеб для всей бригады полеводов.
Уже девочкой-подростком Надя не только хлопотала по хозяйству, но и работала в поле: боронила на быках, участвовала в сенокосе, осенью на току работала.
Когда началась Великая Отечественная война, Наде было неполных 18 лет.
Уже на второй день войны ее в числе восьми девушек по разнарядке направили в село Самарское – учиться на трактористок. После окончания курсов в Самарской МТС Надю с односельчанкой и подружкой Дуней Апанасенко, как отличниц, направили в село Большенарымское учиться еще и на комбайнеров. Везли 150 километров в зимнюю стужу на санях, запряженных быками.
Окончив в апреле 1942 года учебу и получив документы на право работать трактористами-комбайнерами, девушки отправились домой. Добирались все 150 километров пешком, сделав две ночевки в поселках Сарабель и Чистый Яр.
Этой же весной Надя уже «рулила» гусеничным ЧТЗ. С августа по ноябрь убирала комбайном хлеба, а потом еще весь декабрь, а то и январь косила подсолнечник.
Остаток зимы все механизаторы были заняты ремонтом техники в МТС, готовили технику к весенне-полевым работам. В апреле механизаторы уже были в поле.
Постоянная проблема была с питанием. Механизаторам полагалось на день 600 граммов хлеба. Но что это был за хлеб: колючий, с отрубями, примесью всевозможных круп (хороший хлеб весь уходил на фронт). На горячее – затируха из той же непросеянной муки. Осенью очень подкрепляла пшеница, зерна которой жарили как семечки и набивали ими карманы. Весной этого «доппайка» не было, так как зерно было протравленное.
В 43-м году полегче стало. Механизаторам в начале апреля стали давать «подъемные» – по 1 центнеру зерна, чтобы окрепли к пахоте, да в борозде не падали.
Тяжелое времечко было, вздыхает Надежда:
– Помню, по весне 44-го года, во время натужной для моего далеко не нового трактора пахоты, коленвал заклинило, вкладыши поплавились. Бригадир погнал меня поутру на одноконке в МТС – за 20 километров – срочный ремонт делать. С собой дали все те же 600 граммов эрзац-хлеба. Ну, пока до МТС ехала, я его и съела… Подаю коленвал слесарю, а он: «Протри сначала!». А чем протереть, когда каждая тряпочка у нас на вес золота была. Я ему об этом и сказала. А он: «Штанами протирай!». А я же в девках была, и слов таких поганых никогда не слыхивала… Залилась горькими слезами и в какой-то темный закут убежала… Нашли меня. Слесарь этот долго извинялся, прощения просил, видать, задали ему… Ремонтировали мою железяку весь световой день. Вечером – обратно. А от горькой обиды забыла даже, что крошки хлеба целый день во рту не держала, и с собой нету. Приехала на родной стан глубокой ночью, глянула в казан – пуст…
А был у нас тогда бригадиром беспощадной натуры человек, Собольком его кликали.
Рано поутру потащил меня Соболек трактор мой ремонтировать. Я говорю, что от голода нутро сводит, а он, сама, мол, виновата, трактор чуть не угробила. Ну, пошла я за ним. Уже и обед прошел, а мы все ремонтируем, и так до самого вечера. А на закате помутилось у меня в глазах, круги разноцветные поплыли, и больше ничего не помню… Очнулась уже дома (на бричке, оказывается, меня с полевого стана привезли). Трое суток с постели не вставала, еле оклемалась.
Правда, бесследно этот случай не прошел. Тут же собрание состоялось, выдали Собольку по первое число, что людей голодом морит, да еще на такой тяжелой работе. После этого с питанием у нас наладилось. И завтракать, и обедать, и ужинать вовремя стали.
А еще помню, послали меня с подругой в феврале на санях – с бычьей тягловой силой – за соломой в деревню Кокжуты километров за сорок (корма на нашей ферме все вышли, худой год был, сена вдоволь не сумели запасти). Наложили мы копны на трое саней, поехали. А копны в дороге стали у нас без конца разваливаться, кто нас девчонок учил этой премудрости – возы вязать? В общем, двое суток мытарились. Питались тем, что лузгали семечки, которыми, слава богу, в дорогу вдоволь запаслись. Приехали чуть живые, а нам за все про все: «Молодцы, девки!», – и ничего более…
О том, что война кончилась, нам сказал прискакавший на полевой стан верховой. Как-то неожиданно для нас это было, никак не верилось…
Потом, помню, торжественное собрание. Приехало начальство из района. Стали нас, тружеников тыла – девчат в основном – награждать-поощрять. Кому кофту, кому юбку, кому отрез… А меня медалью наградили «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны». Тогда еще парторг сказал, что, мол, такие, как ты, были опорой фронта и остаются надеждой на наше светлое будущее. Все в ладоши хлопают, поздравляют, а у меня слезы из глаз ручьем от огорчения (хотя все думали от радости), ведь я так мечтала, что пальтишко или, на худой конец, теплую кофту подарят, худенькая была, все время мерзла…
Но, вспоминая былое, думаю, что это были не самые худшие времена в моей жизни…
Да, мы очень непросто жили и невыносимо тяжело работали. Но все невзгоды заслоняла мысль о том, что благодаря нашему труду фронтовики не голодают. Они в письмах, да и с любой оказией, сообщали о великой благодарности, что испытывают к нам, называя Надеждой фронта, что было для нас великой наградой...
