«Оказывается, можно быть причастным, но не виноватым»
- Подробности
- 2408
- 15.06.2021
- Мадина КУАНОВА. Медиазона. Центральная Азия
Мать казахстанки Томирис Байсафы — о том, как присяжные оправдали сына экс‑премьера Дагестана
Днем 13 апреля 2018 года 21-летняя казахстанка Томирис Байсафа, студентка МГИМО, выпала из окна четвертого этажа здания института. С ней в аудитории находился ее парень, сын бывшего премьер-министра Дагестана Муртузали Меджидов. Девушку госпитализировали и ввели в медицинскую кому. Спустя три недели она умерла, не приходя в сознание. 7 июня 2021 года присяжные заседатели Никулинского районного суда Москвы большинством голосов оправдали Меджидова по делу об убийстве Байсафы. Мать погибшей Жанна Ахметова рассказала «Медиазоне», что линия защиты обвиняемого строилась на позиции, будто ее дочь хотела покончить с собой. Однако экспертиза пришла к выводу, что Томирис толкнули в спину.
— Ваша дочь была два года в отношениях с Муртузали Меджидовым. Она вам о нем рассказывала?
— Да, конечно, рассказывала. Я раза два его видела, когда приезжала в Москву, мы ужинали.
— Какое он на вас производил впечатление?
— Чуть-чуть недалекого, но доброго вроде бы. Насколько я могла его узнать за час-полтора. Он старше Томирис. Его выгоняли с учебы, потом он восстановился на ее курс.
— Перед трагедией Томирис говорила вам, что хочет с ним расстаться. Почему?
— Ревность [со стороны Меджидова].
— Семья Меджидова после того, что произошло, выходила с вами на связь?
— Нет, не выходила.
— Меджидов сразу стал главным подозреваемым?
— Сначала просто свидетель, долго, два года свидетель. Потом год как подозреваемый в убийстве.
— За эти два года дело закрывалось и открывалось вновь. Что происходило?
— Следователи по просьбе или под давлением той стороны, я не знаю, закрывали дело «за неимением улик». Я всегда писала в вышестоящие инстанции, и дело открывали вновь. Если это был район, то я писала уже в «город». После обращения к Токаеву дело передали в Главное следственное управление [Следственного комитета], там назначили следователя, который начал работать. До этого никто не работал, ни одно следственное мероприятие не было проведено. Два года дело квалифицировали как доведение до самоубийства, и только потом было переквалификация в убийство.
— Вы можете подсчитать, сколько раз вы летали в Москву за эти три года?
— Много, очень-очень много. Раз 25 точно. По каждому вызову следователя. Сейчас я четыре недели в Москве уже. Ужас.
— В 2020 году из-за пандемии коммуникация усложнилась?
— Да, тогда летать вообще было невозможно. И когда все границы были закрыты, следствие мне сказало: «Обязательно надо быть» — и я была за невозможные деньги.
— О чем вас обычно спрашивали следователи?
— Да все по-разному. Адвокаты [Меджидова] говорят, что у меня разные показания. Так это потому, что в течение двух лет я давала показания разным следователям и каждый записывал по-разному.
— Сколько всего следователей сменилось?
— Четыре-пять, как-то так.
— Меджидова арестовали в июле 2020 года. Вы знаете, что в это время против его отца Мухтара Меджидова тоже расследовалось дело?
— Оно начало расследоваться гораздо раньше, а в то время он был под домашним арестом.
Мухтар Меджидов в 2013 году занял пост председателя правительства Дагестана. До этого он четыре года был вице-премьером. Бывший политик обвиняется по делу о хищении 108 млн рублей у министерства обороны России во время работы на посту зампредседателя кабмина республики. В марте 2020 года он был задержан и отправлен в СИЗО, но вскоре переведен под домашний арест. Меджидову вменяют мошенничество в особо крупном размере, совершенное организованной группой лиц (часть 4 статьи 159 УК России).
Следствие утверждает, что в 2012 году Меджидов-старший убедил министерство обороны заказать радиозаводу в Дагестане радиолокационную систему посадки (РСП). Согласно госконтракту, завод должен был поставить РСП на сумму 135 млн рублей. 108 млн рублей аванса от Минобороны были похищены, заказ не выполнен. Меджидов вину не признает. В июле 2020 года суд вернул бывшего премьера в СИЗО.
— Вы считаете, что связи между тем, что его отец стал фигурантом уголовного дела о мошенничестве, и арестом Меджидова-младшего нет?
— Все хотят к этой версии подтянуть, та же сторона защиты. Но это разные дела: дело об убийстве и дело о растрате государственных средств. Адвокатам кажется, что так будет красивее: якобы невинный ребенок пострадал за папу. Но есть эксперименты, есть следственные действия, которые доказывают все. А уголовное дело отца в это же время — просто стечение обстоятельств.
— Какой была ваша реакция, когда вы узнали, что по делу будет назначен суд присяжных?
— Я тогда никак к этому не отнеслась, я не думала, что это будет настолько опасно. Теперь понятно, что, если бы там был один судья — это было бы стопроцентное обвинение, а суд присяжных — это другая история. Но это право виновного — выбирать. Я не понимала, что мне будет сложнее.
— Сколько прошло судебных заседаний?
— Суд шел каждый день четыре недели.
— С вашей стороны были свидетели?
— Нет. Мы не думали, что это как-то пригодится, потому что полагали: раз есть акт обвинения, раз проведены следственные мероприятия — этого достаточно. Оказывается, что нет.
— Вы рассказывали, что некоторые друзья Томирис отказались приходить в суд. Почему?
— Ее друзья, которые в Казахстане, не поехали, потому что билеты на самолет слишком дорогие.
— Девушка, которая жила в комнате общежития с Томирис, тоже не пришла в суд.
— Ее позицию я понимаю, за нее родители боятся. Та сторона такая…
— А что она могла бы рассказать? Она была свидетельницей падения?
— Нет, конечно. Это все пытаются натягивать сейчас. Она вообще последней прибежала [на место падения]. Возможно, она могла бы дать дочери характеристику как человеку, все-таки они с Томирис жили четыре года вместе, возможно, это бы как-нибудь помогло.
— А какие у обвиняемого были версии произошедшего?
— Он говорил, что она с разбегу прыгнула, потом, что она оступилась, а потом, что, когда она падала, он видел ее глаза. Эксперт подтвердил, что ни одна из этих трех версий не может существовать.
В документах, имеющихся в распоряжении «Медиазоны», приводятся три версии случившегося, рассказанные Меджидовым следствию.
13 апреля 2018 года Меджидов говорил, что девушка перешагнула подоконник и выпала из окна.
5 июня 2018 года он утверждал, что видел, как при падении она зацепилась за что-то, один раз перевернулась, потом упала. Отмечается, что во время падения он видел ее глаза.
22 ноября 2019 года Меджидов говорил, что Томирис стояла у противоположной от него стены аудитории, окно от нее находились слева. Она разбежалась, запрыгнула на подоконник, подбежала к окну и выпрыгнула.
Высота, с которой упала девушка с учетом ее роста, составляет 15,6 метра. При прыжке с высоты 15-20 метров тело практически не вращается, приземление происходит на ноги или плашмя. Байсафа же упала лицом вверх, во время падения повернулась на ¾ оборота вокруг горизонтальной оси. Согласно результатам исследования, тело получило начальную скорость, нехарактерную для обычного выпадения и даже выпадения с небольшим прыжком.
«Совокупный анализ свидетельствует о том, что телу потерпевшей было придано дополнительное ускорение за счет сильного толчка в туловище, сзади, в область спины, выше центра масс», — сказано в заключении эксперта отдела трасологических и баллистических исследований Виктора Долинского.
При проверке версий Меджидова выяснилось, что Байсафа должна была упасть лицом вниз или упасть не там, куда на самом деле она упала. Если бы Меджидов видел глаза Байсафы во время ее падения, ему самому нужно было бы стоять в оконном проеме, препятствуя прыжку девушки. Он же давал показания, что стоял на полу аудитории. Версии подсудимого эксперт назвал «несостоятельными».
— Его защита строилась на том, что Томирис хочет покончить с собой?
— Да, все строится на какой-то переписке.
— Эта переписка настоящая?
— Та сторона (защита Меджидова — МЗ) все время употребляет одну фразу, которая, действительно, существует, и вокруг нее и строят линию, подавая ее под разными соусами. Да, есть переписка, в которой Томирис пишет ему: «Ну, все, пошла умирать». При этом не рассказывают, что в другой переписке он пишет ей «Сейчас с окна сброшусь». Фраза выдернута из контекста. Когда мы устаем, мы пишем так, да. При этом никто не упоминает и его сообщения, где он тоже пишет: «Я больной», «Сейчас удавлюсь», «Прыгну из окна».
— Что за люди были среди присяжных?
— Я не смогла приехать, когда был набор присяжных. На суде я их видела: это четверо мужчин, две женщины. Просто люди из этого Никулинского района. Их набирают якобы рандомно по территориальной принадлежности суда через уведомления, но по каким параметрам их выбирают — я не знаю.
— Какое они на вас произвели впечатление? Вы говорили, что у вас нет к ним претензий. Почему?
— Нет претензий. Не дай бог, чтобы их купили. Пусть все будет хорошо, и люди на самом деле приняли такое решение. Они услышали то, что услышали. Надеюсь, на них не было давления.
— Какие вопросы были выдвинуты присяжным?
— Вопросный лист составляет судья. Причем мы, сторона обвинения, хотели внести в опросный лист корректировки, но нам не дали. Первое: доказано ли выпадение — именно выпадение — Томирис? Они на первый вопрос отвечают: «Да, выпадение доказано». Следующий вопрос: причастен ли к этому Меджидов. Четверо отвечают, что причастен. Следующий вопрос: виновен ли Меджидов. Пятеро отвечают: «Нет». Оказывается, можно быть причастным, но не виноватым. Представляете? Это нонсенс. Этого не может понять никто из людей, из нормальных адвокатов, посольство [Казахстана] в недоумении. Мы подали апелляцию, потому что это странно: быть причастным и не быть виноватым.
— Известно, какая форма суда будет во время апелляции?
— Говорят, вернется в такую же форму, к присяжным. Представляете? Я буду бороться. Я и прокуратура уже подали апелляцию, 18 июня будет рассмотрение.
— Вам пришлось доказывать, что ваша дочь не была наркопотребительницей, депрессивной и склонной к суициду?
— Кто жив, тот и прав. Его показания ничем не подкреплены. Например, он рассказывал, что Томпи хотела выпрыгнуть из машины, когда они ехали куда-то. Я спрашиваю, кто еще это знает. Он говорит: «Только я». Потом рассказал его друг, который приходил свидетелем. Я у него спрашиваю: «Ты откуда эту историю знаешь?». «Мне Муртуз рассказал». Понимаете, это история одного человека, ни на чем не основанная. К сожалению, Томпи нет и она не может рассказать нам, была ли эта история или не была. А он пользуется этой невозможностью и с удовольствием рассказывает такие истории.
— Он вам что-нибудь говорил во время заседаний?
— Когда меня допрашивали в первый день, он обратился ко мне: «Вы действительно думаете, что это я?». Я думаю, что это было наигранно, наверное, ему подсказали адвокаты. Они играют очень слаженный хороший спектакль.
— Вы что-нибудь ответили?
— Нет. Я и не собиралась, но мне и судья не дал.
— Вы рассказывали, что судья около 80% ваших ходатайств отклонил. О чем вы ходатайствовали? Основное?
— Сейчас даже не могу сказать точно. И я, и прокуратура ходатайствовали, иногда это были процессуальные просьбы, иногда возмущения на действия той стороны. Но судья каждый раз пресекал нас.
— Когда будет апелляция, на чем вы будете строить свою позицию?
— Я сейчас еще ее не до конца сформировала. Думаю, что прокуратура [будет строить] на процессуальных нарушениях, я — на лжесвидетельствовании, на некорректном ведении суда.
— Вы собираетесь подавать жалобу на судью, который вел процесс?
— Я думаю об этом.
— Вы уверены, что в обычном суде без присяжных Меджидов был бы осужден?
— Да. Потому что есть обвинительное заключение, все доказано. Он был под стражей год.
— На протяжении этих трех лет вам поступали угрозы?
— Всякое бывало. Но рассказать не могу: это недоказанный факт. Мне многое что пишут в дайрект со странных аккаунтов.
— А деньги вам другая сторона предлагала за отказ от претензий?
— Нет. Но в первый день допроса они позвонили моему супругу с предложением приехать и дать против меня показания за деньги. Он не папа девочек. И когда ему звонили с предложением дать показания, логика была — ну она не ваша дочь, какая разница. Но вообще мой супруг, конечно, меня поддерживает.
— Что вы сказали на прениях, за что вас удалили из зала суда?
— Когда начал выступать первый адвокат той стороны и начал говорить какую-то откровенную гадость про Томирис — я уже не помню, что сказала, но меня удалили, и представители прокуратуры потом вышли и сказали: «Жанна, хорошо, что вас удалили, потому что слушать пять часов то, что они говорили [про Томирис] — это кровь будет в жилах стынуть». То есть даже прокуроры и представители посольства, которые там были, вышли со словами: «Ужас, это такая грязь!». Я сначала слушала, а потом не выдержала и что-то пробубнила, после чего меня судья выгнал.
— То есть представители посольства присутствовали на заседаниях?
— Да, их юрист был всегда.
— После вынесения решения никто из властей Казахстана с вами не связывался?
— Нет, нет, нет. Реакции пока никакой не было.
— Какая позиция университета в этом деле?
— Их позиция — «моя хата с краю». Они вообще ни при чем, не имеют к этому отношения и у них все замечательно.
— Почему в момент трагедии якобы не работали камеры?
— В институте за безопасность, за камеры, отвечает проректор Шитьков. Он же еще и куратор братьев Меджидовых. Он тот, кто берет деньги, чтобы они (Меджидовы — МЗ) нормально существовали. Камеры в его ведении. Пока мы лежали в больнице, они могли почистить все что угодно.
— Вы собираетесь подавать заявление в связи с попыткой подкупа вашего супруга?
— Звонок зафиксировали документально, но всегда можно сказать, что его просто пригласили приехать. Я пока не знаю, что с этим делать.
— После прений, 4 июня, вы написали в инстаграме, что, на ваш взгляд, судья Дубков «крайне поддерживает сторону Меджидова». Почему не стали подавать отвод?
— На том этапе это было невозможно.
