Девятнадцатого октября…

Подробности

2710

11.10.2020

Олжас СУЛЕЙМЕНОВ

В этот день 1989 года случилась одна из побед, о которой новые поколения казахстанцев должны бы узнавать из школьных учебников.

Пандемия заставляет мир подводить итоги. Спрос на правду возрастает с каждым днем. Правды начинают все уверенней посверкивать в мутной воде повседневности, как искорки истины.

В году, говорят, около трехсот пятидесяти дней, и каждый из них освещен событием, случившимся в какой-то год, в каком-то столетии. Событием, получившим национальное, а то и мировое значение.

Новейшая история страны Казахстан начиналась в дни, не все из которых получили достойное определение, и потому еще не стали календарными датами. Хотя произошли в те же годы и месяцы, когда рождалась Республика.

Народ ради самоспасения порой совершает поступки неожиданные для своего государства, ибо в это время борется с ним. Почти всегда безуспешно.

Но мгновения своих редких побед народ должен запоминать навсегда, ибо они и есть те живые частицы его прошлой истории, из которых произрастает будущая.

19 октября 1989 года случилась одна из таких побед, о которой новые поколения казахстанцев должны бы узнавать из школьных учебников.

Недавно заглянул в Википедию.

«Первое испытание ядерного оружия в Советском Союзе на Семипалатинском полигоне было проведено 29 августа 1949 года. С 1949 по 1989 год на Семипалатинском ядерном полигоне было произведено не менее 468 ядерных испытаний, в которых было взорвано не менее 616 ядерных и термоядерных устройств, в том числе 125 атмосферных ядерных (26 наземных, 91 воздушных, 8 высотных), 343 испытательных ядерных взрыва под землей (из них 216 в штольнях и 128 в скважинах). Были проведены также десятки гидроядерных и гидродинамических испытаний (т.н. НЦР – неполные цепные реакции). Суммарная мощность ядерных зарядов, испытанных в период с 1949 по 1963 год на Семипалатинском полигоне в 2500 раз превысила мощность атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму. За пределы полигона вышли радиоактивные облака 55-ти воздушных и наземных взрывов и газовая фракция 169 подземных испытаний. Именно 224 взрыва обусловили радиоактивное заражение всей восточной части Казахстана.

В 1989 году известным казахстанским общественным деятелем Олжасом Сулейменовым было создано Движение «Невада-Семипалатинск», объединившее жертв ядерных испытаний по всему миру.

Последний взрыв на полигоне был осуществлен 19 октября 1989 года.»

О чем еще рассказывают приведенные цифры мне, а должны бы – всем казахстанцам? Работники АЭС (атомных электростанций) США прекращают работу, если дозиметры показывают уровень радиации 0,015 бэра. В Казахстане нет АЭС, но общий, бытовой уровень радиоактивности – 0,050 бэра. В три раза выше, чем аварийный в Америке.

Как это сказалось на здоровье населения и на его численности? Специальных исследований не проводилось ни в СССР, ни в РК.

Я стараюсь почаще называть собранные по-писательски данные.

Первая перепись населения СССР состоялась в 1926 году – подсчитали, сколько людей осталось в бывшей империи после Первой Мировой войны, Революции, Гражданской, начальных годов НЭП…

Казахов насчитали – 6 млн. 200 тысяч. Записали в Первой Советской Энциклопедии – «Самая крупная тюркоязычная национальность Советского Союза». Узбеков тогда было – 4 миллиона.

Прошло более девяти десятков лет. В 1998 году узбеков стало – 33 млн. 800 тыс. (Рост численности почти в 10 раз.) Самая крупная тюркоязычная национальность в Евразии.

Казахов тоже стало больше, почти в два раза за почти сто лет! Примерно 12 миллионов (точное числе не известно: переписи населения РК не проводилось ни разу за тридцать лет независимости. До сих пор пользуемся данными советских переписей. Общее число населения республики – 18 млн. было в 1991 г. и во все последующие годы).

Причин такой разницы данных о численности соседствующих народов несколько, но одна из самых очевидных, на мой взгляд, – хронически повышенный радиационный фон в Казахстане. Облака радиоактивного газа от места испытаний уходили на восток и на запад. На юг их не доносило. Это и сказалось на уменьшении рождаемости в Казахстане, в определенных областях России.

Нужны, наконец, государственные исследования вопроса, если хотим расти дальше. Полученные сведенья помогут Министерству экологии справиться хотя бы с миллиардами тонн фонирующих отходов урановых рудников, добавляющих бэров радиации, оставшейся после испытаний.

…В официальных документах и в докладах на международных конференциях, проводимых в Казахстане, принято говорить, что ядерные испытания на территории Казахстана проводились более сорока лет. Почему не сорок, как утверждает Википедия?

Почему-то удобнее считать, что испытания завершились 29 августа 1991 года, после официального закрытия полигона. Хотя к тому дню полигон два года уже молчал, не работал, фактически был закрыт.

Советское государство разваливалось.

Министр обороны и другие главы ВПК сидели в тюрьме. Республики, объявившие независимость после ГКЧП закрывали и национализировали предприятия СССР, оставшиеся на их территориях. В такой ситуации решение правительства КазССР о закрытии Семипалатинского полигона не могло стать более выразительной точкой, обозначающей конец эпохи ядерных испытаний в Казахстане, чем последний взрыв 19 октября 1989 года.

Мы утверждаем – ровно сорок лет продолжались ядерные испытаний, испытания народа Казахстана, и сам народ остановил их.

II

Историки помнят всего несколько эпизодов массового народного подъема в Казахстане ХХ века.

Первым называют восстание 1916 года, поднятого Амангельды Имановым.

В 30-е годы в разных местностях казахи восставали против варварской коллективизации, вызвавшей голодомор.

В декабре 1986 года студенты Алма-Аты вышли на площади, митингуя против практик назначения руководителей Республики Москвой. «Идет Перестройка! Пусть народ выбирает!»

23 февраля 1989 года в конференц-зале Союза Писателей КазССР и на улице вокруг здания состоялся митинг, на котором было создано первое советское Антиядерное Движение, названное в тот день – «Невада». Но позже утвердилось – «Невада-Семипалатинск».

В тот же день о Движении узнали в мире. Через два-три дня из Москвы прилетел посол США Джек Метлок. Зашел в мой кабинет в Союзе Писателей, представился, огляделся. Комната была завалена рулонами ватмана, на столе – груды школьных тетрадей. Я объяснил ему, что на митинге я сделал заявление для радио – «Всякий, кто поддерживает наш призыв – закрыть полигон! – член Движения. Заявление о приеме писать не надо, пришлите просто свою подпись. Если призыв поддерживает коллектив, заполняйте своими подписями тетрадь или лист ватмана и присылайте! Адрес простой – Алма-Ата, Союз Писателей».

И на следующий же день появились в кабинете тетрадки, листы ватмана, заполненные подписями, - это студенты Алма-Аты успели. Из других городов и поселков, куда радио донесло мои слова, подписи шли еще несколько дней, пока моя помощница Галина Кузембаева, взявшая на себя труд подсчитать подписи, устало доложила мне: «Уже два миллиона». И продолжил эту работу, кажется, Майдан Абишев: чувствовал себя свежее. Подсчитал еще с полмиллиона.

Я объяснил послу, что это подписи новых участников нашего Движения.

- Почему – «Невада»? - спросил посол.

- Мы надеемся, что в Америке появится такое же Движение и назовет себя – «Семипалатинск»!

Но уже понял, что лучше объединить эти имена. Полигоны, как сиамские близнецы, органически соединены. Заболеет один и другой заболеет. Начнем с себя, чтобы остановить и в штате Невада. Вот наша цель, поэтому мы отныне будем – «Невада-Семипалатинск».

Так родилось самое массовое в мире антиядерное Движение.

…Почему оно возникло именно в 1989 году?

К началу того года Перестройка была в полном разгаре. США и СССР шли нога в ногу и по вопросам ядерного разоружения. На одной из самых важных встреч Горбачев и Рейган заявили перед толпой журналистов, слетевшихся со всех стран Запада и Востока, что холодная война завершилась общей победой.

А 12 февраля на Семипалатинском полигоне прогремел ядерный взрыв, более мощный, чем в предыдущие годы. Первый из восемнадцати запланированных на тот год.

Весь предыдущий советские полигоны молчали – и Семипалатинский, и на острове Новая Земля. Готовясь к этим решающим встречам с Рейганом, Горбачев в 1987 году объявил мораторий на испытания. США продолжали взрывать, и советский ВПК (военно-промышленный комплекс), вынужденно промолчавший год, не выдержал. Чтобы восстановить мощности пропущенных испытаний, значительно усилил новые. Поэтому первый февральский взрыв оказался небывало чувствительным для региона.

Мне как депутату Верховного Совета СССР дозвонился летчик с военного аэродрома Чаган, расположенного недалеко и от полигона, и от Семипалатинска. На нем базировались эскадрильи стратегической авиации, нацеленной на Китай и США («на всякий случай!»). Для них где-то недалеко в подземелье располагалась часть советского ядерного арсенала. И эта часть, как у нас не раз с некоторым сожалением говорилось потом, являлась четвертой в мире по мощности[1].

Перестройка со своей «разлагающей» Гласностью сделала разговорчивей и оборонные службы. Летчик сообщил, что после взрыва из-под земли вырвалось облако радиоактивного газа и фронтом в несколько десятков километров прошло на восток, над военным городком – «а там наши семьи с детьми, у всех дозиметры зашкалило!..».

- Погодите, - прервал его я, - но ведь подземные взрывы не выбрасывают радиацию! Поэтому в 63-м испытания перевели под землю.

- Каждый взрыв с 63-го выбрасывал! Это давно не тайна, тем более не военная, поэтому я откровенно говорю. Сообщите кому надо про этот взрыв: нас не слушают.

- Почему же раньше не позвонили?

- Раньше взрывали, когда роза ветров позволяла, а в этот раз, наверное, метеоинженер подвел, вот и рванули, когда не нужно.

- А когда было нужно?

- Когда ветер на запад подует. В степь облако должно было понести.

В степь, это – на чабанские зимовья, аулы…

Я в тот же день написал письмо в Президиум Верховного Совета СССР, где попытался успокоено изложить свои мысли, взбунтовавшиеся после разговора с летчиком. Оказывается, нас обманывали с 1963 года, когда объявили, что подземные испытания «безопасны для населения». Казахстанцы должны потребовать от руководства страны тщательной экспертизы последствий многолетних испытаний. Да, Казахстан много лет помогал укреплять оборонные возможности страны ценой здоровья и жизни своих граждан. И укрепили. Но теперь Холодная война закончилась, хватит!

Нашел по телефону писателей-депутатов Верховного Совета КазССР – Дмитрия Снегина, Саина Муратбекова, Кадыра Мурзалиева. Они тоже подписали письмо, и 13 февраля оно ушло в Москву.

Последние недели февраля были для меня очень напряженными. Шла подготовка к выборам в Верховный Совет СССР. Я хотел поработать и в новом составе. Руководители моей избирательной кампании Майдан Абишев и Геннадий Толмачев заставляли почти каждый день выступать в разных районах города перед будущими избирателями.

Пока я мотался по районам, из Москвы пришла бумага, сообщавшая, что сигнал принят, вопрос изучается.

А 17 февраля грянул второй взрыв, помощнее первого. Эти испытания состоялись практически сразу после совместного заявления лидеров об окончании Холодной войны.

Такая состыковка противоположностей (слов и дела) о многом говорила. Прежде всего, о том, что Военно-промышленный комплекс СССР бросил вызов Горбачеву. Громко сказал, что не поддерживает прекращения Холодной войны, которая помогает существованию и ВПК, и всей экономике сверхдержавы, ибо является фундаментальной ее основой.

Мне как кандидату в депутаты предоставлялось право выступить с изложением своей программы по телевидению.

Притом – это десять минут открытого эфира. Без записи, без монтажа и редактирования. Без цензуры. Говори, что хочешь!

Я знал, что таких необыкновенных минут телевиденье мне в будущем никогда больше не предоставит, потому и воспользовался этими по полной.

Я сообщил зрителям, что 23 февраля в Союзе Писателей запланировано республиканское собрание книголюбов – поговорим о судьбе литературы. И о ядерных испытаниях в Казахстане, которые пора завершать. Холодная война, говорят, закончилась. Но если испытания продолжаются, продолжается и Холодная война! Восток и Запад продолжают оттачивать свои ядерные мечи.

И 23 февраля мне с трудом удалось пройти в Союз Писателей: многотысячная толпа книголюбов заполнила кусок улицы перед входом в здание, и фойе, и коридоры, ведущие в конференц-зал, который тоже был переполнен. Кому не удалось занять кресло, стояли на сцене, плечо к плечу. Мне проложили дорогу к трибуне. Я кратко открыл конференцию книголюбов. После меня трибуну занял пожилой человек:

- Я из Абайского района Семипалатинской области. У меня в семье четыре человека умерли от рака. Мы все выходили и смотрели на испытания. Ты правильно сказал по телевизору – надо закрыть полигон! Полигон жоилсын!

И каждый следующий заканчивал свое выступление этими словами; зал их скандировал, стоящие в коридорах, на улице подхватывали.

Полигон жоилсын! Закрыть полигон!

Собравшиеся выкрикивали слова, которые давно требовали выхода в мир.

- Создаем народное движение против полигона. Кто – за? Все! Вы – в Движении! Выбираем председателя. Зал, предлагай кандидатуры! (Зал хором прокричал одно имя.) Как председатель Движения обещаю подготовить проект программы наших действий, чтобы на следующей встрече обсудить и проголосуем за нее.

(У кочевников не было письменной истории, обходились устными воспоминаниями. И потомкам передалась эта безалаберность[2].) Об этом подлинно историческом собрании не осталось никаких заметных документальных следов, если не считать таковыми отчеты оперативных сотрудников Комитета Госбезопасности, присутствовавших в зале и тоже, вероятно, кричавших «Закрыть полигон!». Недавно в соцсетях промелькнул сюжет, отснятый тогда ручной камерой Сергея Шафира – оператора с «Казахфильма». Он с журналисткой Гульжан Ергалиевой поработали на этой встрече. Гульжан очень ярко проявляла себя в месяцы становления Движения. Вместе с Владимиром Познером организовала видео-мост «Алма-Ата – Хиросима». Сергей на основе первого сюжета потом сделал настоящий документальный фильм о первых шагах Движения. Показывает в Израиле, где уже давно живет.

Более полный фильм через пару лет создал режиссер Ораз Рымжанов. В «Полигон» вошли и уникальные кадры последнего интервью Андрея Дмитриевича Сахарова, которое он дал киногруппе нашего Движения. Встреча происходила 14 декабря 1989 года в номере гостиницы «Москва», где я жил.

Мы с Андреем Дмитриевичем в 19 часов пришли с заседания Верховного Совета, где обсуждался вопрос, надо ли оставлять в Конституции статью о руководящей и направляющей роли Коммунистической партии. Голосование по нему должно было состояться завтра.

В номере нас встретила киногруппа. Режиссер-оператор Ораз, сценарист Владимир Рерих. И два часа шел разговор. Рерих задавал вопросы, касающиеся испытания ядерного оружия в Казахстане и на Новой Земле, а Андрей Дмитриевич подробно отвечал, сообщая детали, ранее мне не известные. Прерывались только на чашку нескафе и сухое печенье. И так два часа – с 19-00 до 21-00. Я называю точное до минут время потому, что после трех часов после отъезда домой Сахарова не стало: инфаркт.

Я проводил его до машины и, прежде, чем захлопнуть дверцу, он напомнил мне:

- Завтра – голосование. Готовьтесь.

Ораз не отдал вдове ни одного метра из километра отснятой пленки: хотел сделать отдельный фильм об этой встрече. Но успел вставить лишь несколько метров интервью в «Полигон», а остальные пропали, потому что Ораз заболел и умер, а на «Казахфильме» исторические кадры не сохранялись: серебро с пленки надо было смывать – всегда был острый дефицит пленки «Кодак».

Рождение Движения отвлекло меня от предвыборной кампании, я стал меньше выступать перед алмаатинцами.

Руководство Республики не хотело, чтобы я попал и в этот Верховный Совет. «Казахские товарищи» из ближайшего окружения Г.В. Колбина, бывшего тогда Первым секретарем ЦК Компартии КазССР, свою нелюбовь к Д.А. Кунаеву, которому еще недавно преданно служили, перенесли на меня и всячески настраивали «дорогого Геннадия Васильевича».

…В июне 1989 года Колбина перевели в Москву и, пока ему не подыскали подходящее место, он несколько месяцев выполнял работу депутата Верховного Совета СССР, участвовал в заседаниях сессии. Мы часто сидели в зале рядом, а иногда встречались наедине, в ресторане на ужинах.

…В ночь на 15 декабря того года умер А.Д. Сахаров. 16 декабря состоялся стотысячный митинг прощания, на котором выступили Б. Ельцин, Ю. Афанасьев. Физик, друживший и сотрудничавший с Сахаровым. Я сказал несколько слов. Потом выступавших пригласили в ресторан гостиницы «Россия», где состоялся прощальный обед. Успевшие прилететь из разных стран, подходили к столику, за которым сидела Бонер, сказать сочувственные слова.

Оттуда пришел на вечернее заседание Верховного Совета. Нескольких депутатов не было. Среди них и Колбина. Я его на митинге не видел, и на прощальном обеде. И на заседании следующего дня. Он не пришел и на следующее.

Не уход Сахарова был тому причиной. Только я в зале, кажется, понял, почему сердечный приступ свалил Колбина именно в эти дни: 16-17-18 декабря.

Союзник

…Предстоял второй тур. Я и бригадир строителей. Понял, что мне не надут победить. Выступил в «Каз. правде», снял свою кандидатуру – «Не хочу бороться с рабочим классом». И занялся вплотную делами Движения.

В конце марта вдруг раздается телефонный звонок из Москвы: «Вы включены в группу сопровождения Михаила Сергеевича Горбачева в Англию. Послезавтра надо быть в Москве, о прибытии сообщите по номеру телефона…».

Еле достал билет на Москву: депутатское удостоверение уже не работало. Долетел. Позвонил. И на следующее утро – во Внуково-2. В первом самолете – М.С. Горбачев, Раиса Максимовна, Б.Н. Яковлев, Э.А. Шеварнадзе. Во втором – остальная группа и журналисты. Нашлось место и для меня.

Летим, стюард пригласил к телефону в кабину летчиков. Каким-то образом дозвонился Геннадий Иванович Толмачев – мой друг, журналист-«невадовец». «Олжас, докладываю. На первом туре в нескольких областях завалили первых секретарей обкомов. На второй тур приглашают тебя поучаствовать. Давать добро? Кому? Я, думаю, надо – Семипалатинску.»

(Колбин в июне признался мне, что после того, как я снял кандидатуру, был звонок Горбачева. «Выразил неудовольствие.»)

Два дня в Лондоне. Михаил Сергеевич на переговорах с премьер-министром. Тэтчер потом призналась журналистам: «У Горбачева железный мочевой пузырь, мог по десять часов говорить, не вставая из кресла».

Я сопровождал Раису Максимовну по музеям.

И потом, летом 1992 года, увиделся с ней в Киото – бывшей столице Японии, где состоялась учредительная конференция новой международной организации Green Cross («Зеленый Крест»), создаваемой М.С. Горбачевым. Я был приглашен как руководитель Антиядерного Движения и будущий член Попечительского Совета «Зеленого Креста». Помню, мы оказались рядом в очереди для регистрации участников – Тур Хейердал, прилетевший из Перу, потом я, и следом подошла Раиса Максимовна. Я, конечно, уступил ей свою очередь, но она отказалась: «Будем соблюдать общий порядок, Олжас. Как странно, что мы теперь с Вами друг для друга – иностранцы». «А кто в этом виноват, Раиса Максимовна?»

Во всем, что случилось с Советским Союзом, большинство пострадавших винят Горбачева, и я во многом согласен с ними. Но не во всем. На одном направлении его деятельности мы были вместе. Когда мы создали Антиядерное Движение и объявили войну полигону, Горбачев, находившийся в конфликте с ВПК, почувствовал в нас своих союзников. Других в тот миг в стране попросту не было. Думаю, поэтому, когда меня не пустили в Верховный Совет, он звонил Колбину, выразил «неудовольствие». И тут же пригласил меня сопровождать его в Англию. Ничем другим не объяснить это приглашение, совершенно неожиданное и для «казахских товарищей» Колбина, и для него самого. И для меня. Поэтому, когда меня пригласили на второй тур семипалатинцы, Колбин, вероятно, дал указание, чтобы никто другой там не вступил со мной в борьбу за этот мандат. Я набрал 100% голосов.

Единственный наказ избирателей – остановить испытания, закрыть полигон!

И на всем протяжении борьбы за выполнение этого наказа я чувствовал поддержку «союзника».

Марши Мира, организованные Движением по всему миру, и акции нашей межпарламентской деятельности тормозили выполнение намеченного графика испытаний.

В октябре я отпросился у Горбачева, который тогда руководил и Верховным Советом, полетел в Караганду, где уже несколько дней шумели митинги. Сто тридцать тысяч шахтеров прекратили работу. Требовали решения социальных проблем. Я выступил на нескольких митингах и на заседаниях стачечного комитета, где убедил включить в основную резолюцию требование, сформулированное Движением «Невада-Семипалатинск». Практически все шахтеры были участниками нашего Движения; ватманы с их подписями еще заполняли несколько комнат в Союзе Писателей.

К тому времени из восемнадцати запланированных испытаний удалось произвести только семь. Этот седьмой случился 19 октября. Карагандинская область, как и Семипалатинская и Павлодарская относились к приполигонным областям. Подземные взрывы на полигоне вызывали трех-четырех бальные землетрясения в районах областей, приближенных к площадкам взрывов. (О нарастающем повышении радиационного фона казахстанцы еще не знали. Просто в тех областях чаще, чем в других, рождались почему-то необычные дети – горбатые, без рук, без ног.

…В августе 1989 года Хиросима пригласила делегацию «Невады-Семипалатинска» на годовщину того первого испытания атомной бомбы на живых людях. На помост, стоящий на краю площади, вышел карагандинец Карипбек Куюков, художник. Он рисовал свои работы, держа карандаши и кисти зубами, потому что родился без рук. Японцы пришли на площадь каждый с небольшой циновкой. Расстилали их и садились на горячий асфальт.

- Жестом нашего Движения, - сказал Карипбек, - является раскрытая ладонь, поднятая над головой. Эти пять пальцев – наш протест против пяти полигонов Земли. Я не могу его сделать. Обращаюсь к вам. Сделайте этот жест за меня.

И тысячи людей вскочили, подняли свои раскрытые ладони над головой. Никогда не забуду эту картину.

На шахтерском митинге в Караганде рассказал о речи Карипбека. Думаю, этот рассказ помог мне настоять на включении нашего требования в резолюцию, притом в ее завершающую часть.

«Сто тридцать тысяч шахтеров Карагандинского угольного бассейна требуют, чтобы испытание, произведенное 19 октября 1989 года, оказалось последним. Если будет произведен следующий взрыв, нами объявляется бессрочная забастовка! И к нам присоединятся рабочие предприятий других приполигонных областей – Семипалатинской, Павлодарской, Усть-Каменогорской. А потом и всего Казахстана. Хватит!»

Вернувшись в Москву, выступил на сессии Верховного Совета, рассказал о митингах, о содержании резолюции и зачитал ее завершение.

Я рассчитывал на определенный успех начинания, потому что в депутатском корпусе уже образовалась значительная группа «антиядерщиков» и немалая (больше трети из 500 депутатов Верховного Совета). Эта группа не раз демонстрировала свою активность. Даже митинговала у здания Министерства обороны.

Заключая выступление, я внес предложение поддержать шахтеров, которые выступают от имени всего Казахстана. Потребовать у Правительства прекратить испытания и закрыть Семипалатинский полигон.

Предложение обсуждалось до середины ноября. Горбачев за «кулисами», конечно, встречался со многими, кого касалось наше предложение. И 20 ноября 1989 года полный состав депутатов Верховного Совета СССР единогласно проголосовал за Постановление, текст которого надо бы включить в историю Казахстана:

«Правительству СССР. Рассмотреть вопрос о закрытии Семипалатинского испытательного полигона.»

Ни в том, ни в следующем году полигон не закрыли. Рассматривали вопрос. Но взрывы прекратились. Седьмой оказался последним.

В июне 1991 года была попытка ВПК произвести два ядерных взрыва, «калибровочных», как убеждал меня маршал Язов, с которым я был давно знаком: он был командующим группой войск, штаб которой располагался в Алма-Ате. И я с ним, еще генерал-полковником, встречался на наших улицах, разговаривал не на военные темы. Он, помня об этом и зная о том, каким авторитетом уже пользовалось Движение в Мире и в Казахстане, позвонил насчет «калибровочных взрывов» в мой гостиничный номер: «Американцы сделали два таких взрыва, и мы должны, тогда можно будет узнавать мощность испытаний, произведенных в других местах, другими странами. Это нужно. Правительство готово выплатить Республике компенсацию.»

«Какую? - поинтересовался я. - За сорок лет отравления радиацией ни одной больницы в тех районах не построили. Я у министра здравоохранения Чазова еле выпросил несколько рентгеновских аппаратов на колесах для тех районов. Чабаны там никогда рентгена не видели».

Через день Язов позвонил снова: «Правительство запланирует несколько миллиардов рублей для компенсации!»

Я полетел в Алма-Ату, выступил на заседании Верховного Совета КазССР, рассказал о нашем разговоре с Министром обороны, о тех обещанных миллиардах компенсации за два взрыва и, не дожидаясь обсуждения, предложил проголосовать за такой ответ правительству СССР: «Компенсациям – да! Взрывам – нет!». Депутаты, в большинстве своем – «невадовцы», проголосовали единогласно за такой ответ.

Знают ли нынешние депутаты об этих страницах истории нашей? Уверен, не знают. Как не знают о 19 октября 1989 года, когда человечество сделало первый шаг к Договору о запрещении ядерного оружия. И если бы не судорожная борьба Ельцина с Горбачевым за единоличную власть, если бы не ГКЧП, то державы Атомного клуба уже в 1992 году могли приступить к обсуждению проекта Договора. На это надеяться у меня были основания, о которых я хочу рассказать.

Алматы, 10.10.2020

 (Продолжение следует)

• < Назад
• Вперёд >