Век Криминалиста
- Подробности
- 4060
- 04.09.2019
- Александр РОЗЕНЦВАЙГ
Одному из ведущих представителей этой профессии, Владимиру Евсеевичу Розенцвайгу, 6 сентября исполнилось бы 100 лет
О легендарном следователе, криминалисте и педагоге вспоминает его сын – известный адвокат Александр Розенцвайг.
Фронт в тылу
Отец родился на Украине 6 сентября 1919 года. С отличием окончил школу в 1938 году и поступил на юридический факультет Киевского государственного университета. Через три года началась война, и два папиных брата, старший – Израиль и младший – Александр, погибли в самые первые её дни. А их отец, мой дед Евсей, был расстрелян оккупантами в Бабьем Яру в сентябре того же 41-го года. Ему не было и 50-ти…
Папа рвался на фронт. Но ему, как студенту выпускного курса, в этом было отказано. Его отправили доучиваться в Алма-Ату, в 1-й Государственный юридический институт НКЮ СССР. Туда же удалось перевезти и его маму, мою бабушку Тилю.
В мае 42-го отец был вынужден прервать учёбу, и поступил на службу в милицию. Здесь, в глубоком тылу, был свой фронт. С началом войны поднялась волна бандитизма, убийств, разбоев и краж. В общем, как в той песне: «Расцвела буйным цветом малина, разухабилась разная тварь»… Эта атмосфера очень достоверно передана в культовых сериалах «Место встречи изменить нельзя» с Владимиром Высоцким и «Ликвидация» с Владимиром Машковым. Кстати, Машков в роли начальника отдела по борьбе с бандитизмом Одесского уголовного розыска Давида Гоцмана порой очень напоминает мне отца, который, расследуя десятки сложнейших и запутанных уголовных дел, держал оборону в тылу. Недаром отец отмечен боевыми наградами – медалями «За боевые заслуги» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.» и др.
Папа рассказывал мне о некоторых делах, которые ему тогда приходилось распутывать.
Например, как в Петропавловске, Акмолинске и Кокчетаве действовала банда братьев Тимофеевых. В криминальном бизнесе участвовали все члены их семей – мать, их жены, дочери, дальние родственники. Возглавлял преступное сообщество дезертир из Красной Армии Сергей. Активным участником банды был милиционер Кокчетавского горотдела милиции Воронов. В 1942 – 1943 гг. банда убила и ограбила 13 человек. Бандиты, зная о том, что в Казахстан из промышленных центров Урала приезжают жены рабочих, чтобы обменять различные вещи на продукты питания, выслеживали их на вокзале, предлагали подвезти в город на телеге, приглашали к себе переночевать, а затем убивали и грабили несчастных.
Папа принял дело от местного следователя, который доказал лишь четыре эпизода убийств. За три месяца кропотливой работы отец раскрыл ещё девять убийств, разыскал и арестовал остальных участников банды.
За успешное расследование этого дела НКВД СССР наградил папу именными карманными часами «Омега», а его начальников – боевыми орденами…
Уже в 50-х в Алма-Ате отец расследовал дело бандгруппы Журина, совершившей несколько убийств и грабежей. По этому делу он впервые разработал и провёл следственный эксперимент, чтобы проверить, объективны ли показания потерпевших при опознании подозреваемых. В результате было снято необоснованное подозрение с двоих молодых ребят, которых ошибочно опознали потерпевшие.
В те же годы отец раскрыл уголовное дело о крупном аферисте Е.М. Иванове, который, выдавая себя за героя Гражданской войны, сподвижника М.В. Фрунзе и О.И. Городовикова, по поддельным документам добился награждения орденом Красного Знамени. Мало того, Иванов, используя липовые дипломы, пробился на преподавательскую работу: вначале – в Семипалатинский, а затем – в Кузнецкий (Кемеровская область) пединституты. Там он не просто занимал должности заведующего кафедрой истории, но и стал деканом факультета.
Затем ему удалось войти в доверие к известнейшим в Казахстане прозаикам, обмануть их и даже стать членом Союза писателей Казахстана. За свои драматургические «сочинения» Иванов сумел получить несколько десятков тысяч рублей. Он умело воспользовался поверхностными решениями чиновников от искусства о выплате гонораров за литературные труды на военную тематику. Естественно, его «пьесы» не просто не были приняты к постановке ни одним из театров республики – рецензенты из Союза писателей признали их совершенно бездарными и никчёмными.
Судебная экспертиза, в которой участвовали видные учёные КазГУ, пришла к выводу о том, что уровень образования «драматурга» Иванова был не выше 4-го класса средней школы…
В 1951 году отец возглавлял следственную часть и непосредственно участвовал в расследовании уголовного дела о массовых беспорядках в Лениногорске. Они были сопряжены с жестокими погромами, убийствами и разбоями. Были разграблены десятки домов ингушей и чеченцев, незаконно депортированных сталинским режимом в Казахстан. Погромщиками оказались в основном иногородние рецидивисты, завербованные для работы на стройках предприятий цветной металлургии.
Суду тогда было предано около сотни бандитов.
Отыскать в доступных источниках публикаций об этом деле мне так и не удалось. О серьёзнейших проблемах в межнациональных отношениях власти предпочитали, да и сейчас предпочитают умалчивать.
Сейчас трудно себе представить, как мой отец, тогда совсем молодой, голодный парень, мог поднять такие криминальные пласты.
К слову, в университетские годы меня под своё крыло бескорыстно взял Казбек Келигов. Он был старше меня на шесть лет. Уже очень много повидавший. Абсолютно самодостаточный. Крепкий, невысокий шатен с вьющимися короткими волосами и конопушками на лице. Великолепный спортсмен с обострённым чувством справедливости. Он картавил и как-то полушутя меня огорошил: «Шугик, ну почему я, ингуш, должен за вас, евгеев, дгаться?». Оказывается, в автобусе его обозвали жидом, ну, а он, как мужчина, обид не терпел... Ни от кого. И ни по какому поводу. Именно Казбек впервые раскрыл мне глаза на то, что было сотворено с вайнахами преступным сталинским режимом. Вот почему
23 февраля для меня – это не выдуманный идеологами армейский праздник, а день скорби.
Наш дом для Казбека стал и его домом…
Юридическое обучение отец продолжил уже в филиале Всесоюзного заочного юридического института в Алма-Ате, который успешно окончил в 1948 году. Он был реалистом и весьма критично относился к нелепостям жизни, но, несмотря ни на что, сохранял здоровый оптимизм.
Ко всему прочему, обладал искромётным юмором, причём, как правило, весьма беззлобным, хотя великолепно умел так едко высказаться, что ставил на место любого. Как-то, подтрунивая над своими учёными коллегами, заявил: «Профессор – это всего лишь выживший из ума доцент»…
Другое воспоминание. Мы всей семьёй в театре. И во время кульминации, в полной тишине, сидевшая за нами барышня шумно начала шелестеть станиолью, разворачивая шоколадку. Папа повернулся к ней вполоборота и, как ему казалось, тихо, а на самом деле на весь зал прошипел: «Ну, таки уже кушайте с бумажкой!». Зал взорвался от смеха.
Дружбы крест
Я появился у папы достаточно поздно. Ему к тому времени сравнялось 35. С тех пор, как только я окончательно перестал ходить в штанишки, он всегда таскал меня с собой. На всякие мужские посиделки.
Умел дружить, был компанейским человеком. Наверное, именно поэтому многие его друзья одновременно стали и моими.
Дядя Яша Бельсон – настоящий герой войны. Потеряв в бою обе ноги, он три дня полз к своим. Выжил вопреки всему! Приехал в Алма-Ату из Ленинграда, стал доктором юридических наук, профессором, завкафедрой. И даже возглавил автопробег Алма-Ата – Москва, управляя машиной на протезах.
Станислав Николаевич Савицкий, многие годы – бессменный заместитель декана юридического факультета КазГУ. Из полагающихся простому человеку конечностей у него после тяжелейшего ранения осталась лишь левая рука… Помню их с Бельсоном рассказ, как на автозаправке (дядя Яша – за рулём) какой-то одноногий инвалид на костылях стал на них орать, что ему положено без очереди заправляться, потому что он, дескать, за них кровь проливал, а они тут жируют и на «Победе» раскатывают! Оба моих дяди вышли (на протезах) из машины и популярно разъяснили скандалисту, кто он такой есть, и что у них на троих с ним – всего одна нога, и та его, и пять рук вместо шести положенных. Но своими тремя они ему всё-таки навешали. И жалобы не последовало.
Был ещё достойно воевавший дядя Марк Медведев. Доцент политехнического института. Его жена, фронтовичка тётя Вера, рассекала на машине, а по тем временам женщина за рулём была большой редкостью. Это не нынешние барышни с кокетливым значком в виде туфельки на заднем стекле. В магазинной очереди какой-то мужичок начал ей хамить, за что получил от тёти Веры кулаком между глаз. После этого она умчалась, а когда милиция объявила план «Перехват» (мужичок-то при падении сильно повредился), папе пришлось вмешаться…
Отдельно – про дядю Шакена Мажитова, первого казаха – учёного криминалиста. Ему довелось воевать в составе Войска Польского, которое сформировано, если кто не знает, в Казахстане. О его орденском иконостасе – отдельная тема. Скажу только, что этот дядя Шакен, помимо казахского и русского, весьма неплохо овладел идиш – языком рабства, как его называют евреи. Обучался непосредственно на передовой, у многочисленных его носителей… И хохмил сразу на трёх языках.
Думаю, что всё-таки самым близким отцовским другом был дядя Юра, Юрий Григорьевич Басин, выдающийся юрист международного уровня.
Мне было лет 14, когда папа стал счастливым обладателем новых, очень модных, необычных и, естественно, дефицитных часов «Вымпел», тончайших, по сравнению с теми, которые все носили. Как-то отец с дядей Юрой крепко приняли на грудь, и я, воспользовавшись благоприятной ситуа-
цией, попросил его подарить их мне. Ответ был неожиданным: «Возьми, сынок». Дабы не упустить счастливый момент папиной щедрости, я вдобавок попросил ещё и 5 рублей. Папа помахал перед моим носом указательным пальцем и ответил: «Не опошляй!».
А Юрий Григорьевич как-то одной фразой обрисовал наши отношения: «Шурка (то есть я) – это сын моего лучшего друга и лучший друг моего сына». Вот мы с Володькой, уже во втором поколении, почти шестьдесят лет несём крест этой фамильной дружбы!
Папе было интересно дружить и с теми, кто был много младше. К сожалению, и из них почти никого не осталось. Зато здравствует полковник Александр Яковлевич (для близких – Шура) Гинзбург! В этом году справил 90-летие. Дай ему Бог до 120!
Папа абсолютно был лишён амбиций типа «дядька» – «агашка». Был со всеми одинаково прост, так сказать, на одной волне, но без амикошонства. С удовольствием сиживал за столом не только с полковниками-генералами, доцентами-профессорами, но и с сержантами и даже с любимыми студентами. Он одинаково дорожил своей дружбой и с простыми людьми: портными, шоферами, сапожниками.
О «пользе и вреде» алкоголя
Папа любил шумные застолья, на которых при настроении равных ему не было.
Помню, мне было лет шесть. Летом дядя Яша снимал дачку на Малой Алма-Атинке. И там затевался какой-то серьёзный сабантуй. В речку, для достижения должной степени охлаждения, был погружен ящик водки. Уже зная, что водка – яд, я доставал по бутылке и разбивал каждую о камень. За этим занятием и был застигнут, но заслуженного наказания не понёс. Папа тогда обратился ко мне совершенно по-взрослому, дескать, «не ты это покупал, не тебе разбивать, ну, а что ты сотворил, поймёшь лет через двадцать». Честное слово, дошло!
1968 год. Я – в восьмом классе. На новогоднем вечере Мишка из параллельного класса угостил меня вермутом. Пили во дворе школы, «из горла». Придя домой, я был немедленно уличён, и мне здорово перепало. Что интересно, папу больше всего возмутил не собственно факт моего раннего употребления алкоголя. Он с брезгливостью произнёс: «Не ожидал, что мой сын будет под забором лакать это пойло. Не дозрел ты ещё до взрослых радостей. Но, если что, прошу раз и навсегда усвоить: настоящие мужики пьют хорошую водку. И дома. И под закуску». Вот это его наставление выполняется мной беспрекословно.
Отец рано обучил меня вождению, но всегда очень за меня тревожился, сам был готов меня возить, лишь бы я не сидел за рулём. Он каждый раз заводил пространные разговоры о том, как опасно ездить выпивши, и что лично он никогда в жизни такого себе, естественно, не позволял. Даже когда я начал зарабатывать и вознамерился приобрести собственный автомобиль, папа уговорил меня этого не делать. Мы стали пользоваться одним с ним транспортом. Правда, к этому времени моя тяга к вождению была им практически загашена. Позже я поменял четыре машины, но кайфа от вождения не испытывал. И уже несколько лет предпочитаю быть просто пассажиром.
Спустя несколько лет после папиной кончины мне позвонил дядя Витя, его водитель во времена службы в МВД. Блондин под два метра, с пистолетом ТТ. Он был у нас как член семьи. Мной не раз было замечено, что когда я шёл в школу, он мелькал где-то позади меня на периферии и вроде как даже скрывал своё присутствие. Лишь потом, обретя профессиональные навыки, до меня дошло, что меня просто, что называется, «пасли». Официально или нет, теперь уже останется тайной. Это длилось года два, в то время, когда полковник Розенцвайг был начальником ОБХСС МВД и раскрутил несколько громких и, как оказалось, ставших опасных для него дел против высоко сидящих чиновников. Папа кое-что успел рассказать мне об этом, но я до сих пор не считаю себя вправе всем этим делиться, и, прошу поверить на слово, тому есть веские причины.
Так вот, дяде Вите понадобился какой-то юридический совет. Мы расположились на кухне. Сначала помянули папу, потом – выпили за здоровье каждого из нас, потом – за мои (!) успехи, ну и так далее. И тут дядя Витя не выдержал: «Евсеич – вот это был мужик! Он же трезвым-то за руль и не садился». Я, конечно, запросил подробности. «Ну, как же, – последовал ответ, – мы же с ним полжизни провели в командировках. Выезжаем за город. Евсеич командует остановиться. Паркуемся на обочине. Он достаёт из тормозка хлебушек чёрный, зелёный лучок, редисочку, огурчики, яички, сваренные вкрутую, и шмат сала (да-да, именно его! – А.Р.). Разливает на двоих по полному стакану, затем мне поступает команда «спать», а сам он садится за руль и – вперёд».
Талант «вести базар»
Отец был следователем, затем – старшим следователем Республиканского Управления милиции, начальником Следственного отделения уголовного розыска Управления милиции МВД КазССР, заместителем начальника Следственного отдела УМ МВД КазССР. Понятно, что ему приходилось контактировать с криминалитетом. Но чтобы услышать от него крепкое словцо, да не дай Бог!
Ехали мы как-то в трамвае. Там, судя по разбойничьим физиономиям и наколкам,
безобразничали два крепко поддавших бывших зека. Отец такого стерпеть не мог и вежливо попросил их заткнуться. Ситуация накалилась. Они двинулись на него с угрозами и матами. Стало понятно – драки не избежать. Я изготовился. Между тем папа спокойненько так отодвинул меня в сторону и, не изменившись в лице, тихо, почти неслышно сказал уркам несколько фраз на каком-то тарабарском языке. Мне из всего сказанного удалось уловить лишь пару-тройку предлогов. Те приумолкли, попятились назад и кубарем высыпались на первой же остановке. Разве мог я догадываться, что отец, что называется, «без словаря» владел воровской феней! И не просто парой-тройкой блатных словечек, которые и сейчас у всех на слуху, а мог свободно «вести базар». Я потом много раз спрашивал, что же папа всё-таки тогда сказал. Он каждый раз отшучивался. Лишь спустя много лет он кое-чем со мной поделился. Один раз применение этого неординарного лингвистического инструментария уберегло нас с другом от большой беды.
На «гражданке»
Папа не страшился разоблачать высокопоставленных коррупционеров. Чем нажил себе кучу могущественных и злопамятных врагов. И, в конце концов, был вынужден уйти с оперативной работы. Ему, практику до мозга костей, всего лишь за год удалось написать и защитить кандидатскую диссертацию по проблемам проведения так называемых «негласных мероприятий», абсолютно новому, не разработанному в Казахстане теоретическому направлению.
Отец ещё несколько лет проработал в филиале Высшей школы МВД СССР, был начальником факультета, заведующим кафедрой спецдисциплин. Курсантам вместе с папой преподавал будущий генерал Владимир Леонтьевич Алёхин. Он в своё время был и начальником Управления уголовного розыска МВД Казахской ССР, и возглавлял одно из областных УВД. Генерал – отнюдь не паркетный, который не боялся в домашних тапочках выходить на «тёрки» с уголовниками, и в сугубо мирное и застойное время награждённый орденом Красной Звезды.
Папа мог бы ещё служить и служить… Но на базе факультета была создана Высшая школа милиции в Караганде (много позже ее начальником стал генерал Алёхин. Ему пришлось «расчищать авгиевы конюшни» этого ведомственного вуза). Папе предлагали должность заместителя начальника школы. Он отказался. Полетел в Москву. Оттуда по телефону сообщил, что вышел приказ министра ВД СССР Н. А. Щёлокова о назначении его на должность старшего научного сотрудника ВНИИ МВД. Там же можно было сразу купить кооперативную квартиру. И я бы давным-давно стал москвичом. Потом отец позвонил и сказал, что не поедем – всей душой прикипел к Алма-Ате. Ушёл в отставку, когда ему было всего лишь 50 лет, и после этого ещё 20 проработал на кафедре криминалистики КазГУ доцентом.
Я уже говорил, что бранился папа крайне редко, только в исключительных случаях. Когда в Алма-Ате в 1986 году случились известные декабрьские события, Владимир Евсеевич трудился на юрфаке. Он оценил происходящее резко и однозначно, выдав такую «виртуозную оценку партии и её командирам, что сам царь Пётр с его «Большим и Малым» загибами просто отдыхает. Отец тогда сказал, что жизнь всё расставит по своим местам, а «этим» (он имел в виду высокопоставленных партийцев), несмотря на отсутствие даже зачатков совести, всё равно будет стыдно. И детям их. И внукам…
В те дни отец не мог позволить себе просто так сидеть на месте. Он садился за руль, ехал на факультет, усаживал в свою машину студентов, которых неизвестно за что, только на основании голословных доносов, исключили из университета, возил их по райотделам милиции и КНБ, получал там официальные свидетельства об отсутствии к ним претензий, возвращался в деканат и добивался их восстановления. С мнением отца считались.
Когда я учился на юрфаке, доцент Розенцвайг, видя, что его любимый сынок далеко не всегда глубоко вгрызается в гранит науки, всерьёз пообещал поставить мне тройку на экзамене по криминалистике. Можно себе представить удивление заведующего кафедрой, к которому я обратился с официальным заявлением, чтобы именно он принял у меня экзамен. Правда, пятёрку мне поставили заслуженно – учился я легко, ибо значительную часть специальных познаний получил непосредственно через гены.
«Медаль» за папу
Хотя на распределении я был вторым, законно полагавшегося мне как отличнику места в аспирантуре почему-то не нашлось. Отцовских связей хватило лишь на то, чтобы меня оставить в Алма-Ате.
И вот я – следователь Ленинского РОВД! Конечно, вначале было тяжеловато. Естественно, я показывал папе свои бумаги. Прочитав их, отец начинал шевелить усами, что, по моему опыту, не сулило ничего хорошего. Он брал мою писанину и в основном по ночам, быстро-быстро стуча двумя пальцами по клавишам пишущей машинки, превращал мои ученические «вирши» в маленькие шедевры.
По большому блату ему удалось купить вторую по счёту портативную машинку «Эрика» (это всё равно, как ноутбук «Эппл ультра-слим» сегодня). Я, конечно же, начал таскать её на службу.
Узнав об этом, папа не возрадовался: «Интересно получается. Все несут в дом, а ты – из дома. Мне не жалко, но ты уделаешь её за несколько месяцев, а мне на ней работать…».
И тут я вспомнил. Когда в восьмом классе нас параллельно пытались выучить на слесарей, я спёр с завода несколько палочек оловянного припоя. Все тырили, а я что, хуже?
С гордостью принеся добычу домой, предъявил её отцу. Ну, типа как сытый домашний кот, удавил и выложил перед хозяином крысу, а вот что с ней делать, не знал.
Реакция отца последовала незамедлительно: «Ах ты, дерьмец, я всю жизнь с этим борюсь, а ты!.. Чтобы завтра же отнёс и возвратил стащенное назад! Публично! При всех». Сказано – сделано. С тех пор я больше никогда не брал чужого. Хотя, как говаривал папин приятель, известнейший в своё время адвокат, «грешно красть только личную собственность».
Моя служба, что называется, пошла. За два неполных года у меня было уже два поощрения от начальника УВД. Я по наивности и из карьеристских побуждений стал проявлять излишнюю ретивость – и по одному из дел следственным путём раскрыл больше двадцати фактов хищений и мошенничества. Мог ли я подозревать, что вместо внеочередной звёздочки на погоны получу за это выговор, причём от самого министра внутренних дел!
Начальство тогда от меня открестилось как от чумного. Впрочем, всё – к лучшему. Но после такого паскудства и предательства оставаться в милиции мне стало противно.
Когда я поделился проблемой с отцом, он отреагировал, на удивление, излишне спокойно: «Сынок, наказали меня, а не тебя. Считай, что это тебе – медаль». Оказалось, что ещё в давние времена, когда этот министр только получил звание генерала, отец высказался, что тогда его, полковника Розенцвайга, должны немедленно принять в труппу Большого театра примой-балериной. Так что это – на сдачу.
Благодаря дяде Исааку Ивановичу Попову, тоже нашему с папой ближайшему другу, который лет эдак 20 был первым заместителем министра культуры, мне посчастливилось поступить в профильный институт Академии наук. Как-то Попова спросили, не еврей ли он, намекая на явно библейское имя, он ответил: «Если Исаакиевский собор в Ленинграде – синагога, то вы правы». Хотя происхождения своего не скрывал. Его старшая дочь, Наташка, мой друг, блестящий эндокринолог, обещавшая хранить моё уже расшатанное здоровье, увы, тоже ушла…
Когда меня приняли в институт, папа сразу же объявил, что в предмете моих «научных интересов» совершенно не разбирается, и на его помощь я рассчитывать не смогу. Я со скрипом защитил кандидатскую диссертацию и уже понимал, что не только генерала, но и академика из меня не выйдет. Выбора не оставалось… Тот же Володька Басин настаивал, что с моим характером единственный путь – адвокатура. На обретение этого нового статуса ушёл год, и то только благодаря дружеской и абсолютно бескорыстной помощи моего друга и однокурсника Торткена Мустафаева.
Одним словом, последние 32 года место моей работы уже не менялось.
Папа всю жизнь был настоящим следователем. А мне пришлось работать на противоположной стороне..
И снова отец здорово мне помогал, вникал, советовал, консультировал. Научил всё-таки на достаточно приличном уровне сочинять официальные документы: «Работай над словом. Оно, как минимум, остается в архивах!».
Роковой круг
Жизнь вновь столкнула нас с семьёй министра, правда, уже бывшего, из-за которого моя карьера следователя оборвалась, фактически не начавшись.
Отцу предстояла рутинная операция. Хирург был замечательный, сделал всё, от него зависящее. Но кто бы мог подумать, что наркоз папе будет давать не кто иная, как дочка этого экс-министра! Как потом выяснилось, отзывы о ней как о докторе были отнюдь не комплиментарными. Мягко говоря.
Папа пришёл в сознание, уже прилично себя чувствовал, а ушёл неожиданно… Врачи упустили мерцательную аритмию. В результате – инфаркт, который не должен был случиться при нормальной медицине. Для него все закончилось на 74-м году жизни. Хотя уверен, что он мог бы прожить ещё как минимум лет эдак 10 – 15…
Ну, а эта дама, «анестезиолог-реаниматор», легко переквалифицировалась в правоведа, и, обретя степень «кандидата юридических наук», ныне благополучно обучает студентов тонкостям уголовного процесса…
Пророк в своем отечестве?
Август 1991 года. ГКЧП. Я – на Иссык-Куле. Связи с Алма-Атой нет. Таксисты везти домой отказываются даже за десятерной тариф. Радио – молчит. Понятно, что я не находил себе места. Да тут ещё наша приятельница, жена помощника «Самого», дозвонилась до своего супруга и услышала лишь одно слово «п…ц»… Стало ещё тревожней. Уже к ночи, когда по телевизору показали всю шайку с трясущимися руками, мне всё-таки удалось дозвониться домой. Папа был, как обычно, спокоен: «Ты этих мудаков видел? Всё закончится не позднее трёх дней». Так оно и вышло.
В результате – как в бородатом анекдоте: помните, объявлена смена белья в следственном изоляторе. Первая камера меняется со второй, третья – с четвёртой и т.д.
Вот таким был полковник Владимир Евсеевич Розенцвайг, Заслуженный работник МВД СССР! Мой учитель. Мой Папа!
