Прелюдия «ежовщины»
- Подробности
- 3397
- 19.09.2019
- Ильяс КОЗЫБАЕВ, Историк
Повседневная история террора
Мы публикуем отрывок из новой книги историка Ильяса Козыбаева «Большой террор» в Казахстане», в которой на богатом фактическом материале показан механизм массовых репрессий 1937 – 1938 годов и деятельность органов госбезопасности.
Пришествие Н. Ежова в НКВД на исходе сентября 1936 г. в Казахстане встретили с некоторой настороженностью. Еще живы были очевидцы интриг Ежова в середине 20-х гг., когда он умело противопоставлял национальные кадры друг другу, выдвигая на руководящие посты представителей конкурирующих группировок, выдавливал признанных лидеров из республики. Партийно-государственный бомонд беспокоила хорошая осведомленность бывшего орговика партии о кадровом корпусе КАССР, которая отныне могла быть использована по своему назначению руководителем репрессивного органа.
В это время позиции Левона Мирзояна казались незыблемыми. Как бывает на Востоке, здесь уже сформировался «культик» первого лица, скажем, во многом заслуженный, благодаря его неутомимой управленческой деятельности, заботе о людях и развитии национальной культуры. Имя первого секретаря крайкома гордо носили Высшая коммунистическая сельскохозяйственная школа, районы в Семипалатинске и Южно-Казахстанской области, бывший город Аулие-Ата, Казахский театр оперы и балета, четвертый в мире по высоте пик на Тянь-Шане Хан-Тенгри, зерносовхоз в Южно-Казахстанской области и другие предприятия.
В декабре произошло долгожданное преобразование Казахской автономной республики в союзную. Официальная пропаганда устами Ураза Исаева широко вещала: «У нас теперь единый, крепко спаянный Советский Казакстан, где племена трех «жузов», под руководством партии большевиков, консолидировались в единый казакский народ, который в союзе с рабочим классом и трудящимися массами других национальностей успешно ведет социалистическое строительство».
Но существовала и оборотная сторона медали. В республику во второй половине 1936 г. отправили 68 тысяч спецпереселенцев с Украины, обустройство которых натолкнулось на большие трудности. Перманентная партийная чистка держала в «тонусе» партийные организации. За последние пять месяцев года были исключены из партии 1012 человек, а также 63 троцкиста-зиновьевца, 14 алаш-ордынцев, 80 кулаков, 18 баев, 48 жуликов-аферистов, 90 выходцев из чуждо-враждебной среды и др. Функциональной обязанностью политической полиции было информирование парторганов о сомнительных лицах. Вот одно из характерных писем, отправленных работниками УГБ НКВД в декабре 1936 г. в столичный горком партии: «Из материалов Кустанайского РО НКВД, подтвержденных официальными документами Кустанайского горсовета, видно, что член ВКП(б) АРТЕМЬЕВ Иван Павлович, проживавший в гор. Кустанае до 1933 г., работавший в гор. Алма-Ата в КПК ВКП(б) по Казахстану, происходит из кулаков-торговцев. Отец АРТЕМЬЕВА И.П. — АРТЕМЬЕВ Павел Васильевич, как до революции 1917 г., так и после имел свою торговлю хлебом, дом с надворной постройкой и складами, содержал хлебопекарню, эксплуатировал наемный труд, в 1927 г. судился за торговлю, в 1930 г. все имущество его было конфисковано, после чего АРТЕМЬЕВ из гор. Кустаная был выслан. Настоящим сообщается для сведения и принятия мер по партлинии».
Через несколько месяцев ежовского руководства нарком Залин без ложной скромности заявит перед партийным активом: «С приходом тов. Ежова, вы сами чувствуете по своим областным управлениям, особенно секретари обкомов, что у нас работа здорово оживилась, оперативная активность усилилась, и это дало возможность, хотя и с запозданием, но вскрыть довольно значительное количество. Усилился партийный дух, все усилилось. Иное настроение у работников. Иные директивы получаются, иные письма, иной личный инструктаж. Большинство начальников облуправлений были в Москве на докладе Николая Ивановича. Другое настроение в органах. Те же самые люди, а кадры у нас в массе своей приличные, иначе реагируют на все».
После 100 дней пребывания нового руководителя на Лубянке проводится Всесоюзная перепись населения 1937 г. На 6 января в республике проживали 5 120 173 человека, из них казахов — 2 181 520 (за ее пределами еще 680 938). Казахстан оставался аграрным краем, сельское население которого втрое превышало городское. Семь городов имели население свыше 50 тысяч человек: это Алма-Ата (167 381), Караганда (105 224), Семипалатинск (92 499), Петропавловск (78 682), Чимкент (66 707), Уральск (52 422) и Мирзоян (50 073)7. Счетчики учли и так называемый спецконтингент по категориям А, Б и В, из которых нам доступны совокупные сведения по двум последним. Обобщенно говоря, это штрафной и вольнонаемный аппарат лагерей, тюрем, состав частей и школ милиции, военизированной пожарной охраны, заключенные и задержанные, юные воспитанники исправительных учреждений. Согласно предварительным итогам переписи, таковых в Казахстане в городе и сельской местности оказалось 176 430 человек, в частности, в столице — 4321, Караганде — 53 671, Семипалатинске — 1777. Так, перепись как нельзя точно повязала вместе стоящих по обе стороны «баррикад» во время репрессий, сокрушительный вал которых начался в этот год.
Пожалуй, в числе первых «попал под раздачу» заместитель председателя Госплана Анатолий Израилевич Кельмансон (1895 — 1937), человек удивительной судьбы. Юный одессит — выходец из простой семьи мелкого служащего, смог окончить только низшее 4-классное ремесленное училище. Его университетами стали четыре года, проведенные в Бразилии и США. В 1917 г. он возвращается на родину, принимает активное участие в революционном движении и отдает предпочтение партии эсеров. В калейдоскопе событий постреволюционного времени Кельмансон работает в подполье, служит в РККА, в советских учреждениях и умудряется даже с год поработать в Одесской губЧК. Однако душа больше лежит к финансовой и организаторской работе на Украине, где он довольно преуспевает. В 1928 г. направляется в Казахстан, первоначально возглавляет Риддерский комбинат, затем поднимает добычу цветных металлов, меди и свинца, строит промышленные предприятия на юге республики в Ачисае. Опыт хозяйственника и умелого организатора становится востребован в Госплане, откуда спустя восемь месяцев, 11 декабря 1936 г., с обвинением в троцкистской деятельности его заключат под арест.
Для НКВД Кельмансон представляет удобную мишень, и уже 18 января Залин на пленуме ЦК КП(б)К скажет: «Я хочу остановиться на одном деле, которое я считаю основным делом. Это дело Кельмансона. Если они имели разные линии, связи со Свердловском, с Петропавловском и т.д., то у него имелась связь прямо с Москвой. Здесь мы имеем уже действительно центральную банду. / Реплика из зала: нечто вроде центра? / Да. Я не буду рассказывать подробно об этом деле, но зачитаю вам показания этого негодяя и его соучастников. Он нелегко признался. Он сначала уверял, что ничего подобного за ним нет, но когда его поставили на очную ставку с одним инженером, то у него вырвалась фраза — «сволочь, предатель». На этом слове мы его поймали, как же предатель, если он говорит неправду, то вы бы назвали его лгуном, клеветником, а не предателем. Когда его приперли, что называется, то он стал давать показания, но это не значит, что он во всем сознался. Я не буду останавливаться на том, в каких формах проводилось это вредительство. Обычно задержание, порча и есть факты, в которых Кельмансон пока не хочет сознаться — это факты подготовки аварий с человеческими жертвами». Из слов наркома становится понятным, какими способами «приперли» Кельмансона и та сквозящая в выступлении твердая уверенность в скором признании априори выдвинутых обвинений.
Дальше — больше. Через десять дней с трибуны столичного обкома обнародуют новый факт: связь «националиста» инженера Уразалы Джандосова из Текелийского рудоуправления с Кельмансоном и расстрелянным замнаркома тяжелой промышленности СССР Георгием Пятаковым, а также резюме «в развитии Текелийского рудоуправления приложена вредительская рука Пятакова и Кельмансона». К очередному пленуму ЦК 20 марта «доказательная» база НКВД увеличится и, по словам Залина, «троцкистская организация, возглавляемая Кельмансоном, они имели довольно значительную свою агентуру и проводили большую подрывную работу в цветной металлургии и энергохозяйстве в Казахстане. Эта организация вскрыта, причем она шла по двум путям. Эта организация имела связь не только с Пятаковым..., а шла еще и по прямому заданию Угланова, через проф. Беленко, арестованного и привезенного сюда.
В сельском хозяйстве действует организация, которая возглавляется четверкой: Мусиным — заместителем директора института, проф. Чаяновым и др. Эта организация вела подрывную работу (читает показания). Я хочу сделать оговорку, что всякие блоки, которые происходили в Казахстане, они связаны с своеобразными условиями, т.к. здесь в Казахстане много имеется ссыльных лидеров различных партий, как, например, Либер, Чаянов и др. Они заключали блок, который имел не только местное, но и союзное значение, так, например, отдельные троцкисты вроде Кельмансона, они договаривались с соответствующим центром, как, например, Пятаковым и т.д. и проводили здесь работу». Еще более ужасающие характеристики Кельмансона и его «организации» Залин обнародует на первом съезде КП(б)К в июне 1937 года.
Так, неимоверными стараниями чекистов Кельмансон возглавил список статусных «врагов народа», разоблаченных и преданных суду. 3 октября 1937 г. ВК Верховного Суда СССР осудит его по ст. 58 п. 7, 10, 11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Вслед за ним была арестована и осуждена, как член семьи изменника Родины, его молодая жена Елена Федоровна Верещагина-Кельмансон, прошедшая через ужасы Карлага.
Хочется показать, откуда идут истоки трактовок энкаведэшников о связях «врагов народа» в Казахстане с японским милитаризмом и германским империализмом, которые будут приняты на вооружение пропагандой и следователями. Опираясь на элементарную логику, это больше относится к таким регионам, как Дальний Восток и Сибирь, западная часть страны. Но у НКВД свой мир искаженных символов. По утверждению Залина, а это репрезентативный источник информации: «Основной и ведущей ориентацией различного рода вредительских групп и организаций — это прямая ориентация на Японию, причем нужно сказать, что всякие лозунги отходят на второй план, вернее, они исходят из того, что «Азия для Азии», и гегемоны здесь японцы. Причем нужно сказать, что в Японии создан специальный комитет для работы по Средней Азии и Казахстану. В районах Карагандинской области, в группе акмолинских районов, раскрыта организация, которая непосредственно связана с Таржинбаевым, представителем японского комитета «Идель-Уральск»... Чокаев прислал своего человека, который состоит на службе у английского полковника и получал от него деньги, проводилась повстанческая работа, причем приурочивалось, что война должна быть, Германия договорилась с иностранными державами, что война должна быть весной 1937 г., и к этому времени подготовляли восстание».
В июне к аргументации японо-германского интереса добавятся следующие тезисы, доведенные для сведения делегатов съезда компартии Казахстана: пограничное положение республики (с началом военных действий через границу хлынут японская агентура и германские шпионы); стратегическое значение железных дорог как транзит на Дальний Восток; оборонное значение местной промышленности; наличие в республике неблагонадежного элемента как потенциального союзника.
Начиная с января, в решениях партийных комитетов, в СМИ становится правилом употреблять вместе понятия «троцкизм» и «казахский национализм», с креном на борьбу с последним. Как отмечал второй секретарь крайкома С. Нурпеисов: «Наша задача, товарищи, заключается не только в том, чтобы ограничиться констатацией прошлой деятельности казахских националистов, мы должны именно сделать упор, сделать удар на наш казахский национализм, на наших казахских националистов сегодня, в данный период развития нашей республики... Некоторые товарищи думают так, что казахский национализм разгромлен в 1924-25 году, и он опасности сейчас не представляет. Это является абсолютно неправильным».
Так вновь жупел казахского национализма, тиражируемый как заклинание, стал неотъемлемым атрибутом репрессий. В частности, резко повысилось внимание к идеологической «чистоте» печати, литературы и образования в вопросах интерпретации истории алашского движения. Турар Рыскулов и Султанбек Ходжанов, всерьез обеспокоенные неистовой кампанейщиной в разоблачении так называемых бывших группировок с клеймом буржуазного национализма, обратились с письменными просьбами к Мирзояну прекратить их необъективную проработку в печати, но тщетно. Следует подчеркнуть, что к врагам рабочего класса, наряду с националистами, отнесли духовенство, требуя от партийных комитетов усиления антирелигиозной пропаганды.
Но вряд ли тактика зомбирования общественного мнения имела стопроцентную отдачу. В народе были популярны крамольные анекдоты, песни и частушки. Судя по закрытой информации УНКВД Алма-Атинской области от 13 февраля 1937 г., среди учеников старших классов фиксировались антисоветские настроения. К примеру, «ученик 10-го класса 37-й школы Горбань в разговоре о процессе над троцкистским параллельным центром Пятакова, Сокольникова и других говорил: «Когда же будет конец этим расстрелам? Вот этих расстреляют, а потом правых выявят, и так конца не будет расстрелам». Ученик 10-го класса 14-й школы Субботин о показаниях участника троцкистского параллельного центра Шестова говорил: «Молодец Шестов, крепко держался, мало выдавал, не особенно распространялся». Как делился сотрудник органов Власов из Алма-Аты коллегам: «Враги народа сейчас ведут разговоры о том, что казахов арестовывают, преследуют, тем самым хотят направить казахов против русских».
Один пассаж из заключительной речи Сталина на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) пошатнул карьерные позиции Мирзояна. Еще бы: услышать из уст вождя нелицеприятную критику о неправильном подборе и расстановке кадров, обвинение в создании семейственности с пофамильным перечислением 19 ответработников, к тому же среди которых, по мнению Иосифа Виссарионовича, имеются троцкисты.
После пленума некоторые из «мирзояновской артели» начали под любыми предлогами уезжать из Казахстана, переходить на менее ответственные должности, кое-кто попал под репрессии. В целом сталинская риторика относительно обострения классовой борьбы на этом пленуме, размытые де-финиции классовых врагов и повышенной бдительности придали импульс репрессивной политике на местах.
После этого начинается беспорядочный удар по «штабам», аресты проводятся во всех наркоматах и райкомах, колхозах и организациях. Так, инициатором ареста управляющего краевой конторой Госбанка Николая Михайловича Прасолова (1888 — 1937) стал некто А. Кадыров. В своем письме в столичный обком 6 апреля 1937 г. он писал: «Для того, чтобы разоблачить Прасолова, как авантюриста и агента Аркуса [бывший заместитель председателя правления Госбанка СССР.— И.К., я, кроме своего выступления на страницах газеты «Казахстанская правда» от 5 марта с.г., выступил еще на активе правления Госбанка в Москве, где обсуждался вопрос о решении 7-го пленума ЦК ВКП(б) — мое выступление помещено в центральной газете «Экономическая жизнь» от 2 апреля с.г. Кроме того, про Прасолова я написал письмо т. Кругликову [председателю правления Госбанка СССР.— И.К.
В Наркомате земледелия исключили из партии замнаркома, болгарина Воню Мариновича Иванова (1900 — 1937), которому его начальник Нигматулла Сыргабеков дал лестную характеристику: «Иванову доверял больше всей партийной организации Наркомата земледелия». После такого признания наркома младший лейтенант ГБ Андрей Богачев обратился к делегатам областной партийной конференции: «Заявлять так — дело Сыргабекова, но дело партийной организации оценить это. Разве Сыргабеков не знал, что Иванов — матерый троцкист? Не мог не знать. Где же тут действенная большевистская бдительность? Почему городская партийная организация не пришла в Наркомзем, не помогая Сыргабекову и партийной организации отмежеваться от этого троцкиста. В каком же положении оказался тов. Сыргабеков, сами посудите». Более подробно о «деяниях» Иванова поведал начальник УНКВД Шабанбеков: «Иванов заодно с профессором Чаяновым, известным троцкистом, сделали немало в части разрушения тракторного парка МТС, запутывания и развала многих МТС. Нет ни одной отрасли работы в Наркомземе, где бы эти вредители не вели бы вредительство. В своих показаниях Иванов говорит, что вредительством, планированием и финансированием МТС они довели их до такого состояния, что теперь потребуется немало времени для того, чтобы их восстановить. Я здесь подробно не буду останавливаться на тех фактах вредительства, которые проводились Ивановым по части семеноводства, по части водного хозяйства по всей системе Наркомзема».
Не стоит удивляться, что вскоре в Алма-Ате вскрыли и ликвидировали националистическую организацию во главе с Д. Кудериным, ставившую задачу «насильственного свержения советской власти и создание независимого казахского государства с буржуазным строем управления»; в пограничных районах Алма-Атинской области ликвидирована повстанческо-диверсионная организация русского казачества, созданная по заданию японской разведки «с основной задачей антисоветского выступления в тылу к началу войны»; в Джаркенте ликвидирована белоофицерская шпионская организация, возглавляемая капитаном царской и белой армии Семенихиным; в Курдайском районе ликвидирована националистическая организация дунган, которая называлась «Шиза-Дюшун», в переводе — «10 братьев»; ликвидирована сектантская организация и т.д. Примеры такого рода можно приводить бесконечно.
Об обстановке тотальной подозрительности свидетельствует приводимое ниже письмо, полученное секретарем парткома Алма-Атинского горсовета 14 марта
1937 г. Оно отпечатано на пишущей машинке с пометкой «секретно» и подписано анонимом «инструктор особого сектора горкома ВКП(б)». Вот его текст: «Обедая в столовой Казкрайсоюза (б. столовая партактива), я неоднократно замечал, что член партии городской архитектор ЛАЛАЯНЦ заходил туда в сопровождении исключенного из партии троцкиста ПИЛЬМЕЙСТЕРА, и обедал за одним столиком и также вместе уходил. Считаю совершенно недопустимым для коммуниста поддерживать даже знакомство, а тем более, панибратские отношения с врагами народа. Неужели нельзя было Лалаянцу, чтобы пообедать, подобрать более уместную компанию. Или, может быть, Лалаянца объединяло с Пильмейстером еще что-нибудь, кроме желания пообедать. Считаю необходимым обсудить вопрос о таком поведении Лалаянца в партийной организации». Но для главного зодчего столицы А. Лалаянца, видимо, все обошлось более-менее благополучно, но вот его приятель, бывший одессит Иосиф Моисеевич Пильмейстер (1902 — 1938) за пару недель до написания письма был уже арестован.
Печальнее всего, что людей, особенно известных, вынуждали доказывать свою лояльность режиму. Так, 26 января 1937 г. на страницах «Казахстанской правды» увидело свет письмо-отклик любимицы народа, народной артистки СССР Куляш Байсеитовой «Беспредельна любовь к Родине, беспредельна ненависть к изменникам». Суть заметки ясна сразу, но обратим внимание на концовку материала: «Мне вспоминается одно из казахских народных преданий, смысл которого заключается примерно в следующем: в одной из древних войн, которую вел казахский народ, один из джигитов изменил народу, предал его. Величайшим гневом встретил народ это предательство. Изменник был казнен и зарыт в могилу. Но земля не приняла предателя! Труп был выброшен обратно. Тогда его бросили в воду, но и вода не приняла изменника, выбросив его на берег. Бросили труп в огонь, но и пламя не взяло его! Только бешеные шакалы уничтожили труп предателя народа. Такая участь постигнет подлых изменников из троцкистской банды, постигнет союзников троцкизма, контрреволюционных националистов, всех врагов социализма». Оцените совершенство стиля, образность подачи, отточенность фраз. Вряд ли актриса, далекая от искусства русского письма, написала данный текст сама, скорее всего, это был социальный заказ, выполненный услужливыми писаками, охочими до гонорара.
О заказной кампании говорит размещенное там же через день письмо знаменитого писателя Мухтара Ауэзова под таким же образным названием «Жалмауз будет раздавлен!». И совсем неуместным выглядит размещение в газете стихотворения «Ненависть», якобы принадлежащего Джамбулу в переводе Павла Кузнецова, которое, безусловно, плод творчества только русского поэта, написанное на потребу дня.
